Джордж Фридман - «Горячие» точки. Геополитика, кризис и будущее мира Страница 6

Никто не знает, как он сделал это. Ни сестра, ни другие члены моей семьи не имели представления, кто был этот высокий человек в кожаном пальто. Очевидно, что мой отец знал какие-то ходы. Что это были за ходы, он так и не объяснил ни сестре, ни мне. Все истории того времени с более или менее счастливым концом (это значит, истории выживания) были похожи на сказки, где все решила или невероятная удача, или дьявольская изворотливость и хитрость. Те люди, которым судьба отмерила лишь обычную, среднестатистическую долю везения, погибли. Причем это справедливо не только для судеб евреев. Почти каждый выживший, независимо от национальности или этнической принадлежности, мог бы рассказать собственную, кажущуюся невероятной сказку. Но мой отец так ни с кем и не поделился этой историей и унес ее с собой в мир иной. До конца дней его мучила вина за роковую ошибку — за то, что он отослал свою маму и сестру на восток и тем самым не смог их защитить. Он так и не простил себя за это. А спасение от гибели моей сестры он не считал достаточной «компенсацией» за то роковое решение. Мне хотелось бы считать, что это было главной причиной его молчания, но тогда дьявольская изворотливость и хитрость также могли соседствовать с весьма темными делами.

Потом отец сам попал в концлагерь — в Маутхаузен. Для моей семьи война закончилась тем, что сестра выжила, мать и отец вернулись домой. Это было просто чудо. Венгрию оккупировали Советы. Для них венгры были такими же, как и немцы, — это вражеские народы, которые вторглись в их страну и терзали ее в течение нескольких лет. Поэтому, конечно, советское наступление принесло с собой изрядный заряд мести, пусть не такой сильный, какой достался Германии, но все-таки весьма брутальный. Сестра пряталась в подвалах в течение шести недель во время битвы за Будапешт, пока советская артиллерия утюжила город снарядами, а американская авиация обрушивала на него тонны бомб.

Немцы отбивались отчаянно, сколько могли. Будапешт и Дунай были ключами от равнинной местности, которая вела напрямую к Вене — части рейха. Сопротивление немцев носило фанатичный характер и не прекратилось даже после того, как город полностью окружили, а натиск наступающих войск был непреодолим. В самой сердцевине этого ада, который бы сломал и перемолол любого взрослого мужчину, находились пятилетняя девочка и ее шестилетний двоюродный брат. В конце концов она в какой-то мере привыкла к обстрелам и бомбежкам; по ее собственным словам, осознание возможности в любую минуту умереть от случайного снаряда стало восприниматься как не зависящая от нее действительность — просто мир вдруг оказался устроен именно так.

Вырвавшись из пасти дьявола, человек возвращается к земной жизни. Для моего отца это означало возобновление работы его типографии и необходимость зарабатывать достаточно, чтобы прокормить семью. Мама постепенно справилась с последствиями болезни, набрала нормальный вес, так как отец мог добывать продукты, несомненно, на черном рынке. Родители старались придерживаться кашрута. Однажды отец принес домой свинины, что вызвало в семье споры, приемлемо ли это. Как я теперь понимаю, сам факт подобного спора уже можно было считать знаком возврата к нормальной жизни. Всего год назад такое невозможно было даже себе представить.

Жизнь при советской оккупации была трудной. Русские испытали все ужасы войны и не имели ни ресурсов, ни желания быть «вежливыми». Они заняли Венгрию в ходе естественного течения войны (если слово «естественный» может вообще здесь быть применимо) и преследовали собственные цели, которые были отличны от целей венгров. Тем не менее геополитическая реальность оккупации не превращалась в формальную политическую реальность до 1948 года. Даже странно, до чего щепетильна была советская власть в своем стремлении провести всеобщие выборы в надежде на абсолютно честную победу на них коммунистов и формирование коммунистического правительства. Выборы состоялись в 1948 году, но коммунисты проиграли. Не добившись своего на честных выборах, Советы решили, что достигнут этого любыми путями. Вскоре было проведено повторное голосование, на котором, конечно, Компартия победила. Это открыло дорогу к образованию Венгерской Народной Республики — совершенно суверенного государства, по случаю оказавшегося коммунистическим и просоветским.

Весь электоральный процесс был фарсом. Советская армия контролировала страну, и Венгрия делала то, что от нее требовали. Такова была геополитическая реальность, которая на микроуровне оказывала вполне осязаемое влияние на мою семью и ставила конкретные проблемы. Отец до войны являлся социал-демократом, и после войны его имя было в списках этой партии. Лучше бы его там не было. Коммунисты ненавидели социал-демократов в значительно большей степени, чем консерваторов. Социал-демократы представляли прямую угрозу для позиций коммунистов в среде рабочего класса. Перед выборами 1948 года партии коммунистов и социал-демократов объединились — это был «бархатный» путь ликвидации социал-демократов как политической силы. Точнее, «объединение» — это стыдливое слово, заменяющее суть произошедшего — фактического прекращения существования партии. В реалиях того времени для отца (и, вероятно, матери) это могло означать либо смерть, либо лагеря. Венгрия уже один раз проголосовала «неправильно», поэтому Сталину не нужны были новые ошибки.

Отец стал социал-демократом в 1930-х годах, будучи чуть старше 20 лет. Тогда почти все были вовлечены в политику, а венгерские евреи в большинстве своем склонялись к левому политическому спектру, так как левые ненавидели их в меньшей степени, чем правые, — по крайней мере, так считал отец. В любом случае, кем бы он ни был в 1930-е годы, во второй половине 1940-х он стал совершенно другим. На своем горьком опыте он понял, что такое политика, и видел ее последствия. Поэтому у него возникло твердое убеждение в том, что политика — это нечто, чего надо избегать любой ценой. Геополитика может разрушить человека, всю его жизнь. Политика же связывает руки в те моменты, когда встает вопрос выживания. Поэтому в 1948-м мой отец не желал иметь ничего общего с политикой.

Однако в конечном счете его желание или нежелание ничего не значило. Венгерская служба госбезопасности, контролируемая НКВД[3] — советской тайной полицией, охотилась на предателей. У них были списки — неважно, давние или нет, — главное, списки были. Мой дядя — сводный брат отца — был коммунистом и имел доступ к секретной информации. Вообще-то, отец и дядя всю жизнь ненавидели друг друга — из-за политики и по всем другим поводам, которые только можно себе представить. Но дядя дал знать отцу, что списки есть и что отец в списках. В то время само слово «списки» вселяло ужас в души людей.

Обстоятельства складывались для моих родителей хуже некуда. Я родился в начале 1949 года, за несколько дней до того, как дядя рассказал отцу о списках. Мое рождение было весьма опасным делом для мамы — ведь всего за несколько лет до этого она находилась в состоянии крайнего истощения. Сестре уже исполнилось 11 лет, и она за свою детскую жизнь уже прошла все круги личного ада. Теперь же моя семья встала перед лицом новой опасности, проистекавшей из геополитической реальности, на которую никто из родителей не имел никакого влияния. Выбор был между плохим и худшим: они могли попытаться остаться в Венгрии, и тогда их ждала очередная катастрофа — теперь в лице венгерской госбезопасности; они могли попытаться покинуть страну, и тогда все мы, возможно, погибли бы во время побега. Родители так никогда и не объяснили мне, что окончательно повлияло на их выбор. Я думаю, что это был горький урок, полученный от нацистов: надо всегда ожидать, что вина одного может послужить поводом и причиной для ликвидации всех. Я думаю, что именно это было главным, а не какие-то личные, может, наивные представления о коммунизме. Так или иначе, они приняли решение бежать — отчаянный шаг, который тогда показался им единственно правильным выходом из ситуации.

Вырваться из Венгрии было непростым делом. С момента образования Венгерской Народной Республики власти делали все, чтобы не допустить исход из страны — этого требовали советские хозяева. Границу между Австрией и Венгрией закрыли: были обустроены минные поля, линию границы патрулировали солдаты с собаками, были установлены пограничные вышки с прожекторами и пулеметами. На севере лежала Чехословакия. Она контролировалась Советским Союзом, поэтому граница с ней охранялась не так тщательно, как с Австрией. Единственной надеждой родителей было перебраться в Австрию, но сделать это напрямую из Венгрии было просто невозможно. Им необходимо было сначала попасть в Чехословакию.

Сравнительно легкая проницаемость чехословацко-австрийской границы имела свои геополитические резоны. Как ни странно, они вытекали из образования Государства Израиль в 1948 году. Израиль возник на территориях, ранее принадлежавших Британской империи. А все, что ослабляло Британию, было на руку Сталину. Он предполагал, что Британия будет и далее недругом Израиля, и надеялся сделать Израиль своим союзником. Советский Союз все время ставил себе цель получить доступ к Средиземному морю и для ее достижения поддерживал восстания в Турции и Греции. Однако США, следуя доктрине Трумэна, оказали помощь антикоммунистическим силам в этих странах. Поэтому успех советских усилий на данных направлениях стал проблематичным. Вовлечение Израиля в свою орбиту как союзника было достаточно авантюрным занятием с мизерными шансами на успех, но, с другой стороны, в случае неудачи Сталин почти ничего не терял, то есть риски для него были минимальными. В 1949 году Израиль нуждался в двух вещах: в оружии и евреях. У Сталина было и то, и другое. Основная проблема заключалась в том, как все это доставить в Израиль. Сталин решил использовать Чехословакию и позволил продавать оружие через нее в Израиль. Это длилось с 1947 года по конец 1949-го. С израильской точки зрения, все, что способствовало получению молодым государством оружия и новых граждан, решало ее геополитические проблемы.