Юрий Мухин - НЕ наша Russia. Как вернуть Россию? Страница 7

— Он хочет нам что-то сказать! — И после некоторой паузы прозвучал вопрос, адресованный мне: — Вам больно?

— Да! — Я ударил пальцем вертикально.

— Болит грудина? — тут же попробовал догадаться спрашивающий.

— Нет! — Я покачал пальцем горизонтально.

(Дело в том, что мы, «штатские», знаем, что сердце находится слева, а врачи знают, что оно находится практически в центре груди и боли сердца отзываются болью в грудине.)

Повисла недоуменная пауза и меня спросили:

— Легкие?

Я опять покачал пальцем горизонтально.

Опять повисло недоумение, но, наконец, меня догадались спросить, как штатского, не обученного медицинским премудростям.

— Болит сердце?

— Да! — Я ударил пальцем вертикально.

— Так это же и есть грудина! — досадливо воскликнул кто-то. — Потерпи, сейчас мы все сделаем!

Пару минут спустя мне показалось, как что-то прохладное как бы омывает сердце, и боль практически сразу же ушла.

Затем началась уже знакомая по первой операции процедура. Мне сообщили, что отключается искусственная вентиляция лёгких и я буду дышать самостоятельно, но через трубку, вставленную в трахею. Все прошло нормально; я дышал через трубку. Затем предупредили, что сейчас извлекут из трахеи трубку; ее тоже извлекли без проблем. Ко мне стало возвращаться зрение; и я увидел возле кровати мутный контур заросшего черной короткой бородой мужчины в бирюзовом хирургическом костюме — реаниматора.

В реанимации я стал получать первые подробности того, что со мною произошло, и подтверждение того, что я действительно умирал и находился в состоянии клинической смерти. По моей гипотезе, я находился в состоянии, когда моя душа уходила из тела (о душе — позже).

Гипотеза

Если бы был задуман эксперимент по введению людей в клиническую смерть с последующим их оживлением, то я был бы для этого идеальным разведчиком, поскольку очень много знаю об этом. Я изучил и «Жизнь после смерти» Моуди, и различные воспоминания умиравших людей, сделанные как ими самими, так и реаниматорами и психологами. Из этих описаний следовало, что умирающего охватывает чувство эйфории, как бы влетает в туннель с ослепительным светом в конце. Умирающие видели операционную сверху, видели себя на операционном столе и делающих операцию хирургов, слышали их разговоры. Причем то, что человек в состоянии клинической смерти слышит разговоры хирургов, похоже, признано и интересующимися этим вопросом реаниматорами; во всяком случае, такие рекомендуют не говорить ничего такого, что могло бы расстроить пациента в состоянии клинической смерти.

В конце концов я сам автор гипотезы о том, что человек не умирает со смертью своего тела.

По этой же причине я и очень плохой разведчик, поскольку могу какой-то свой бред, состоящий из обрывков того, что уже есть в моей памяти, выдать за реальность. Я это понимаю, но мне самому нужна истина, а не ее видимость, поэтому в том, что я пережил, я сам сомневался больше читателей. Сомневался сначала в том, что это было — реальность или сон, бред?

Начну свое сообщение с того, что невольный эксперимент с введением меня в клиническую смерть получился классическим: сначала мне сделали операцию без клинической смерти, а через два дня практически такую же, но уже с нею. В первой операции мне провели наркоз и этим немедленно вырубили сознание, в результате я провалился в небытие, из которого начал возвращаться только после операции. Во второй операции я потерял сознание; мне усилили эту потерю проведением наркоза; при остановке сердца и наступлении клинической смерти сознание ко мне вернулось; далее мое тело вернули к жизни и я снова потерял сознание, которое анестезиологи вернули по окончании операции.

Специально подчеркну, что под термином «наркоз» понимается именно общее обезболивание организма…Краеугольным камнем данного вида обезболивания является именно выключение сознания (narcosis — засыпание) (Википедия). Таким образом, мое сознание обязано было быть вырублено наркозом, а потом еще и смертью. Тем не менее оно ко мне вернулось!

Я могу объяснить это только так. Наркоз парализовал нейроны головного мозга, и они перестали объединять мой интеллект — мою душу — в единое целое. Аналогия: мы в компьютере выключили главную операционную программу — Windows, и с экрана монитора исчезли все картинки, а какая-либо информация перестала поступать в компьютер и выходить из него. Затем наступила клиническая смерть, т. е. нейроны головного мозга перестали получать энергию. Аналогия: компьютер еще и обесточили. Откуда в таком случае картинки на мониторе — откуда у меня мог быть бред? Ведь если смотреть на человека так, как на него сегодня смотрит официальная наука, то мой мозг стал грудой неработающих нейронов и никакое возвращение сознания ко мне было невозможно. Тем не менее, оно вернулось!

Моя гипотеза объясняет это так. Мы — это наши души. Душа состоит из множества отделов, которые при жизни тела объединяются в единое целое нейронами головного мозга, которые можно представить промежуточными проводниками, имеющими ответвление на тело. Только объединенная в единое целое душа способна осознавать. А когда нейроны мозга парализует наркоз, наша душа разбивается на разъединенные участки, наше сознание выключается, а мы проваливаемся в небытие.

Но когда при остановке сердца нейроны перестают получать энергию, то они не просто парализуются, а перестают быть проводниками. Для души это сигнал смерти и времени ухода в мир иной. В результате отдельные участки души отсоединяются от нейронов и соединяются напрямую сами с собой, формируя нашу душу в автономном виде. После этого мы, т. е. наша душа, вновь получаем способность функционировать — и осознавать, и мыслить, и жить в новой среде — в той, в которой ей и предстоит жить после смерти.

Когда реаниматоры вовремя (в течение клинической смерти) подают нейронам энергию, нейроны восстанавливают свои функции проводников, а находящаяся еще рядом душа размыкает свои внутренние контакты и снова садится на контакты нейронов. А поскольку они парализованы (в данном случае наркозом), то отельные участки души вновь оказываются разделены, и мы вновь теряем способность сознавать, т. е. снова теряем сознание.

Это этапы произошедшего со мною: наркоз — потеря сознания; клиническая смерть — восстановление сознание; вывод из клинической смерти — потеря сознания под действием наркоза; вывод из наркоза — восстановление сознания.

Теперь о том, что же я чувствовал и видел в момент клинической смерти.

Важные подробности

Начну с того, что, по моему представлению, я был в сознании вряд ли более минуты. Так мне кажется сейчас.

Началось же пробуждение с сильной икоты, зрение не было восстановлено, все начиналось в темноте. Я знал, что икота предшествует смерти, поэтому вместе с возвращением сознания возникла и мысль (вернее, уверенность), что я умираю или уже умер. Сразу же возникла мысль о жене и тех, кто видел во мне опору. И я начал, может, даже несколько лихорадочно искать подтверждение, что это не так — что я не умер и нахожусь в своем теле. Я стал пробовать шевелить ногами и руками, но возникло ощущение, что у меня с ними нет никакой связи. Поясню. Руки и ноги могут быть зажаты так, что ими невозможно пошевелить, но все равно вы будете понимать, что ваша команда на шевеление к ним доходит. Руки и ноги могут быть отключены местной анестезией, но и в этом случае вы понимаете, что они, пусть онемевшие и не реагирующие на ваши команды, все-таки у вас есть. У меня же было ощущение, что между мною и моими конечностями обрублена всякая связь. Мне тогда даже представилась эта связь в виде белой полосы, идущей от меня к ноге и резко заканчивающейся ровным прямоугольным обрезом. Сигналы от меня доходят до этого обреза и дальше никуда не поступают. Это родило подспудную мысль, что я нахожусь уже отдельно от своего тела, но я продолжал попытки.

Закончились они возвращением зрения. Сначала я увидел яркое белое пространство. По идее, я должен был бы увидеть бестеневые светильники операционной (я их видел, правда, выключенными, когда меня положили на стол в начале первой операции), но сейчас их надо мною не было (потом я выяснил, что меня оперировали прямо на каталке: перекладывать меня на операционный стол не было времени). Справа от себя я увидел штативы, на которых устанавливают бутылки для внутривенного вливания. На них была закреплена одна бутылка с каким-то раствором и висели пакеты с кровью. Исходя из увиденного можно сделать вывод, что я смотрел на мир из положения лежа на спине на операционном столе. Угол моего зрения был очень узким: я видел, что от бутылки идут пластиковые трубочки вниз к моему телу, но куда именно они подходят, я уже не видел; это выпадало из поля зрения. Пакеты с кровью были практически пусты, их верхняя часть слиплась, кровь была только в нижнем углу, пакетов было, по-моему, три, причем два висели один над другим.