Сергей Кара-Мурза - Россия: точка 2010, образ будущего и путь к нему Страница 8

Такими экспериментами были в России реформа 1861 года, революция 1905–1907 годов, столыпинская реформа, I Мировая война и две альтернативные революции 1917 года с Гражданской войной, НЭП, коллективизация и индустриализация, Отечественная война и восстановительный проект, попытки «десталинизации» Хрущева и «реформы Косыгина», «застой» и «перестройка».

Таким экспериментом стала для России и реформа 90-х годов. Это — самый радикальный проект, который, в отличие от реформы Столыпина, смог произвести демонтаж прежней системы на большую глубину.

В Послании Президента РФ Федеральному Собранию 2004 г. В.В. Путин говорит: "С начала 90-х годов Россия в своем развитии прошла условно несколько этапов. Первый этап был связан с демонтажем прежней экономической системы… Второй этап был временем расчистки завалов, образовавшихся от разрушения "старого здания"… Напомню, за время длительного экономического кризиса Россия потеряла почти половину своего экономического потенциала".

Это важное утверждение, которое указывает на суть той социокультурной ситуации, которую породила реформа. Ведь она представлялась обществу как модернизация отечественной экономики, а на деле это был ее демонтаж, причем грубый, в виде разрушения "старого здания". Так создано глубокое противостояние в обществе: на демонтаж хозяйства согласия общества не спрашивали, а общество не дало бы такого согласия. Движение к любому устойчивому образу будущего не начнется до установления мира в этом противостоянии.

Здесь мы лишь вскользь затрагиваем проблемы общественного сознания и конфликт ценностей как фактор, влияющий на выбор проекта восстановления хозяйственной системы, однако имеем этот фактор в виду.

Итак, по оценке В.В. Путина, «Россия потеряла почти половину своего экономического потенциала».

Это — второе фундаментальное утверждение. Потенциал — это база хозяйства, его основные фонды и кадры. Напротив, валовой внутренний продукт (ВВП) — это «текучий», краткосрочный результат экономики, показатель потока произведенных благ, причем показатель, зависящий от внешней конъюнктуры (например, цен на нефть). Из факта роста ВВП, в принципе, не следует вывод о росте экономического потенциала. Массивные, инерционные процессы деградации базы хозяйства могут сопровождаться ростом ВВП и потребления. В этой главе оценим приблизительно, как реформа повлияла на состояние базы хозяйства.

Главный тезис состоит в том, что в 90-е годы были запущены неумолимые массивные процессы деиндустриализации и износа основных фондов. Государство и бизнес оказались неспособны остановить эти процессы в 2000–2009 годы, хотя они и были приторможены.

Деиндустриализация. В 90-е годы ХХ века частным собственникам была передана огромная промышленность, которая изначально была практически вся построена как единая государственная система. В экономическом, технологическом и социальном отношении расчленение этой системы означало катастрофу, размеров и окончательных результатов которой мы еще не можем полностью осознать. Но уже сейчас в мировой науке зафиксировано как факт: в России приватизация привела к небывалому в истории по своей продолжительности и глубине экономическому кризису, которого не может удовлетворительно объяснить теория.

Неизбежное в ходе приватизации разрушение системы предприятий уже само по себе должно было привести к огромным потерям в результате утраты кооперативного эффекта, которым обладало советское хозяйство. Но даже в отношении отдельных предприятий в конце 80-х годов в экономической науке был уже развеян миф о якобы более высокой эффективности частных предприятий в сравнении с государственными.[17]

Сама постановка вопроса была признана неверной — эффективность частного собственника и эффективность государства несоизмеримы, поскольку их деятельность преследует разные цели и оценивается по разным критериям. У частника критерий — прибыль, а у государства — жизнеспособность целого (страны). В капиталистической экономике государственные предприятия создаются именно в неприбыльных отраслях, из которых уходит капитал. При диктате рынка это привело бы к опасной деформации всей структуры производственной системы, и государство корректирует положение или путем национализации убыточных предприятий, или путем бюджетных инвестиций для создания новых.

Но еще важнее тот факт, что с самого начала приватизация промышленности в России сопровождалась принятием небывалой в истории доктрины деиндустриализации. В своем предисловии к «Черной книге коммунизма» А.Н. Яковлев предложил свою доктрину Семь «Д», те семь магических действий, которые надо совершить в ходе реформы. Четвертым «Д» у него стоит деиндустриализация. Он прибавил к обозначению этой цели стыдливую, но бессмысленную оговорку — «экологическая». Мол, ликвидировать промышленность РФ надо из любви к природе.

Идея демонтажа отечественной промышленности возникла уже во время перестройки. В важной книге 1989 года В. А. Найшуль пишет: «Чтобы перейти к использованию современной технологии, необходимо не ускорить этот дефектный научно-технический прогресс, а произвести почти полное замещение технологии по образцам стран Запада и Юго-Восточной Азии. Это возможно достичь только переходом к открытой экономике, в которой основная масса технологий образует короткие цепочки, замкнутые на внешний рынок. Первым шагом в этом направлении может стать привлечение иностранного капитала для создания инфраструктуры для зарубежного предпринимательства, а затем — сборочных производств, работающих на иностранных комплектующих».[18]

Академик Н.П. Шмелев в важной статье 1995 г. так трактует задачу экономической реформы: «Наиболее важная экономическая проблема России — необходимость избавления от значительной части промышленного потенциала, которая, как оказалось, либо вообще не нужна стране, либо нежизнеспособна в нормальных, то есть конкурентных, условиях. Большинство экспертов сходятся во мнении, что речь идет о необходимости закрытия или радикальной модернизации от 1/3 до 2/3 промышленных мощностей…

Если, по существующим оценкам, через 20 лет в наиболее развитой части мира в чисто материальном производстве будет занято не более 5 % трудоспособного населения (2–3 % в традиционной промышленности и 1–1,5 % в сельском хозяйстве) — значит, это и наша перспектива».[19]

Надо внимательно вчитаться в каждое из этих утверждений. Во-первых, черным по белому написано, что деиндустриализация — «наиболее важная экономическая проблема России». К 1995 г. стало очевидно уже и из практического опыта, что ни о какой «радикальной модернизации» промышленности речи не шло — происходила именно ликвидация «от 1/3 до 2/3 промышленных мощностей». Даже напротив, в первую очередь ликвидировались самые современные производства (машиностроение и электроника).

Никакого экономического смысла в уничтожении отечественных промышленных предприятий быть не может — даже если они в данный момент неконкурентоспособны. Создать их стоило стране огромных усилий, и решение в момент кризиса раскрыть страну для ликвидации ее промышленности иностранными конкурентами следует считать разновидностью государственной измены. Д.И. Менделеев в похожей ситуации в конце ХIХ века предупреждал о необходимости защитить промышленное развитие народов России «против экономического порабощения их теми, которые уже успели развиться в промышленном отношении».

Для оправдания деиндустриализации политики и СМИ использовали абсурдный миф о том, что «весь мир» переходит к постиндустриальной цивилизации, в которой промышленное производство резко сокращается. Это совершенно ложное и не согласующееся с мировой экономической реальностью утверждение могло быть предложено общественному сознанию только в условиях тотального контроля над СМИ. Эта нелепая концепция постиндустриализма сопровождается тяжелым нарушением логики. Вдумаемся в приведенное выше умозаключение Н.П. Шмелева: «Если через 20 лет в наиболее развитой части мира в материальном производстве будет занято не более 5 % трудоспособного населения — значит, это и наша перспектива».

Утопия «постиндустриализма», при котором, якобы, человечество будет обходиться без материального производства, включена в доктрину российских реформ. Ей, например, был подвержен глава Минэкономразвития Г. Греф. В апреле 2004 г. он изложил такие тезисы: «Призвание России состоит в том, чтобы стать в первую очередь не руками, а мозгами мировой экономики!.. Этого нельзя сделать ни за десять, ни за пять лет, но мы должны последовательно идти в эту сторону… Могу поспорить, что через 200–250 лет промышленный сектор будет свернут за ненадобностью так же, как во всем мире уменьшается сектор сельского хозяйства».