Вэл Макдермид - Анатомия преступления: Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК Страница 16

Элси была эксгумирована 24 февраля. Аутопсию проводил Роберт Бронте в присутствии Спилсбери. Такие исследования должны делаться при ярком солнечном свете или в морге с хорошим электрическим освещением. Тут все происходило между полуночью и девятью часами утра перед толпой зрителей и журналистов в тускло освещенной часовенке на кладбище. Гроб был полон воды, и после предыдущего осмотра останков разложение продолжалось еще целый месяц. Все же Бронте заметил на шее отметины и взял образцы для анализа.

Суд над Норманом Торном занял пять дней. Соперничающие друг с другом патологоанатомы разошлись во мнениях. В ответ на вопрос обвинения, имеются ли на теле внешние отметины, указывающие на повешение, Спилсбери ответил: «Нет, никаких». Адвокат Джеймс Касселс пытался доказать, что Элси Камерон была еще жива, когда Торн снял ее с перекладины, получила синяки при падении на пол и умерла от шока 10–15 минут спустя. Так можно было объяснить отсутствие странгуляционной борозды: ее устранила циркуляция крови. Касселс раскритиковал Спилсбери за то, что тот не исследовал шею под микроскопом.

На протяжении процесса судья называл Спилсбери «крупнейшим из ныне живущих патологоанатомов», а резюмируя дело, сообщил, что Спилсбери, «без сомнения, дает самое квалифицированное заключение, какое только можно получить». Меньше, чем за полчаса, присяжные вынесли вердикт: «Виновен». У некоторых было ощущение, что мало внимания уделено разнобою в показаниях медиков-криминалистов и тому, что признаков насильственной смерти Элси Камерон не выявлено. Среди людей, недовольных слишком быстрым согласием присяжных с уверенными выводами Спилсбери, был сэр Артур Конан Дойль, живший неподалеку от Нормана Торна. По его замечанию в Law Journal, «сэра Бернарда должно несколько смущать, что присяжные с готовностью наделяют его папской непогрешимостью».

Нормана Торна повесили в Уондзуортской тюрьме за убийство Элси Камерон, хотя он заявлял о своей невиновности до самого конца. В его знаменитом письме отцу перед казнью есть такие слова: «Ничего страшного, папа, не волнуйся. Я жертва спилсберизма».

По мнению историков Иана Берни и Нила Пембертона, в ходе судебного процесса по делу Торна столкнулись две линии: Спилсбери эффектно выступал в суде во всем блеске своей славы, полагаясь на скальпель и интуицию, а Бронте, лабораторный патологоанатом, исходил из последних достижений криминалистической технологии. Они утверждают, что «виртуозность» Спилсбери в морге и зале суда «угрожала подорвать основы судебной медицины как современной и объективной дисциплины».

В своей книге «Летальный свидетель» (Lethal Witness, 2007) Эндрю Роуз высказывает мнение, что по вине Спилсбери как минимум дважды был вынесен приговор несправедливый и еще несколько раз – недостаточно обоснованный. Доказательств не хватало, но присяжные рассуждали по принципу: раз сэр Бернард Спилсбери считает обвиняемого виновным, значит, он виновен. В некоторых отчетах об аутопсии, а их было более 20 000, Спилсбери умалчивал о свидетельствах, противоречивших его версии.

Например, в 1923 году на основании показаний Спилсбери, молодого солдата по имени Альберт Дернли обвинили в том, что он связал и задушил лучшего друга. До казни оставалось всего два дня, когда начальник тюрьмы прочел письмо, написанное Дернли своей знакомой. Тональность письма обеспокоила его, и он убедил Министерство внутренних дел отложить казнь.

Истина раскрылась очень вовремя: смерть не была насильственной, а стала результатом случайной асфиксии во время садомазохистской гомосексуальной игры. Спилсбери, известный своей гомофобией, подозревал правду, но оставил ее при себе, считая, что извращенцу поделом.

И все же, когда в 1947 году Спилсбери покончил жизнь самоубийством, отравившись газом в собственной лаборатории в Университетском колледже Лондона – после долгих проблем с депрессией и здоровьем, не только Lancet назвал его величайшим судмедэкспертом своего времени. Осторожные оценки утонули в хоре славословий. Лишь постепенно в последующие годы репутация Спилсбери поблекла.

И уже в 1959 году судебный медик Сидни Смит написал: «Можно надеяться, что еще один Бернард Спилсбери никогда не появится».

В наши дни крупнейший судебный патологоанатом Великобритании – Ричард Шеперд. Однако он твердо убежден: он не «звезда» в зале суда, да и не хочет ей быть. И это при том, что ему доводилось проводить аутопсии в нашумевших делах. В частности, он участвовал в расследовании гибели принцессы Дианы и Джил Дандо, жертв теракта 11 сентября в Соединенных Штатах. Но ко всем делам он относится одинаково: аутопсия должна быть «объективной и научной оценкой фактов», кем бы ни была жертва.

А утром он встает на работу ради живых, а не мертвых. «Меня увлекает работа в связке с полицией, судом, другими людьми. Необходимо увидеть, понять и осмыслить проблемы и эту информацию передать остальным. Мне приходится абстрагироваться от разрушительных вещей, которые я делаю, и помнить, что все это – для семей умерших. Если они поймут случившееся, от этого не будет большого практического толка, но у людей появится возможность взглянуть в лицо правде и смириться с ней. Судебная наука шла неправильным путем, когда людям не говорили правды, иногда, возможно, чтобы не расстраивать родственников. Но это не работает».

Полиция должна принять непростое решение о том, какую информацию сообщить патологоанатому, прежде чем он возьмется за дело. Если он будет знать слишком много, это может лишить его объективности. Если же слишком мало, он может не заметить чего-то существенного. Дик Шеперд объясняет: «Если информацию фильтруют другие люди, они иногда утаивают важные вещи. А потом эти факты неожиданно всплывают на суде, и ты думаешь: "Так-растак-перетак". Адвокат спрашивает: "Если бы вам сказали это, вы бы сделали иной вывод?" "Да, иной". – "Спасибо, доктор Шеперд". И адвокат садится с самодовольной улыбкой на лице». Обвинение получает хорошую оплеуху.

Спилсбери редко наблюдал самодовольную улыбку адвокатов еще и потому, что почти всегда знал обстоятельства дела. А сейчас другие времена. Когда Дику Шеперду звонят из полиции или из офиса коронера, его обычно зовут не на место происшествия, а в морг. Такие задачи, как анализ крови и анализ ДНК, которыми раньше занимались судебные медики, возложены на других специалистов. На месте преступления младшие сотрудники упаковывают тело, чтобы защитить его от загрязнения и чтобы не потерялись важные следы (волосы, ворсинки, грязь).

Когда Дик попадает на место преступления – а «иногда это очень полезно, причем не столько для конкретных анализов, сколько для представления об общей картине», – он отмечает положение тела и близость к другой фактуре: оружию, отпечаткам пальцев, местам входа и выхода из помещения. Он всячески старается не потерять и не загрязнить вещественные доказательства, прикасаясь к телу и передвигая его лишь по мере необходимости. Как-то он принимал участие в таком расследовании: полиция полагала, что женщина, найденная у подножия лестницы своего дома, упала случайно. Дик отправился посмотреть, «где и как она лежала и не передвигали ли тело». И вот что он заметил: «Во время вскрытия я нашел повреждения, которые, как я думал, женщина получила, когда спускалась по лестнице и споткнулась. Но поскольку я побывал на месте происшествия, то позже смог объяснить царапины на ее боку тем, что они были получены, когда она повернула за угол».

Следователи всегда хотят узнать приблизительное время смерти. Эта информация способна поколебать, опровергнуть или подтвердить алиби подозреваемого. Чем позже обнаружено тело, тем сложнее определить, когда произошла смерть. И чем точнее оценка, тем полезнее она для следствия.

При осмотре трупа Дик Шеперд прежде всего измеряет ректальную температуру (если нет оснований подозревать изнасилование). Для этого он вводит градусник в прямую кишку. Когда-то считалось, что тело остывает со скоростью 1°C в час, пока не достигает температуры окружающей среды. Скажем, если человек со средней температурой 37°C умер в комнате, где температура воздуха составляет 20°C, потенциально имеется 17-часовой промежуток времени, в течение которого можно прикинуть время смерти. Однако исследования показали, что многое зависит от деталей: скажем, худое тело остывает быстрее полного; чем обширнее поверхность, тем быстрее идет остывание. Играет роль и то, вытянуто тело или лежит калачиком; в одежде или без одежды; в тени или на солнце; в воде или в сухом месте. Но как бы то ни было, если сразу провести четкий анализ, это может стать полезной отправной точкой. Влияние же таких факторов, как температура окружающей среды и вес тела, можно учесть с помощью графика под названием номограмма.

Следующее явление, которое интересует Дика, – трупное окоченение. Симптомы трупного окоченения представляют ценность для патологоанатома в течение примерно двух дней после смерти, поскольку существует определенный цикл. Сначала тело приходит в состояние полного расслабления. Затем, часа через три-четыре, начинают затвердевать небольшие мышцы век, лица и шеи. Обычно окоченение распространяется книзу, от головы к ступням, от маленьких мышц к большим. Через 12 часов трупное окоченение наступает полностью. Оно держится около 24 часов, после чего мышцы постепенно расслабляются. Исчезает окоченение в том же порядке, в каком происходит: сверху вниз. Еще через 12 часов мышцы достигают полного расслабления.