Сергей Кургинян - Суть Времени 2013 № 11 (16 января 2013) Страница 7

Потому башни современных лопастных ветроустановок мощностью 4–6 МВт поднимаются более чем на 100 м, размах лопастей превышает 100 м, а вес гондолы с оборудованием генератора и преобразователя энергии достигает 200 тонн. Однако «энергополя» таких гигантских сооружений не только занимают большие площади и никак не облагораживают пейзаж, но и создают в зависимости от скорости ветра очень сильный шум, вибрации почвы и опасный для здоровья человека инфразвук.

По этой причине в последние годы большинство новых лопастных ветрогенераторов размещают на так называемых оффшорных полях в море, иногда за сотни км от побережья.

Есть и другие, «роторные», ветрогенераторы — это обычно вертикальные разрезные «трубы» с отогнутыми лопастями. Они более эффективны и в смысле «некапризности» к скорости, направлению и интенсивности ветра, и в смысле простоты обслуживания, и в смысле практической бесшумности, но уступают лопастным в мощности. Потому в последнее время роторные ветрогенераторы начинают заодно покрывать панелями фотовольтаики, что позволяет одновременно использовать солнечную энергию.

К 2012 г., по данным МЭА, установленная мощность ветроэлектроагрегатов в мире превысила 240 ГВт, а доля ветра в мировом производстве электроэнергии составила около 2,6 %. Причем в мировые лидеры по установленной мощности ветроэнергетики (на 2011 г. — 63 ГВт) вышел Китай, где ветроагрегаты в том же году дали 1,3 % совокупной электроэнергии.

Еще раз оговорю, что общий недостаток солнечной и ветровой энергетики в ее нынешнем состоянии — суточная, погодная, сезонная нестабильность выработки электричества, а также необходимость преобразования полученной электроэнергии к стандартам потребителей по напряжению и частоте. Это создает технологические сложности при подключении гелио- и ветровых станций к общим распределительным энергосетям и удорожает полученную энергию.

И хотя на некоторых гелио- и, особенно, ветровых станциях уже добились себестоимости энергии, близкой к типовым значениям для традиционных электростанций, в большинстве стран солнечная и ветровая энергетика серьезно дотируется государством — из налогов на традиционную энергетику. Именно это обстоятельство позволило в 2011 г. Германии произвести за счет ветра 8 % электроэнергии, а Дании — почти 28 %.

Но это развитые страны. Развивающиеся только потому и могут догонять развитые, что используют дешевую энергию. Если под тем или иным предлогом (например, экологическим) им это запретить, то это — энергетическая война…

Стоп… Мы договорились, что сначала рассмотрим всю проблему ВИЭ в технологическом и, так сказать, академическом, аспекте, и лишь затем будем анализировать ее военно-энергетический аспект.

Так что продолжим в следующей статье.

Информационно-психологическая война

Машина зла

«Если бы в США были созданы такие же концлагеря, как те, что существовали в нацистской Германии, в любом американском городе средней величины нашлось бы достаточно людей для работы в них»

Анна Кудинова

Наряду с тем, что мы уже обсудили ранее, перестройка задействовала так называемую машину зла. Что это такое? Внятный ответ сходу дать сложно. Есть ощущение, что она существует. И что иногда ее осмеливаются использовать. Но никто и никогда не осмеливался задействовать ее так, как это сделали преступные перестройщики. Потому что «машина» эта подобна джинну из бутылки. Трудно выпустить джинна, но еще труднее загнать его обратно.

И все же — что такое «машина зла»? Для полноценного ответа на этот вопрос необходим короткий историко-психологический экскурс.

Спор о природе фашистской жестокости продолжается до сих пор. Те, кто отрицает исключительность этой жестокости, указывают и на жестокости Средневековья, и на жестокости Нового времени. Рассуждения их строятся так: «Да, фашисты с невероятной жестокостью истребляли евреев. Но турки с такой же жестокостью истребляли армян. И, между прочим, делали это во имя построения турецкой нации по лекалам Модерна — ведь именно Модерн привнес в мир не только гуманизм и прогресс, но и рациональность. Когда два народа не могут сосуществовать, один из них надо истребить — а как иначе? Если же от современности (Модерна, то есть) двинуться в архаику, столкнешься с такими жестокостями, что фашизм отдыхает».

Обходя стороной все то, что могло бы и впрямь поведать о природе фашистского зла, западные исследователи остановились в итоге на концепции исключительности зла, совершенного народом цивилизованным.

«Да, — сказали они, — ужасные зверства творились и до фашизма. Но их творили народы, не вовлеченные в цивилизованность (она же Модерн) как принципиально новое состояние рода человеческого. А немцы — это не только один из самых культурных, но и один из самых цивилизованных народов мира… Вы хотите сказать, что об исключительности тут речь не идет, что любой народ, глубоко трансформированный антропологической машиной под названием «цивилизация», может вдруг выдать на-гора такую аномалию зверства? Что, и англичане ее могут выдать? Но ведь не выдали!»

В своем фильме «Обыкновенный фашизм» Михаил Ромм показывает зрителю, что, в отличие от Германии, в Англии с ее демократической традицией фашиста Мосли били, бьют и будут бить. А значит, все дело в наличии демократической традиции.

Фактически о том же самом говорил и Томас Манн, настаивая на виновности немцев в произошедшем. Он писал: «Политическое безволие немецкого понятия культуры… страшно отомстило за себя». Политическим безволием Манн называл бюргерский антидемократизм. Или, иначе — неготовность немецкого духа к политике, вытекающую из его несопричастности демократии.

Так постепенно сложилось понятие «немецкая вина» и все, что из него вытекало — прежде всего, необходимость искоренить ту немецкость («патологию немецкого духа»), которая породила фашизм. На этом и была основана вся стратегия денацификации, превратившая немцев в существ, похожих на помесь специфической зашуганности и затаенной ярости. И лишившая немцев всего того, на чем было основано их подлинное величие, их вклад в общечеловеческую бытийственность, их историческое своеобразие.

Искоренили ли в немцах Гитлера — неизвестно, будущее покажет. А вот то, что в них искоренили Шиллера, Гете и многое другое… Окончательный вердикт в этом вопросе, конечно, некорректен, но опыт диалогов с современной Германией свидетельствует о том, что денацификаторы очень серьезно травмировали шиллеровский и гетевский пласт в немецкой душе.

Ровно то же самое Запад и наши либероиды как его «пятая колонна» хотели сделать с Россией. Наблюдения за демагогией Сванидзе, Млечина и особенно Пивоварова на передачах «Суд времени» не оставляют никаких сомнений в том, что целью десоветизаторов, декоммунизаторов, десталинизаторов и т. п. — является истребление русского духа, якобы ответственного за «злодеяния» некоего «тоталитаризма вообще».

Запад и его здешние полицаи хотели бы воспроизвести один к одному все технологии денацификации, назвав их технологиями десоветизации. Покаяние — оно же комплекс вины… оно же — комплекс исторической неполноценности… оно же — ломка всяческой идентичности… И так далее.

Вовсе не сталинский (по аналогии с гитлеровским) пласт в душе русского народа хотели истребить полицаи! Да и нет такого пласта: параллель между Гитлером и Сталиным вопиюще некорректна. Они хотели истребить тот пласт, который можно назвать пушкинско-чеховским. А вот тут аналогия вполне уместна. Пласт немецкой души и культуры, который можно назвать шиллеровско-гетевским (при всех спорах Шиллера с Гете), и пласт русской души и культуры, который можно назвать пушкинско-чеховским, — в чем-то действительно аналогичны. Конечно, настолько, насколько вообще возможна аналогия между столь разными народами и культурами.

Ведь неслучайно одна из героинь пакостного фильма Абуладзе «Покаяние», «преступно» воспевая «советский тоталитаризм», затягивает невесть с чего «Оду к радости» Шиллера! Ну, спела бы «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью». Так ведь нет — «Оду к радости». Почему? Вряд ли массовый зритель, взирая на нарушение фундаментальных человеческих запретов — выкапывание тела отца из могилы, задавался таким вопросом. Но Абуладзе и его консультанты делали фильм, ориентируясь на очень разные аудитории. И какая-то аудитория должна была понять, в чем дело.

«Ода к радости» Шиллера и Девятая симфония Бетховена — квинтэссенция исторического и антропологического оптимизма. Постмодернистское сопряжение «Оды к радости» с пытками в сталинских застенках — это не мелочь. Это часть большого процесса, который начался вскоре после того, как лопнул миф о произрастании фашизма из некой специфической «немецкости».