Анатолий Уткин - Мировая холодная война Страница 8

Большевистская власть взяла на себя поддержку новой отрасли науки, имея в виду прикладную значимость исследований. Она же придала идейное обоснование масштабным усилиям по модернизации страны. В средине жесточайшей войны с крестьянством, представлявшей собой гражданскую войну и насильственную модернизацию — в жестоком октябре 1931 года Сталин произнес слова, для многих в СССР ставшие символом веры. «Тех, кто отстает, бьют. Мы не хотим быть битыми. Нет, мы не хотим быть битыми. Старую Россию били из-за ее отсталости. Ее били монгольские ханы, ее били турецкие беи, ее били шведские феодалы, ее били польско-литовские паны, ее били англо-французские капиталисты, ее били японские бароны, ее били все — из-за ее отсталости. Из-за военной отсталости, из-за культурной отсталости, из-за сельскохозяйственной отсталости. Ее били, потому что это было выгодно и проходило безнаказанно. Вы помните слова дореволюционной песни: „Ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь“. Мы отстали от развитых стран на срок от пятидесяти до ста лет. Мы должны преодолеть отставание в течение десяти лет. Либо мы совершим это, либо нас сокрушат».

Много лет спустя академик Иоффе вспоминал: «Я пошел к Серго Орджоникидзе, который был председателем Высшего Совета Национальной Экономики, изложил перед ним проблему и буквально через десять минут ушел из кабинета с подписанным им приказом выдать мне сумму, которую я просил для института (радия. — А.У.).» Возглавлять новую программу Иоффе назначил И.В. Курчатова. В 1934 г. Курчатовым был построен второй в мире (после Беркли, США) циклотрон. В это время П. Капица уже был любимцем Э. Резерфорда, Л. Ландау изучал физику в Германии вместе с венгром Э.Теллером (который создаст в США водородную бомбу), а Ю. Харитон защищал диссертацию в Кавендише (Англия). Пораженный увиденным им на обратном пути в обратившейся к реваншу нацистской Германии, Харитон создает в лабораторию взрывчатых веществ в Институте физической химии. С огромным риском эти, получившие западный опыт ученые переживут страшное время «великих чисток» второй половины 30-х годов. В апреле 1938 г., навестив «немецкого шпиона» Ландау в тюрьме, Капица представил Молотову и Сталину ультиматум: если Ландау не будет освобожден немедленно, то он, Капица, покидает все свои посты. Ландау был освобожден.

Возможно, этот удивительный поворот событий объясняется сведениями, сообщенными французским ядерным физиком Жолио-Кюри своему коллеге Иоффе: немецкие радиохимики открыли фундаментально новую ядерную реакцию, бомбардируя уран нейтронами. Академик Флеров вспомнит много позже: «В воздухе запахло ядерным порохом». Уже в 1940 г. Флеров наблюдал за спонтанным распадом урана и думал о регулируемой реакции. «Мы немедленно сделали расчеты ядерной реакции, — вспоминает Харитон, — и вскоре поняли, на бумаге, по крайней мере, что цепная реакция возможна, реакция. которая может высвободить неограниченный объем энергии». Для создания атомной бомбы необходим стал изотоп урана U235. Непосредственно проблемой ядерного распада Курчатов начал заниматься в ленинградском Физико-техническом институте в начале 1939 г.

Читая специальную западную литературу, советские ядерные физики хотели знать, идет ли еще кто-нибудь той же дорогой. И если идет, то какие видит для себя перспективы? Неудивительно, что американское «Физическое обозрение» за апрель 1940 года было прочитано с пристальным вниманием: физики из Чикагского университета поместили статью об эффективности использования «тяжелой воды» в качестве среды, отражающей нейтроны. Харитон, Зельдович, Курчатов, Флеров пришли к выводу, что (вспоминает Харитон), «следует продолжать работать с материалом».

Весной 1940 г. преподававший русскую историю в Иельском университете Г.В. Вернадский прислал своему отцу — академику В.И. Вернадскому статью из «Нью-Йорк Таймс» об исследованиях в области ядерной энергии. Последовало письмо В.И.Вернадского в Академию наук. Это было нечто вроде советского варианта письма Эйнштейна президенту Рузвельту. Результатом явилось создание Специального комитета по проблемам урана. В него вошли Хлопин, Вернадский, Ферсман, Иоффе, Капица, Курчатов, Харитон, решившие изучить путь, ведущий к контролируемой ядерной реакции, к созданию атомного реактора. В октябре 1940 г. создавались три новых циклотронов — два в Ленинграде и один в Москве. Ферсман был направлен в Среднюю Азию за ураном. Курчатов в ноябре 1940 г. сделал обзор осуществляемых в мире усилий на этом направлении и перечислил материалы и оборудование, в которых нуждалась советская ядерная физика. Отвечая на вопрос о возможности создания ядерной бомбы, он уверенно ответил утвердительно, но сказал. что она будет стоить примерно столько, сколько стоит гидроэлектростанция. Очевидец передает атмосферу дебатов: «Ситуация во время выступления Курчатова сложилась драматическая. Заседание происходило в помещении Коммунистической Академии на Волхонке, в большом зале с амфитеатром, переполненном участниками (Всесоюзной конференции). По мере выступления волнение аудитории продолжало расти и к окончанию у всех создалось впечатление, что мы находимся на пороге великого события. Когда Курчатов завершил свое выступление и вместе с председательствующим на собрании Хлопиным вышел в прилегающую к президиуму комнату, Иоффе, Семенов, Лейпунский, Харитон и другие, один за другим, двинулись туда. Дискуссия по докладу Курчатова продолжалась и в холле… Перерыв был отложен.»

Идея уже стала частью национальной стратегии выживания. Полагая, что бомба будет создана из урана U235, группа Курчатова изучала различные способы обогащения урана — газовая диффузия, избирательно обогащая уран, работая в скоростной центрифуге. Резиденты НКВД за рубежом получили задание следить за процессами изучения ядерной реакции. В фокусе была германская научная сцена. Г. Флеров вспоминает: «Нам казалось, что, если кто-нибудь и способен создать ядерную бомбу, то это будут не американцы, не англичане, не французы, а немцы. У немцев превосходная химическая промышленность; у них есть технология производства металлического урана; они производят эксперименты по отделению урановых изотопов на центрифуге. И, в конце концов, у немцев есть тяжелая вода и запасы урана. Нашим первым впечатлением было то, что немцы способны осуществить этот проект. Было ясно, какими будут последствия их успеха».

В сентябре 1939 г. личный секретарь министра без портфеля лорда Хэнки Джон Кейнкросс передал советской разведке информацию об англо-американском атомном проекте — анализ встречи Британского уранового комитета 16 сентября и «Доклад Комитета по использованию урана для создания бомбы», предполагавших возможность создания урановой бомбы в течение двух лет. Фирма «Виккерс» и «Империэл Кемикал Индастриз» уже готовили необходимое оборудование. Критическая масса урана будет где-то между 10 и 43 килограммами. (Харитон и Зельдович теперь могли узнать, что метод газовой диффузии, отставленный ими, назван англичанами самым перспективным). Британский физик Клаус Фукс пришел к выводу: «Когда я узнал цель работы, я решил информировать русских». В том же месяце сведения о ядерном проекте начали поступать из Нью-Йорка.

Это означало, что великий прорыв в науке осуществленный в США в 1942-1945 гг. не был сюрпризом для России, которая входила в «холодную войну» достаточно хорошо зная о революции в ядерной физике.

Весной 1942 г. на южном берегу Таганрогской бухты Азовского моря было найдено тело германского офицера, в записной книжке которого содержался список материалов, необходимых для создания атомной бомбы и вычисления о выходе энергии, освобождающейся при критической массе урана-235. Специалисты по взрывчатым веществам не рекомендовали России имитировать немцев и идти по этому пути — страна находилась в невероятно трудном положении. Что толку браться за проект, который даст результат через десятилетие?

Но советская разведка говорила об интенсивных секретных работах на Западе. Англичане тоже были в сложном геополитическом положении, но они 20 сентября 1941 г. решили строить «завод для изготовления урановых бомб». Сталин получил сведения об атомных проектах на Западе в марте 1942 г. Иммигрант из Германии Клаус Фукс был британскими ядерщиками привлечен к оценке немецких усилий в атомной области. Он сообщил в Москву, что немцы фактически зашли в тупик, но США и Британия уже строят промышленные объекты по созданию атомных бомб.

А в апреле 1942 г. мобилизованный в армию советский физик — лейтенант Флеров написал Сталину письмо: «В военной технике произойдет настоящая революция». Решение урановой проблемы нельзя откладывать на послевоенное время. «Очень желательно собрать совещание с Вашим присутствием». Сталин вызвал несколько специалистов. Флеров в июле 1942 г. был переведен с Юго-Западного фронта в Москву. В середине сентября в Москву вызвали Курчатова, назначенного руководителем проекта.