Альберт Беляев - Вся чернильная рать... Страница 7

Но вот открываем книгу Р. Кайзера и с изумлением читаем в ней давно, казалось бы, похороненные и скомпрометированные суждения. Р. Кайзер пишет буквально следующее: «Большевистская революция выросла из иностранных идей, частично финансировалась немцами и достигла успеха потому, что Россия была вовлечена в мировую войну»[41].

Не знаем, какие отметки были у Кайзера по истории в школе и в колледже. Но историю России, о которой он взялся писать книгу, и особенно историю развития революционного движения и революционной мысли в России он определенно не знает или знает только по сочинениям самых махрово-реакционных советологов. Называть учение марксизма «иностранным» — значит безнадежно путать форму предмета с содержанием, ибо учение марксизма интернационально, оно является общим для всех трудящихся, угнетенных властью капитала, для всех, кто создает своим трудом материальные блага и духовные ценности человечества, для всех, кто борется за экономическую, социальную и политическую свободу, для всех, кто борется за социализм.

А если говорить конкретно о России, то ее путь к марксизму Ленин характеризовал короткой фразой: «Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала…»[42]. За этой фразой стоит вся история передовой революционной мысли России, боровшейся с гнетом помещиков-крепостников, с гнетом царизма и капитализма. И только соединение передовой общественной мысли России с марксизмом, создание Лениным подлинно революционной пролетарской партии позволило трудовому народу России добиться свержения царизма и буржуазии и взять власть в свои руки, в руки подлинных хозяев земли русской. На базе марксизма в России возникло интернациональное учение ленинизма, являющееся ныне знаменем всех угнетенных народов в борьбе за освобождение от оков капитала.

Во-вторых, миф о «финансировании» немцами Октябрьской социалистической революции не может восприниматься иначе как скверный анекдот. Давно уже ни один из маститых советологов не пытается оживить этот безнадежно скомпрометированный миф антикоммунистов. Однако новички на стезе антисоветизма не гнушаются подбирать даже и такое дурно пахнущее гнилье, мертвечину, давно уже выброшенную за ненадобностью и ввиду своей полной несостоятельности.

В-третьих, даже если бы Россия и не оказалась одним из главных участников первой мировой войны, развитие революционного движения в стране остановить было невозможно, победа партии Ленина неизбежно должна была свершиться, ибо она руководствовалась единственно верной научной теорией общественного развития, за партией Ленина шли массы трудового народа, чьи интересы и чаяния как нельзя лучше выражала именно партия большевиков.

Что же касается более чем странных рассуждений Кайзера о том, что Ленин якобы не знал, что делать после победы революции, за что браться, куда вести народ и страну, то спорить здесь с Кайзером не о чем. Эти суждения со всей очевидностью показывают абсолютное невежество автора в вопросах, о которых он с такой легкомысленностью взялся судить и рядить. Общеизвестны многочисленные статьи Ленина, посвященные вопросам строительства социализма после победоносного восстания пролетариата. Они опровергают лживые суждения американского журналиста.

Не могут не вызвать возмущения развязные разглагольствования Смита и Кайзера о трепетном отношении советских людей к памяти о Великой Отечественной войне 1941—1945 годов.

Г. Смит в издевательских тонах высмеивает традиционные встречи советских фронтовиков в День Победы, с сарказмом пишет об обычае ветеранов в этот день надевать свои боевые ордена. «Для большинства американцев вторая мировая война предстает ныне некой далекой и малозначащей абстракцией, главой из почти уже древней истории»[43], — с малопонятной кокетливостью утверждает Смит.

Р. Кайзер также с нарочитым удивлением пишет о том, что «спустя тридцать лет» после окончания второй мировой войны она, то есть война, все еще постоянно присутствует в мыслях советских людей и составляет часть их эмоциональной атмосферы. «Власти… поощряют живость памяти о войне»[44], — многозначительно подчеркивает Кайзер.

Напрашивается естественный вопрос: кому в Америке выгодно забыть о совместной с советским народом героической борьбе против общего врага — фашизма? Кому выгодно предать забвению и изобразить в качестве «некой далекой и малозначащей абстракции» годы плодотворного военного и иного сотрудничества американского и советского народов? Ответ будет только один: это выгодно врагам мира, это выгодно врагам разрядки, это выгодно силам реакции, всячески препятствующим и саботирующим развитие взаимовыгодных экономических, социальных, культурных и иных отношений между народами наших двух стран.

Да, видимо, в США есть определенные и могущественные силы, желающие напрочь вытравить из памяти людей годы совместной с советским народом борьбы с фашизмом. Видимо, эта память все еще здорово мешает кое-кому в Америке. Ибо советские люди, коммунисты были самыми стойкими и самоотверженными борцами с фашизмом; именно советские люди, именно коммунисты сыграли решающую роль в спасении мира от угрозы фашистского порабощения.

Только на каком основании Смит и Кайзер пытаются представить мнение этих сил в Америке в качестве эталона? На каком основании Смит и Кайзер позволяют себе кощунствовать над трепетным отношением советских людей к памяти о жестокой битве с фашизмом, в которой советские люди понесли самые тяжелые потери? Как можно глумиться над священной памятью народа о двадцати миллионах погибших в Великой Отечественной войне? Одной нравственной и моральной глухотой подобное отношение журналистов к обычаям и традициям народа, гостеприимством которого они пользовались в течение нескольких лет, этого не объяснить, здесь еще и вырисовывается откровенная политическая предвзятость, заранее определенный нигилистический и высокомерный подход ко всему советскому.

Прожив по три года в Советском Союзе, ни Смит, ни Кайзер не нашли в жизни советских людей почти ничего достойного уважения, кроме, разумеется, взглядов тех отдельных индивидуумов, которых оба журналиста туманно именуют «информаторами», да отщепенцев, выдворенных в разное время за пределы СССР.

Все не нравится американским журналистам в Советской России, даже и сама природа России им очень не по душе. Г. Смит, например, заявляет, что природа России его «разочаровала», ибо в ней он не обнаружил «ничего драматического». Он поясняет: «Россия Представляет собой обширное плоское пространство от горизонта до горизонта… Ей не хватает захватывающих перспектив Швейцарии, живописных холмов Баварии или живых изгородей и оград из дикого камня, которые придают особое очарование сельской местности Англии…»[45].

Ну как не вспомнить блаженной памяти Агафью Тихоновну из пьесы Н. В. Гоголя «Женитьба» с ее знаменитыми сентенциями: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича — я бы тогда тотчас бы решилась. А теперь поди подумай! Просто голова даже стала болеть»[46].

Правда, у Н. В. Гоголя это произведение носит подзаголовок «Совершенно невероятное событие…». Смит же на манер купеческой дочки Агафьи Тихоновны излагает американскому читателю свои прожекты относительно того, чего «не хватает» пейзажу России, совершенно серьезно, а по части капризной чванливости американский журналист далеко перещеголял гоголевскую купчиху.

Хулить природу другой страны — занятие в высшей степени неблагодарное и неблагородное. Чарующую красоту России Г. Смиту понять не дано…

Выдающийся советский писатель Константин Паустовский так писал о природе России: «…Я не знаю страны, обладающей такой огромной лирической силой и такой трогательно живописной — со всей своей грустью, спокойствием и простором, — как средняя полоса России. Величину этой любви трудно измерить. Каждый знает это по себе. Любишь каждую травинку, поникшую от росы или согретую солнцем, каждую кружку воды из лесного колодца, каждое деревце над озером, трепещущее в безветрии листьями, каждый крик петуха и каждое облако, плывущее по бледному и высокому небу.

И если мне хочется иногда жить до ста двадцати лет, как предсказывал дед Нечипор, то только потому, что мало одной жизни, чтобы испытать до конца все очарование и всю исцеляющую силу нашей русской природы»[47].

Так отзывался о русской природе признанный мастер художественного слова. И мы бесспорно верим в искренность его чувств, ибо в них выражены и наши чувства, и наше понимание, и наша любовь к природе России. А Смит? Что ж, его забубенное фанфаронство говорит лишь о непомерной гордыне и плохо скрываемой злобе.