Сергей Минаков - 1937. Заговор был Страница 9

На фоне тяжелейшего поражения под Варшавой в августе 1920 г. забывается и ныне, можно сказать, блестяще проведенная советскими войсками Западного фронта под командованием Тухачевского Березинская, или Июльская, операция 1920 г. против польского Северного фронта, высоко оцененная советским Главным командованием. «Михаил Николаевич, — выражал по этому случаю свое искреннее восхищение и радостное удовлетворение Главком С.С. Каменев в разговоре с Тухачевским по прямому проводу 7 июля 1920 г., — операция действительно первые три дня прошла блестяще. Это еще приятнее, что задумана она была очень интересно и очень хорошо». В результате этой победы войска Западного фронта, осуществив менее чем за месяц стремительное наступление, в начале августа оказались под Варшавой. Наступление было классическим и вошло в военные учебники. Последствия этой победы были столь значительны в стратегическом отношении, что даже после Варшавской катастрофы, стремительного отката советских войск, им удалось остановить наступление противника на рубежах, проходивших значительно западнее тех, с которых их наступление началось в июле 1920 г.

На IX Всероссийской конференции РКП (б), проходившей 22 сентября 1920 г., на которой рассматривался вопрос о причинах поражения советских войск под Варшавой, Ленин отверг все обвинения в адрес Тухачевского и Главкома Каменева и вступился за командование Западного фронта. В своем заключительном слове, касаясь ответственности Главкома и Тухачевского за поражение советских войск, Ленин обозначил свою позицию совершенно определенно. Мотивируя эту защиту, он твердо заявил: «Мы продолжаем сохранять доверие, которое заслуживает западноевропейский фронт (читай — Тухачевский. — С.М.) и центральное командование (читай — Главком Каменев. — С.М.), ибо оно выдержало испытание в целом ряде труднейших походов, которые больше чем покрывают частные ошибки». Таким образом, поражение под Варшавой, сколь бы масштабным оно ни было, оценивается Лениным как «частная ошибка».

В итоге, несмотря на катастрофическое поражение войск Тухачевского под Варшавой в августе 1920 г., его репутация советского «полководца № 1» и популярность в общественном мнении практически не пострадали. Тем более что в средствах массовой информации оперативная ситуация, касавшаяся поражения под Варшавой, сглаживалась, а фамилии «красных генералов» не назывались. Более того, «Варшавский поход Красной Армии, — писал в заключении к своему анализу этой операции Н.Е. Какурин, один из популяризаторов Тухачевского, — является одной из блестящих страниц не только ее истории, но и вообще мировой военной истории. Только походы Революционной Армии первой Французской республики, и то в значительно меньшем размере, напоминают собой нечто подобное».

Несомненно, Сталин столь решительно отстаивал свою позицию и взваливал основную вину за поражение на Тухачевского и Каменева потому, что другая сторона во всем винила именно Сталина, Егорова и Буденного с Ворошиловым. Сталин не просто наступал, он защищался.

Позиция Ленина также оказывается достаточно понятной. В своем выступлении на IX Всероссийской конференции РКП (б) в сентябре 1920 г., подводя политический итог советско-польской войне, Ленин, в частности, заявил: «Мы будем на этом учиться наступательной войне». Утверждая, таким образом, безусловность будущих «революционных наступательных войн», он продолжал: «Принципиальная законность наступательных действий в смысле революционных постановлений признана». Тухачевский осуществлял стремительный натиск, а затем стал главным идеологом и пропагандистом «революции извне» и «революционной наступательной войны» в полном соответствии с ленинским настроем. Ленин прекрасно осознавал, что ведь это именно он, а не Троцкий и не Сталин, подстегивал Главное командование и Тухачевского в движении на Варшаву к торжеству победы «мировой социальной революции». Впрочем, возвращаясь к середине 30-х гг., к отношению Сталина к Тухачевскому в это время, следует признать его весьма хорошим.

Даже когда возникла дискуссия по программе модернизации армии в январе 1930 г., в связи с докладной запиской Тухачевского, Сталин, первоначально, как известно, резко критично отнесшийся к предложениям, в ней содержавшимся, счел необходимым обратить внимание Ворошилова на свое отношение к Тухачевскому: «Ты знаешь, что я очень уважаю т. Тухачевского, как необычайно способного товарища». Таковы были его признания 23 марта 1930 г… Думается, что, какие бы чувства, так сказать, в душе своей ни испытывал он к Тухачевскому, Ворошилов знал именно о хорошем к нему отношении со стороны Сталина. Ворошилов не был от природы интриганом и верил Сталину, который вряд ли данной фразой мог вызвать у Ворошилова подозрения в лукавстве. Пожалуй, и Тухачевский был убежден в том, что Сталин к нему расположен, иначе бы он не направлял к нему как к высшему арбитру свои письма с предложениями по военным вопросам или с просьбой по справедливости разрешить вопрос, который, как ему казалось, неадекватно решается в военном ведомстве.

В начале 1931 г. Сталин фактически принял программу модернизации армии, предложенную Тухачевским, а 7 мая 1932 г. Сталин нашел в себе силы и уважение к Тухачевскому, чтобы написать письмо с извинениями за свою критику в письме к Ворошилову от 23 марта 1930 г. «Ныне, спустя два года, — писал он, — когда некоторые неясные вопросы стали для меня более ясными, я должен признать, что моя оценка была слишком резкой, а выводы моего письма — не во всем правильными». Сталин заканчивал это письмо следующими словами: «Не ругайте меня, что я взялся исправить недочеты своего письма с некоторым опозданием».

Начиная с 1931 г., особенно в 1935–1936 гг., судя по «Журналу посещений Сталина в Кремле», Тухачевский достаточно часто встречался со Сталиным. По свидетельству П. Судоплатова, который, несомненно, многое знал, если не всегда непосредственно сам, то от лиц, осведомленных и заслуживающих доверия, что «во время частых встреч со Сталиным Тухачевский критиковал Ворошилова, Сталин поощрял эту критику, называя ее «конструктивной», и любил обсуждать варианты новых назначений и смещений. Нравилось ему и рассматривать различные подходы к военным доктринам. Тухачевский позволял себе свободно обсуждать все это не только за закрытыми дверями, но и распространять слухи о якобы предстоящих изменениях и перестановках в руководстве Наркомата обороны».

Известно и то, что в 1935 г., когда Сталин особенно активно пытался реализовать идею «коллективной безопасности» для нейтрализации военной угрозы СССР с Запада, он поручил Тухачевскому написать статью «О военных планах нынешней Германии», которую сам же редактировал. Иными словами, в это время Тухачевский и Сталин действовали в тесном взаимодействии. В это же время, судя по советской центральной прессе: газетам «Правда», «Известия», «Красная Звезда», — он особенно популяризировался, несомненно, с санкции Сталина.

В связи со сказанным выше следует обратить внимание на то, что, опасаясь слишком опасного усиления авторитета Гамарника и Якира, к началу 1936 г. Сталин (ибо это, конечно же, произошло с его санкции и по его настоянию) делает Тухачевского 1-м заместителем наркома обороны СССР (11 апреля 1936 г.).

Даже на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г., когда Тухачевский был уже арестован и обвинен в «измене» и «предательстве», Сталин признавал, что видел в «Тухачевском благородного человека, на мелкие пакости не способного, воспитанного человека. Мы его считали неплохим военным, я его считал неплохим военным». В отдельных репликах Сталина на указанном заседании проскакивают некоторые дополнительные штрихи и оттенки отношения его к Тухачевскому. «Если у них было военное развитие, то общее развитие и у Тухачевского, и Уборевича, и Якира было небольшое». В связи с этим вспоминается ранее цитировавшееся впечатление русского философа И.А. Ильина от знакомства с Тухачевским в 1922 г.: «Молчалив, кажется, не умен».

Представленную беглую характеристику отношения Сталина к Тухачевскому в 30-е гг. полагаю целесообразным дополнить некоторыми штрихами, обозначающими ворошиловское отношение к Тухачевскому.

«Я Тухачевского, вы это отлично знаете, не особенно жаловал, не особенно любил, — признавался Ворошилов, призывая в свидетели всех присутствовавших на заседании Военного совета 1 июня 1937 г. — У меня с ним были натянутые отношения. Я Тухачевского не высоко ценил как работника, я знал, что Тухачевский больше болтает, треплет».

Примечателен еще один штрих, характеризовавший отношение к Тухачевскому не только Ворошилова, но и Сталина. «На работе Тухачевского я проверял, на работе он всякий раз проваливался и не нужен был на работе, — заявлял Ворошилов на том же заседании и далее ссылался на такое же отношение к Тухачевскому и Сталина: — И мы его, и ты его невысоко ценил как практического работника. Мы считали, что он дело знает, делом интересуется, и он может быть хорошим советчиком». Вот формула использования Тухачевского и его способностей: Сталин и Ворошилов после 1931 г. определили Тухачевскому роль военного советника, но не высшего командира, командующего реальными войсками. Они предпочитали его использовать именно в этом качестве. Впрочем, здесь Ворошилов лукавит. Быть может, он, как и Сталин, хотел бы отвести Тухачевскому роль лишь военного советника, но факты говорят о другом: с 1931 г. Тухачевский перевооружал, модернизировал армию, а затем занимался поднятием ее боевой подготовки. Это не роль советника. Это деятельность практика. Поэтому, надо полагать, Ворошилов искажает реальность, стараясь предельно принизить роль Тухачевского в модернизации армии. Впрочем, в ситуации Военного совета 1–4 июня 1937 г., который должен был согласиться с обвинениями в адрес Тухачевского и др. арестованных военачальников Красной Армии, высвечивая и преувеличивая отрицательные, «вредительские» стороны их личностей и их деятельности, Ворошилов, естественно, акцентировал внимание на своих отрицательных оценках Тухачевского. Однако на том же совете, вновь возвращаясь к характеристике своего заместителя, комментируя свое к нему отношение, сделал уточнение, несколько расходящееся с приведенными выше оценками. «Тухачевского я политически высоко не ценил, — признавался нарком, — не считал его большевиком, считал барчонком и т. д. Но я считал его знатоком военного дела, любящим и болеющим за военное дело. Правда, иногда предлагавшим глупости, о чем знал т. Сталин».