Фердинанд Опль - Фридрих Барбаросса Страница 10

Выразительно и кратко, с некоторым пафосом, но в высшей степени живо представлен яркий образ Штауфена историографом из Лоди Ачербо Мореной, который, как и Рагевин, мог почерпнуть свои знания из непосредственного знакомства с государем[91]:

«Император происходил из знатнейшего рода; он был среднего роста, красивой внешности и хорошего сложения; его светлое лицо имело розоватый оттенок, его волосы были светлыми и вьющимися; его лицо выражало радость, и все время казалось, что он хочет улыбнуться; у него были белые зубы, очень красивые руки, изящный рот; в высшей степени воинственный, бешеный в гневе, смелый и неустрашимый, проворный и красноречивый; щедрый, но не расточительный; заботливый и предусмотрительный в совете; быстро ухватывающий смысл и очень мудрый; по отношению к друзьям и доброжелателям любезный и благосклонный, но страшный и нетерпимый к врагам; он чтил правосудие и любил закон, боялся Бога и был готов подать милостыню; одаренный необыкновенной удачей, почти всеми любимый; природа ни в чем не ошиблась, создавая его, кроме того, что сделала его смертным, и с незапамятных времен ни один император не мог с ним сравниться».

Само собой разумеется, что в этих характеристиках личности Барбароссы, происходящих из круга штауфеновской историографии, нашли свое выражение в первую очередь позитивные, высокие качества монарха. Поэтому его образ будет очерчен неполно, если не привести также другие отдельные свидетельства, которые его характеризуют как в высшей степени жесткого, даже отчасти жестокого воителя, что, однако, обусловлено не только исторической связью с описываемой борьбой, но также типичным для его времени менталитетом. Так, образу этой личности, который предстает из только что приведенных выше источников, противоречат известия об особо строгом обращении государя с восставшими подданными Империи в итальянских городах. Здесь Барбаросса предстает вполне как человек и как государь своего времени. Его действия по своей строгости никоим образом не отличаются от подобных мер, применявшихся самими коммунами в отношении своих противников — они были, скорее, общей чертой той эпохи.

Мужчина в расцвете сил и, таким образом, имеющий богатый опыт в военной и политической областях, с притягательными и ярко выраженными чертами характера, среди которых позитивные качества имели абсолютный перевес, наиболее подходящий к тому, чтобы принять власть над Империей, умеющий вести переговоры, полный решимости и обладающий возможностями проводить свои решения в жизнь — таким предстает в наших глазах облик Фридриха Барбароссы, когда он весной 1152 года вступил в управление Империей. Наконец, в этом месте, вероятно, стоит затронуть вопрос о том, какое представление имел новый государь о своей должности правителя, то есть поставить вопрос об «идее императора»[92] у Барбароссы. При этом ни в коем случае не стоит думать, что Штауфен активно занимался теоретическим осмыслением подобной проблемы. Напротив, его представления определялись традицией, пониманием положения государя и ярким осознанием своей роли в отношении своей фамилии и ее позиций[93]. Они проявляются, прежде всего, в интересных свидетельствах об отношении Империи с другими субъектами власти этой эпохи: с церковью, с князьями, с итальянскими городами-государствами, с Восточной Римской империей и с западными державами — Англией и Францией. Стержень «идеи императора» составляет убеждение, что Империя получена от Бога и посредством княжеского избрания. Неотъемлемой составной и даже основной частью обязанностей государя представлялось Штауфену неограниченное право распоряжаться городом Римом. Эта позиция во многом оказывала негативное влияние на отношения между Империей и священством, между императором Штауфеном и папством его времени. Особенно ясно свидетельствуют об этом слова, с которыми непосредственно перед императорской коронацией государь обратился к депутации римских горожан. В этой прямо-таки программной речи, точный текст которой приведен у Оттона Фрейзингенского и, вероятно, приукрашен им несколькими цитатами, но определенно не изменен по существу, король упорно отвергает дерзкую мысль римлян, что он, дескать, принимает императорскую корону из их рук. Он подчеркивает свое фактическое господство над городом Римом и обращает внимание на право завоевания, которое прочно обеспечивает это господство со времен франков, наследником которых он является[94].

Представления эти претерпели существенные изменения в части отношений с папством, после того как с началом схизмы (1159 год) Александр III отказался от доктрины двух мечей, принимавшейся до тех пор как основа взаимоотношений. Окончание церковной схизмы заключенным в Венеции миром (1177 год) привело к появлению новой концепции власти на основе сформулированной в сочинении Готфрида из Витербо идеи не пресекавшегося с давних пор «рода императоров» (imperialis prosapia), наивысшим воплощением которого должен был рассматриваться дом Штауфенов[95]. С вопросом об «идее императора» неразрывно связан и такой обращающий на себя внимание феномен, как использование в императорской канцелярии особого стиля, чрезвычайно торжественного, задуманного ради поддержания достоинства и произведения впечатления, который заметен уже с середины 1150-х годов и проявляется прежде всего в показательном введении в оборот выражения sacrum imperium — «Священная Империя»[96]. Помимо того что здесь проявилось значительное влияние самого государя — в том смысле, что он лично предписывал употребление подобных формулировок, — они являются также ценным свидетельством отражения общего духовного климата, мира идей штауфеновского двора того времени. При этом были задействованы уже имевшиеся ко времени Барбароссы возможности, для чего потребовалось привлечение старых традиций, которым, однако, благодаря точному приложению усилий придали новую динамику, распространив их на новую сферу действия. Не только как политик, но и, совершенно очевидно, в отношении собственного представления об обязанностях государя, Штауфен показал себя человеком, способным воспользоваться давно заложенными в фундамент средствами формирования власти в совершенно особой манере.

2. Консолидация и новые проблемы (1152–1158)[97]

4 марта 1152 года на королевских выборах[98], состоявшихся во Франкфурте, был избран герцог Фридрих Швабский. Новым государем стал человек, сумевший, благодаря искусным предварительным переговорам с князьями, не только обеспечить себе этот успех, но и пробудить вполне обоснованные надежды на окончание многолетнего кризиса в Империи, поскольку среди его предков были и Штауфены, и Вельфы. Сразу же после избрания присутствующие князья принесли новому королю клятву верности и оммаж по всей форме ленного права. Вслед за этим, взойдя на корабль, а в Зинциге пересев на коня, Фридрих направился к традиционному месту коронации — в Ахен, где в Розовое воскресенье (9 марта) архиепископ Арнольд Кёльнский совершил предписанные помазание и коронование, возведя короля на престол. Всеобщее признание нового монарха, чье избрание и коронация так резко отличались от аналогичных событий 1125 и 1138 годов, происходивших в напряженной обстановке, выразилось и в том явном оптимизме, с каким теперь смотрели в будущее. Об этом, например, говорит то обстоятельство, что рукоположение нового епископа Мюнстерского, назначенное на день коронации в Ахене, было воспринято как добрый знак еще и потому, что этот епископ тоже носил имя Фридрих, буквально «богатый миром» (reich ап Frieden).

То, с какой осторожностью и с каким ясным пониманием приоритетов молодой король принимал политические решения уже в первые дни властвования, понятно из его бесед с князьями в Ахене. Хотя немецкий епископат в первую очередь настаивал на проведении итальянского похода для императорской коронации — похода, решение о котором было принято Конрадом III в 1151 году, — Фридрих согласился с возражениями светских князей, настаивавших на том, что первоочередной необходимостью является все же урегулирование напряженной внутренней ситуации в Империи. К папе Евгению III было отправлено посольство, включавшее Хиллина, избранного архиепископом Трирским, епископа Эберхарда Бамбергского и Адама, аббата Эбраха. Они передали письмо, составленное Вибальдом, аббатом Ставло, имевшим давний опыт в государственных делах. Отношение к священству (sacerdotium) в этом послании толковалось на основании учения о двух властях, гармонично дополняющих друг друга.

Сам Фридрих приступил к осмотру владений. Из Ахена его путь лежал прежде всего к Нижнему Рейну. Авторитет королевской власти, очень скоро восстановившийся после избрания Фридриха, не раз давал ему возможность с успехом вмешиваться в местные конфликты. Последствия этих вмешательств опять же оказывались положительными и придавали положению государя дополнительную поддержку. В Кёльне, городе короновавшего его архиепископа, 30 марта начались пасхальные празднества; оттуда он направился в герцогство Саксонию, то есть в цитадель власти Вельфов, столь долгое время проявлявших свою враждебность при Конраде III. На рейхстаге, проведенном на Троицу (18 мая) в Мерзебурге, штауфеновский король, успешно прояснив запутанную ситуацию вокруг датского трона, впервые смог продемонстрировать влияние на соседей своей Империи. Его двоюродный брат из рода Вельфов Генрих Лев, в эти месяцы часто находившийся в ближайшем окружении короля, не смог тогда добиться удовлетворения своих притязаний на наследство Винценбургов, на которое после убийства последнего графа Винценбурга претендовал и маркграф Альбрехт Медведь из рода Асканиев. Государь в высшей степени искусно умел манипулировать интересами князей для сохранения баланса сил и укрепления королевской власти.