Андрей Кокошкин - Политико-военные и военно-стратегические проблемы национальной безопасности России и международной безопасности Страница 6

Вмешательство идеологии в военную стратегию может осуществляться напрямую, минуя политику (и вопреки политике). Так, идеологические постулаты ВКП(б) накануне Великой Отечественной войны привели к таким уставным положениям для Красной Армии, которые допускали исключительно наступательную военную стратегию (оборона мыслилась только в оперативном и тактическом масштабах), что на практике можно было реализовать лишь в упреждающих, превентивных действиях. Атребования политики не позволяли И.В. Сталину начинать превентивную войну против Германии.

«Раздрай» между идеологией и политикой, выразившийся в идеологизированности военной стратегии, привел к тому, что даже концептуально вооруженные силы, высшее военное командование, государственное (партийное) руководство СССР накануне 22 июня 1941 г. не были толком готовы ни к стратегическим наступательным действиям (превентивная война), ни к долговременной или даже к кратковременной стратегической обороне[48].

Сталин, несмотря на следовавшие одно за другим тяжелейшие поражения Красной Армии в результате попыток стратегических наступательных действий в 1941 – начале 1943 г., перешел к стратегической обороне только летом 1943 г., когда и был достигнут (в ходе Курской битвы) такой успех, который привел к перехвату стратегической инициативы Красной Армией.

Чтобы оттенить значение главенства политики в таком феномене общественной жизни, как война, Клаузевиц весьма подробно останавливается на вопросе о всем спектре военных средств, которые могут быть использованы для достижения поставленных политических целей. Он подчеркивает, что не в каждом конкретном случае есть потребность в полном сокрушении противника в сугубо военном плане. Главная задача применения военных средств – это «преодоление воли противника»[49]. Оно может быть достигнуто, наряду с истреблением неприятельских вооруженных сил, завоеванием провинций противника, временной их оккупацией с целью использования их средств и даже «пассивным выжиданием ударов врагов». Клаузевиц упоминает в числе этих средств и «предприятия, непосредственно предназначенные для оказания давления на политические отношения»[50].

На эту сторону учения Клаузевица о войне до сих пор подавляющее большинство специалистов обращали мало внимания, поскольку это в целом плохо вписывалось в традицию западной военной мысли, сложившейся за последние 300–350 лет[51].

Клаузевиц скромно писал о различных способах «преодоления воли противника» как о всего лишь своего рода наброске («намеке», по его выражению) того, что можно рассматривать как военные средства достижения политических целей. Он не стремился дать классификацию этих способов и методов; такая попытка, по его замечанию, была бы «педантизмом»[52] – тем, чем грешили многие современники Клаузевица и те, кто пытался конструировать теорию войны после него. К «педантам» вполне можно отнести, в частности, таких известных военных теоретиков XIX в., как Г.В. Жомини и Г.А. Леер, да и многих современных авторов.

Много говоря о политической стороне войны и отдавая должное другим формам применения военной силы, Клаузевиц, однако, постоянно возвращался к тезису о том, что сердцевиной войны является бой, «конструкция» которого относится к тактике. «Бой есть подлинная военная деятельность, все остальное – лишь ее проводники»[53]. Результатом боя (или серии боев) должно быть уничтожение вооруженных сил противника.

Клаузевиц при этом трактует уничтожение вооруженных сил противника как приведение их «в состояние, в котором они уже не могут продолжать борьбу»[54]. И это у него отнюдь не означало просто перемалывание живой силы противника; наоборот, главная задача – сломить волю противника к сопротивлению, т. е. вынудить противника и его союзников подписать мир или привести народ к покорности[55].

О центральном значении боя следует постоянно помнить, занимаясь вопросами стратегического руководства[56]. Однако с это обстоятельство не должно заслонять собой возможности использовать для достижения победы другие средства – как военные, так и невоенные.

Применительно к роли собственно вооруженных сил внимание и государственного руководителя, и военного командования должно быть сфокусировано в конечном счете на тех, кого называют «исполнительным звеном» военного механизма – на рядовом бойце, командире отделения, командире взвода, командире роты (батареи), командире батальона (дивизиона). Создание всех необходимых условий для успеха этой части личного состава вооруженных сил должно быть одной из наиболее приоритетных задач. Политические цели и задачи в войне (и в применении военной силы для сдерживания войны) реализуются в итоге именно этими людьми. Поэтому необходима максимальная забота об индивидуальной экипировке и защищенности бойца, о связи в тактическом звене, социальной обеспеченности прежде всего этой категории военнослужащих, об их адекватном поощрении за реальные боевые заслуги. К ним должно быть обращено внимание СМИ.

Говоря о военной стратегии[57], Клаузевиц (стоит сказать, что его мнение было не единственным) в своем главном труде «О войне» писал, что она «не знает никакой другой деятельности, кроме распоряжения боями и относящихся к ним мероприятий»[58]. По Клаузевицу, «каждое стратегическое действие может быть сведено к представлению о бое, так как оно является применением вооруженной силы, а в основе последней всегда лежит идея боя. Таким образом, мы можем в области стратегии свести всю военную деятельность к единствам отдельных боев и иметь дело лишь с целями этих последних»[59]. Ряд отечественных и зарубежных авторов небезосновательно отмечали, что такая трактовка Клаузевицем военной стратегии расходится с его учением о войне.

Как обоснованно пишет, например, И.С. Даниленко, «фундаментальные положения Клаузевица о природе и свойствах войны как общественного явления серьезно разошлись с его прикладными выводами для стратегии, с его утверждением решающей роли боя в ее практической реализации. А это уже появление рецептурного, то есть предписываемого подхода к организации подготовки и ведения войны, что означало введение в военную науку принципа, который Клаузевиц отрицал»[60].

Далее Даниленко отмечает: «По смерти Клаузевица нашли в его бумагах собственноручное замечание, в котором поясняется, что он под словом бой разумел не только непосредственное действие оружием, но и те случаи, где бой хотя и не происходил в действительности, но был возможным, или те даже, где один из противников, ослабленный какими бы то ни было средствами, – видя невозможность успеха, – избегает сражения»[61].

Одним из центральных моментов учения Клаузевица о войне является представление о решающем сражении, которое должно сломить волю противника к сопротивлению.

Позднее в военно-морской сфере аналогичным образом ставился вопрос американским теоретиком А.Т. Мэхэном и английским теоретиком Ф. Коломбом, детально разработавшими к концу XIX в. теорию «господства на море». В ней идея решающего эскадренного сражения линейных флотов была главенствующей. Эта теория полностью использована японцами (прилежными учениками англичан) в Русско-японскую войну 1904–1905 гг., когда адмирал Того, разгромив 2-ю Тихоокеанскую эскадру вице-адмирала Рождественского, установил господство на море применительно ко всей зоне боевых действий. В годы Второй мировой войны на эту же теорию опирались государственное руководство США (в лице прежде всего самого президента Ф.Д. Рузвельта, занимавшего в свое время пост заместителя военно-морского министра США) и американское высшее военное командование в серии морских сражений на Тихом океане (тогда линейные корабли уступили главенствующую роль авианосцам), завоевав господство на море, сохраняемое США и по сей день.

Наряду с этим в британской военно-морской науке существовала и теория «флота в действии» (fleet in being). В соответствии с ней флот должен демонстрировать свою мощь на морях постоянной готовностью действовать. Сама по себе морская мощь, без боевых действий, должна стать сковывающим фактором для противника[62]. По этой теории, демонстрация явно преобладающей военно-морской мощи призвана при определенных условиях принудить противника к тем или иным политическим уступкам и без боевых действий. Данная теория была созвучна идеям Сунь-Цзы, который оказал и оказывает большое влияние на военную мысль Китая, Востока в целом, а в последние десятилетия и Запада.

Размышляя о стратегии, Клаузевиц решительно восстает против того, чтобы ее отождествляли с хитростью, поскольку стратегия «не включает, подобно обыденной жизни, отрасли деятельности, выражающейся словами, т. е. заверениями, объяснениями и пр.». В связи с этим он очень скептически относится к дезинформации противника: «Планы и приказы, отдаваемые только для вида, ложные сведения, умышленно сообщаемые противнику, слабо действуют… ими пользуются лишь в редких особо благоприятных случаях»[63].