Тило Саррацин - Европе не нужен евро Страница 8

Убытки от преодоленного спада для государственного бюджета были существенными. Пришлось поплатиться за то, что перед началом экономического спада вовремя не начали консолидацию. Новые задолженности государственного бюджета составляли в 1975 г. 64 млрд ДМ, или 6,2 % валового национального продукта. Хорошие годы послевоенного времени прошли. Только мы этого еще не знали. С той поры вплоть до сегодняшнего дня нас будет сопровождать постоянное увеличение коэффициента задолженности. В 1975 г. оно имело с сегодняшней позиции невероятно низкий уровень 24,8 % ВВП (сегодня 81 %).

С 1976 по 1978 год начался новый экономический подъем. Он прекратился из-за последствий нефтяного кризиса. Спад возник в 1979 году с революции в Иране и свержения шаха. Новое повышение уровня инфляции заставило Бундесбанк с 1979 по 1982 г. вновь проводить очень жесткую денежную политику.

В 1975/76 годах я работал в главном отделе федерального министерства финансов на самых разных финансовых участках, как мелкий референт-помощник без права принятия решений, но при этом я получил представление о масштабах топтания на месте, привычках и резервах в государственном аппарате и различных категориях государственных услуг7.

Страны с профицитом как козлы отпущения: «теория локомотива»

В 1977 г. меня направили на 6 месяцев в Международный валютный фонд в Вашингтон8. Большей частью там я проводил время в Европейском департаменте в отделе Северной Европы и интенсивно занимался довольно новыми в практике эмиссионных банков «промежуточными денежными задачами»9. Такие промежуточные задачи в области денежной политики (как, примерно, денежная масса в определенном разграничении) считались в то время еще новыми и спорными, но находили все большее применение в практике некоторых эмиссионных банков.

Концепция Милтона Фридмана о том, что эмиссионный банк должен концентрироваться на ограничении и краткосрочной стабилизации роста денежной массы, что это его лучший вклад в стабильность цен и устойчивый рост экономики, через полтора десятилетия дошла до эмиссионных банков и МВФ и активно обсуждалась там.

Неудачи валютной и экономической политики последних 10 лет были также очевидны: созданная на конференции в 1944 году в Бреттон-Вудсе международная валютная система с твердыми курсами валют рушилась, утраты покупательной способности крупных валют драматически выросли, как и государственные долги. Этим подогревались инфляционные ожидания, повышение заработной платы рабочих и служащих было недопустимо высоким.

Освобождением валютных курсов федеральный банк использовал полученную дополнительно степень свободы в денежной политике и существенно снизил инфляцию и инфляционные ожидания с помощью жесткой политики в области процентных ставок и сокращением денежной массы. В 1977 г. повышение потребительских цен в Германии составило 3,7 % по сравнению с 6,5 % в США, 9,4 % во Франции, 15,8 % в Англии и 18,5 % в Италии (статистика МВФ).

Но одновременно ФРГ и Япония имели высокие и растущие профициты затратно-доходных балансов, в то время как их экономический рост скорее был замедленным. США, Англия, Франция и Италия и многие другие индустриально развитые страны, наоборот, испытывали дефицит затратно-доходных балансов, которые имели тенденцию к еще большему увеличению в связи с политикой стимулирования спроса.

Тогда возникла так называемая «теория локомотива»: согласно мнению, преобладавшему в МВФ и прежде всего в странах, имеющих профициты доходно-расходных балансов, Германия и Япония имели слишком высокую склонность к экономии и проводили слишком осторожную макроэкономическую политику. Им следовало сильнее стимулировать их внутренний спрос, и тогда они подобно «локомотивам» взяли бы на буксир страны, испытывающие дефицит затратно-доходных балансов, и таким образом дали бы толчок развитию конъюнктуры. Такой пример мышления приводится и сегодня еще там, где возлагаются надежды на «координированную» экономическую и финансовую политику. В конечном счете, она лежит в основе французских представлений об «экономическом правительстве» для стран евро. Но об этом пойдет речь в другом месте.

Эти дебаты преобладали, во всяком случае, во время дискуссий в МВФ, когда я в апреле 1977-го приехал в Вашингтон. Британцы имели тогда большое численное представительство в МВФ и особенно в Европейском департаменте. Это находилось в некотором противоречии с жалким видом, который они в то время представляли на международных валютных и финансовых рынках. В последующие семидесятые годы британской экономической и финансовой политике, казалось, мало что удалось: курс фунта к д-марке с 11,20 д-марки за фунт до 1977 года обвалился до 4,05 д-марки. Так как валютная касса банка Англии была пуста, то когда-то такой гордой Великобритании, соучредительнице МВФ и родине величайших экономистов в мировой истории от Адама Смита до Джона Мейнарда Кейнса, в ноябре 1976 г. пришлось просить у МВФ поддерживающий кредит в четыре миллиона долларов. МВФ распорядился о проведении суровых мер по оздоровлению экономики. В «письме-обязательстве» британскому правительству пришлось согласиться на эти меры, для того чтобы получить срочно необходимый валютный кредит. Это воспринятое британцами как унижение письмо ускорило поражение правительства лейбористов, которое закончилось на выборах 1979 года победой Маргарет Тэтчер.

Так называемое условие – валютные кредиты в обмен на программу консолидации и приспособления структуры отраслей к реальным условиям – было, кстати, стандартным методом для предоставления кредитов МВФ. Он действует принципиально и сегодня и был образцом в случае с Грецией. Только в последнем случае речь идет не о средствах для валютной кассы, а о средствах для государственного бюджета.

Во всяком случае, весной 1977 г. я без особой подготовки, будучи к тому же малокомпетентным сотрудником из немецкого министерства финансов, оказался в состоянии снова и снова защищать немецкую макрополитику за кофейным столом в МВФ. Я ссылался на то, что Германия делает успехи именно потому, что она проводила иную политику, чем Англия и США, и что глобальные последствия экспансивной политики в Японии и Германии слишком переоцениваются. И тогда от этого было так же мало пользы, как и сегодня10. Однако связанные с этим дискуссии со специалистами, которые по меньшей мере были опытнее и соответственно более компетентными, чем я, доставляли мне большое удовольствие.

Мой руководитель отдела в федеральном министерстве финансов Манфред Ланштайн весной 1977-го стал госсекретарем по валютным вопросам, потому что его предшественник Карл Отто Пель ушел в Бундесбанк. На осенней сессии 1977 года МВФ и Всемирного банка в Вашингтоне он замещал министра финансов Ганса Апеля. Я вспоминаю об одном «круглом столе» министров финансов крупных индустриальных держав, на котором я сидел в третьем ряду. Речь шла о формулировке заключительного коммюнике. В нем должно было сохраниться также обязательство Германии и Японии по экспансивной политике. Британский министр финансов Денис Хили, занимавший место председателя, предложил формулировку, которая по смыслу звучала примерно так: «Германия будет способствовать сокращению глобальных дисбалансов, стимулируя свой внутренний спрос». И тогда Манфред Ланштайн сказал: «Господин председатель, позвольте мне добавить несколько слов: «Германия будет – как и в прошлом – способствовать…» Это окончательно решило судьбу этого предложения в коммюнике: оно было вычеркнуто.

Моя записка о «Промежуточных денежно-кредитных показателях» была благосклонно принята моим шефом в Европейском департаменте. Однако в ней я критиковал стратегию американского эмиссионного банка как нерешительную и неясную. Документ был представлен в соответствующий департамент США и воспринят там с жесткой критикой. С моим начальником отдела мы отправились на неприятную дискуссию с мрачного вида испанцем, который управлял Американским отделом («American Desk») в МВФ и довольно грубо отклонил мою осторожную критику стратегии Федеральной резервной системы.

Критиковать США всегда было трудно. Но тем не менее перелом был уже близок. В августе 1979 г. Пол Уолкер сменил на должности президента американского эмиссионного банка Артура Бернса. В течение трех лет его невероятно жесткая денежно-кредитная политика явилась толчком для всплеска инфляции и инфляционных ожиданий в США. Вместе с идущей в том же направлении политикой Бундесбанка это дало начало повсеместному длительному спаду инфляции, так как другие эмиссионные банки были вынуждены следовать этому. За короткий срок такая политика послужила причиной высоких расходов в форме падения промышленного развития и повышения безработицы. Косвенными политическими последствиями этого явились как поражение на выборах американского президента Джимми Картера в пользу Рональда Рейгана в 1980-м, так и распад социально-либеральной коалиции в Германии в 1982 году.