Иосиф Сталин - Том 18 Страница 6

Если спросить россиянина начала XXI века, что являлось наиболее характерным и определяющим тогда, в конце 30-х годов, для морально-политической обстановки в стране, почти наверняка последует унылый ответ: массовые сталинские репрессии. Но этот ответ будет неверен как с точки зрения честных свидетелей того времени, так и в свете тогдашних текущих событий. Поскольку речь здесь идет о начале 1938 года, то на нем заметен отсвет таких феноменов, как принятие в декабре 1936-го новой Советской Конституции, 20-летний юбилей Октябрьской революции, первые выборы в Верховный Совет СССР, броские рекорды юной советской авиации, стахановское движение, успехи в освоении Северного морского пути, наконец, принявшее всенародный размах чествование гения Пушкина. Конечно, на этот радужный фон иногда наползали тучи, но они, как правило, ассоциировались с неизбежной будущей войной (потенциальными агрессорами считались на востоке Япония, на западе — Польша и Германия), а уже в этой связи — с тем, что потом было названо расправой над «пятой колонной». Присутствовала, как ни покажется странным нашим современникам, и тема ГУЛАГа: в кинотеатрах шел популярный тогда фильм «Заключенные», посвященный труду и быту строителей Беломорканала. К бдительности призывали «Партбилет» и «Великий гражданин». Но преобладал пафос великого созидания, героики Гражданской войны и советского патриотизма.

На встрече с депутатами Сталин поставил вопрос о повышении нашей обороноспособности, в частности об испытаниях авиации и артиллерии, с необычной стороны. Он откровенно говорил «о тех наших героях, которые подвизаются в других странах, делают репетицию к войне» (С. 148), о советских воинах-интернационалистах в Испании и Китае. Оратор призвал поднять бокалы «за наших бойцов в Испании, которые учат испанцев в их борьбе с фашизмом и научили их кое-чему… Они ведут там борьбу, по сути дела на чужой территории с германским и итальянским фашизмом и с его техникой… Для нас, коммунистов, я считаю, вести такую войну вольготнее и дешевле… За наших бойцов в Китае, которые постараются научить китайцев бить своих врагов, но которые еще их этому не научили.

Я по-мужицки понимаю, — заметил Сталин, — что лучше воевать в Китае с японскими фашистами, чем в СССР… За наших людей, которые ведут предварительную подготовку» (С. 149).

Сделав заявку на «еще два слова», оратор попросил слушателей представить себе, «что у нас в стране стояли бы у власти люди — агенты Англии, Германии, Японии». Он назвал пару имен тех, кто подозревался в этом, и пообещал доказать их вину на предстоящем судебном процессе. «Представьте себе, — продолжал Сталин, — что если бы эти агенты стояли бы у власти в СССР, то политика Советского правительства шла бы по желаниям и в интересах этих капиталистических и империалистических государств» (С. 150). Сколько хрущевско-горбачевской пропагандой говорено в этой связи о сталинской подозрительности, сколько писано о «шпиономании» 30-х годов, об ошибках, которых в рукопашной могло не быть и не могло не быть, о напрасной ломке отдельных судеб!.. И за всем этим факты, факты, факты, подтверждающие, что подобные суждения родились не на пустом месте. Но факты — это вещь не только упрямая, а и весьма разнородная. Ныне фактурой не только судебных процессов 30-х годов (аргумент относительно слабый, не случайно их протоколы, изданные в свое время массовым тиражом, с середины 50-х годов были без протестов изъяты из научного оборота), но и чудовищным разворотом событий на рубеже 80-90-х годов всесторонне доказано, что Сталин в своем дальновидении в целом был прав. Опережающее отражение действительности, основанное на четком классовом анализе применительно к большим социальным массивам, его не подвело. В конечном счете оно совпало с действительностью в результате буржуазно-бюрократического переворота 1991–1993 годов.

«Если формулировать практически мою программную установку, — признавал Н. И. Бухарин на суде 5 марта 1938 года, — то это будет в отношении экономики — государственный капитализм, хозяйственный мужик-индивидуал, сокращение колхозов, иностранные концессии, уступка монополии внешней торговли и результат — капитализация страны… Внутри страны наша фактическая программа… — это сползание к буржуазно-демократической свободе, к коалиции, потому что из блока с меньшевиками, эсерами и прочими вытекает свобода партий; коалиция вытекает совершенно логически из блокировки для борьбы, потому что если подбирать себе союзников для свержения правительства, то на второй день в случае мысленной победы они были бы соучастниками власти. Сползание не только на рельсы буржуазно-демократической свободы, но, в политическом смысле — на рельсы, где есть несомненно элементы цезаризма» (Судебный отчет. М., 1997. С. 331–332). Разве это не сходится буквально во всем с тем, что сотворили Горбачев с Ельциным полвека спустя? Лексикон, правда, другой, но суть та же. Методика другая — не прямой государственный переворот, а НТСовская тактика «кирпич за кирпичом». Кадры другие — не эсеро-меньшевистское и пр. подполье, а открытое ренегатство высшего звена, приведшее к параличу всей партии и всей системы управления. Вариации другие, а цель одна.

«Никому на слово, товарищи, верить нельзя, я извиняюсь перед вами, может быть, это неприятно, — говорил Сталин в январе 1938-го депутатам, — но это крайне необходимо…» (С. 151). «Вот до чего доходила недоверчивость вождя к кадрам!» — возмущались многие из нас по поводу таких слов под влиянием магии «оттепели». И магия зачаровала и сработала, сработала непредсказуемо и безотказно. В итоге мосты оказались снесенными, дороги — размытыми… Беспечность подарила нам распутицу, которой конца пока не видать…

Большинству людей не доводится совмещать в своей текущей деятельности решение значительных общественно-государственных вопросов с влиянием на личные судьбы людей. Никто еще не сумел доказать, что гармония в решении крупных задач, с одной стороны, и соблюдении частных интересов, которые часто идут вразрез с интересами групповыми, классовыми, национальными, общенародными, — с другой, абсолютно возможна. Когда на государственные дела вешают хомут личной карьеры, преуспеяния, благополучия, большая политика низводится до обывательской практики. Когда происходит нечто противоположное — во имя общего дела корежатся, часто незаслуженно, жизни отдельных личностей, — мы имеем дело с проявлением бюрократизма и авторитаризма. По большей части встречаются не чистые типы такого поведения, а переплетение обоих. Нормально избегать таких крайностей, находя меру. Эта проблема неотступно стояла и перед Сталиным. Видимо, он не всегда с ней справлялся, слишком часто допуская второй вариант. Лица, отдавшие предпочтение первому из вариантов, которых «там, наверху» оказалось больше, постарались и его и, главное, свои просчеты приписать одному ему.

Не ходя далеко за фактами, назову двух академиков-философов, которых знал лично и которые до конца дней своих имели претензии к Сталину за проявленное к ним (впрочем, вполне заслуженное) пренебрежение. Один из них, Федосеев, не забыл появления в «Правде» в конце 1952 года статьи Суслова, укорявшего его за несамокритичность и двуличие и ставившего вопрос: «искренне ли, с внутренним убеждением или формально излагаются им ныне правильные марксистские положения, не хитрит ли автор?» (Правда. 1952. 24 декабря). Нетрудно было угадать тут стиль Сталина…

Другой академик, Л. Ф. Ильичев, редактировал «Правду» и заслужил недоверие и недовольство Сталина рядом поступков. В томе печатается рецензия на роман В. Лациса «К новому берегу» (С. 435–436), которую Сталин поручал написать Ильичеву, напоминал. Когда, не выполнив поручение самостоятельно, Ильичев сделал это под диктовку Сталина, то струсил подписать материал вместе с ним. История эта имела оригинальное продолжение.

На заседании Бюро Президиума ЦК КПСС 27 октября 1952 года Сталин выступил с критикой постановки пропаганды и кадровой политики в партии. «У наших кадров, особенно у молодежи, нет глубоких знаний марксизма, — заявил он. — Наше старшее поколение было сильно тем, что мы хорошо знаем марксизм, политическую экономию. Особенно плохо поставлена пропаганда в газетах, в частности в «Правде». Редактор «Правды» Ильичев слаб. Он просто мал для такого дела. Надо бы назначить главного редактора «Правды» посильнее этого, а этот пусть поучится.

…Надо контролировать кадры, изучать их и вовремя выдвигать молодежь на руководящую работу, — продолжал Сталин. — У нас много способной молодежи, но мы плохо знаем молодые кадры. А ведь если выдвинули человека на какую-то работу и он просидит на этой работе 10 лет без дальнейшего продвижения, он перестает расти и пропадает как работник. Сколько загубили людей из-за того, что вовремя не выдвигали».