Рудольф Бершадский - Две повести о тайнах истории Страница 12

Так как у вас, в Лондоне, несомненно, есть обменные фонды музеев искусства, есть на складах запасы книг разных колониальных наций, есть продукция нотопечатен Африки и Полинезии, — я предлагаю принять обоюдно нижеследующие пункты:

а) Книги. Поскольку мы незнакомы с языком папуа, просим прислать нам для комплектования наших библиотек папуасские романы, переведенные на английский язык… Нас интересуют романы малайцев, премированные в Лондоне, сюжетные поэмы жителей Золотого Берега, новеллы занзибарцев, бечуанцев, переведенные на английский язык, а также на языки шотландский, ирландский и т. д.

б) Театральные пьесы. Нас интересуют колониальные драмы, которых, по-видимому, немало в азиатских и иных ваших владениях. Наших театральных деятелей интересуют режиссерские экземпляры пьес, поставленных театрами африканской Акры и индусской Агры; киргизские режиссеры рады были бы изучить такие экземпляры.

в) Песни. Нельзя ли нам также получить для популяризации песни бирманских композиторов (мы ведь с ними — азиаты, и не такое уж большое расстояние разделяет наши страны). Взамен пришлем песни и оперные партитуры народного артиста СССР Молдыбаева, патефонные пластинки, напетые народной артисткой СССР Сайрой Киизбаевой; известите нас, господин Пойнтон, о том, кто именно в ваших колониях получает высокие премии за создание своих национальных гимнов, то есть такую, например, какую за текст киргизского гимна получили писатели А. Токомбаев, М. Токомбаев, К. Маликов, Т. Сыдыкбеков. Для ознакомления жителей Барбадоса, Бермуд и проч. и проч. мы готовы выслать все шестнадцать гимнов союзных республик с присовокуплением семнадцатого гимна, гимна СССР. Может быть, музыка, а может, также и текст понравятся жителям этих местностей…»

Кончалось письмо так:

«Горим нетерпением, которое, несомненно, и вы разделяете: чем больше наших экспонатов будет в ваших колониях, а ваших у нас в республиках, тем скорее прояснится и окончательно восторжествует истина, столь дорогая как лично вам, господин Пойнтон, так и всему человечеству!

Мой адрес: Киргизская Советская Социалистическая Республика, столица республики — Фрунзе, Киргизский филиал Академии наук, Касымалы Баялинову.

Жду вашего ответа».

Но ответа от господина Пойнтона Касымалы Баялинов, насколько мне известно, не дождался.

…С высоких стен топрак-калинских башен особенно хорошо видны следы поившего когда-то здешние земли мощного оросительного канала. Он тянулся сюда с Аму-Дарьи. Хорезмский оазис расположен в низовьях реки, она ползет тут еле-еле, и головные сооружения каналов приходится возводить много выше, в противном случае вода самотеком не дойдет до этих мест.

В верховьях дело обстояло, конечно, иначе. Большой уклон местности позволял строить каналы короткие. Это было проще, так как не требовало труда тысяч людей, и процесс развития ирригации Средней Азии так и шел: начинаясь от верховьев рек. По мере развития земледелия, необычайно повысившего как рост производительности труда, так и численность людей племени, пришлось начать поиски новых земель, пригодных для посева. Однако чем ниже по реке спускались люди, тем бо́льшие каналы приходилось им рыть, тем бо́льшие головные сооружения возводить, тем больше для всего этого требовалось людей. Сложнее становился и уход за оросительной сетью — он теперь должен был быть непременно регулярным и требовал особых, специальных знаний.

Ко времени создания каналов на среднем и нижнем течениях основных среднеазиатских рек самой желанной добычей становится военнопленный — даровая рабочая сила, раб, без труда которого создание мощной ирригационной сети, характерной для всех стран древнего орошения, было немыслимо. Правда, раб еще находился во владении всего племени, а не был чьей-то личной собственностью. При тогдашнем уровне развития производительных сил племя было способно к созданию и поддержанию в порядке оросительной системы только совокупными, общими, едиными усилиями, но тем не менее его рабы были уже самыми настоящими рабами.

Вместе с возникновением класса рабов складывается постепенно и специальный аппарат, держащий этих рабов в подчинении и принуждающий их к работе по строительству каналов, которые орошают поля уже не одного рода или небольшого племени, а целого союза племен. Это аппарат классовый, ибо в нем все рабовладельцы, как власть имущие, противостоят всем рабам, лишенным каких бы то ни было прав; это аппарат централизованный, ибо должны быть централизованными и каналы, строительство которых с помощью рабов этот аппарат обеспечивает; это аппарат принуждения; короче, это уже государственный аппарат.

Вместе с функцией принуждения рабов к труду он с самого начала осуществляет также функцию централизованного управления ирригационной системой. Развитие ирригационной сети порождает требование выделить специальных людей по надсмотру над нею. Появляется нужда в людях, занимающихся организацией работ по регулярной очистке каналов и планомерному распределению воды, равно как и в людях, занимающихся примитивной научной деятельностью: арифметикой, геодезией, геометрией, метеорологией. Община оседлых земледельцев и скотоводов, благополучие которой основывается на искусственном орошении, никак не может обойтись без науки.

Государство крепнет все более и более. И самые мощные государственные образования, обладающие — это также надо отметить — наибольшим числом рабов, складываются именно по среднему течению и в низовьях рек, которые только такое государство в силах освоить. Это не в одной Средней Азии, а и во всех странах, где земледелие основано на искусственном орошении.

Хорезм — именно такое государственное образование древности.

Еще в 50-х годах прошлого столетия Маркс и Энгельс, занимаясь причинами восстания племен в Индии против английского владычества, а в связи с этим — историей Востока вообще, установили, каковы три кита, на которых только и могло подняться развитое ирригационное хозяйство Востока. Первый кит — наличие сплоченной общины. Без совокупного и одновременного труда всех людей общины немыслимо было создание даже малой оросительной сети. Второй кит — рабство. На той ступени развития производительных сил, что была достигнута в древности, только оно могло обеспечить племенам быстрый прирост рабочей силы, потребной для прорытия и дальнейшего поддержания в порядке больших каналов. И наконец, третий кит — мощное, политически централизованное государство. Для создания и нормального функционирования большой ирригационной системы постоянно приходилось прибегать к рабскому труду. В связи с этим возникла потребность в создании постоянного же аппарата власти для принуждения раба к этому труду. А этот аппарат принуждения и есть то, что именуется государством.

Впрочем, подтвердить свою точку зрения ссылками на какие-нибудь серьезные археологические данные, добытые на Востоке и говорившие об этих процессах, Маркс и Энгельс не могли: таких данных в их пору не существовало. Да и было бы странно, если бы какой-нибудь буржуазный археолог вдруг принялся расходовать отпущенные ему средства на то, чтобы добывать подобный материал. Тем более что раскопки стоят больших денег. Как заметил однажды Вильгельм Либкнехт: чего ради буржуазия станет раскошеливаться на оплату собственного смертного приговора? Ведь что значит добыть данные, подтверждающие именно рабовладельческий характер восточных деспотий? Это значит подтвердить археологическим материалом, что пути развития человеческого общества едины всюду, что у Востока нет никакого «особого» пути, противостоящего пути всего остального человечества, и поэтому конец империалистического владычества не за горами и на Востоке.

Все эти данные пришлось добывать советским археологам. В числе первых был Толстов. Он принялся прослеживать, как развивалась ирригационная система в древнем Хорезме: она могла дать наиболее убедительные археологические свидетельства о развитии классового общества на Востоке. Разве не была оросительная сеть самым главным проявлением здешней цивилизации того времени? И разве история народа (именно трудящихся масс народа) не связывалась прежде всего с состоянием ирригационной сети? Под влиянием чего же эта сеть пульсировала: то сжималась, оставляя пустые поля, то вновь увеличивалась, — и тогда расчищались заброшенные старые каналы, строились новые?

Толстов решил искать ответа на месте. Со своими сотрудниками он вышел в пустыню на трассы когда-то живых, а ныне давно уже запустевших каналов. Потом взлетел над пустыней на самолете. Решил: с воздуха должны быть виднее следы древних арыков — бросится в глаза хотя бы пунктир их, столь легко пропадающий в бесконечных переливах барханов при наблюдении с земли.