В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную Страница 21

Непосредственно перед битвой, когда войска построились, о чем уже говорилось, Джучи послал переговорщиков к хорезмшаху, которые сообщили Мухаммеду, что Чингисхан «запретил вступать в сражение с войсками Хорезма, что их задачей был только разгром меркитов, и что монголы готовы даже передать людям хорезмшаха… захваченные трофеи» [36, с. 134]. На что султан, «любивший воевать с неверными» [2, с. 189], ответил словами, донесенными до нас в сочинении ан-Иасави: «„Если Чингиз-хан приказал тебе не вступать в битву со мной, то Аллах Всевышний велит мне сражаться с тобой и за эту битву обещает мне благо. И для меня нет разницы между тобой и гюр-ханом и Кушлу-ханом[43]. Ибо все вы — сотоварищи в идолопоклонстве. Итак — война, в которой копья будут ломаться на куски, а мечи разбивать вдребезги“. Тогда Души-хан[44] понял, что если он не примет сражения, то его надежды окажутся ложными, и настанет его конец. И он прибег к сражению и искал выхода в битве. И когда встретились оба противника, и сошлись [в битве] оба ряда, Души-хан лично атаковал левый фланг султана, разбил [этот фланг] наголову и заставил обратиться в бегство в беспорядке в разных направлениях. Султан был близок к разгрому, если бы наступательное движение его правого фланга против левого фланга проклятого не восстановило [положения]. Так была предотвращена беда, был уплачен долг, и была утолена жажда мести, и никто не знал, где победитель, а где побежденный, кто грабитель, а кто ограбленный» [38, с. 245].

В «Жизнеописании Елюй Люге» говорится о том, что в той битве принимал участие его сын Сешэ и особо отличился. «[Когда] мусульмане окружили старшего царевича-наследника… Сешэ повел тысячу воинов на выручку и вывел из [опасности] его [Джучи], а в него самого попали копьем» [6, с. 177]. Ибн ал-Асир в своей летописи подчеркивает особую ожесточенность сражения. «Выстроились они к битве и совершили бой, какому подобного не было слышно. Длилась битва 3 дня да столько же ночей, и убито с обеих сторон столько, что и не сочтешь, но не обратился в бегство ни один из них. Что касается мусульман, то они стойко дрались, ради защиты веры своей и, зная, что коли побегут, то мусульманам не будет никакого исхода, и они будут перехвачены, по дальности от своих земель. Неверные же упорно сражались за спасение своих людей и своего имущества. Дошло дело у них до того, что иной из них слезал с коня и пеший бился со своим противником. Дрались они на ножах, и кровь текла по земле до такой степени, что лошади стали скользить [по ней] от множества ее. [Наконец], обе стороны истощили свои силы в терпении и в бою… Сосчитали, кто убит из мусульман в этой битве, и оказалось 20 000, а что касается неверных, так и не сосчитаешь, кто из них убит» [38, с. 15].

Вызывает сомнение, что сражение продолжалось три дня, но то, что монголы, уступающие численно, атаковали, и атаковали успешно, подтверждает Рашид ад-Дин. «Так как султан не внимал… словам и не поворачивал поводий от войны, монголы также обратились к сражению. С обеих сторон оба правые крыла сдвинулись [с места] своего, а часть монголов атаковала центр. Была опасность, что султан будет захвачен в плен, но его сын Джелал-ад-Дин, проявив крепкое противостояние, отразил это нападение, которое не сдержала бы и гора, и извлек отца из этого гибельного положения… Весь тот день до ночи султан Джелал-ад-Дин стойко сражался. После заката солнца оба войска, отойдя на свои места, предались отдыху» [32, с. 190].

Ночь разделила сражавшихся. Монгольские полководцы, и темники, и тысячники, собрались на совет. Продолжать битву дальше сочли неоправданным, терять своих воинов попусту они не хотели, представление о воинстве хорезмшаха они получили и сделали вывод не в пользу хорезмийцев. Затем с их стороны последовала военная хитрость, предложенная, скорее всего, Субэдем. Монголы развели множество костров, огни которых показывали на якобы огромное их скопление, а сами, не тратя более времени на отдых, снялись и ночью же ушли на восток — очень быстро, как только могли скакать их кони, и «проделали за эту ночь расстояние двух дней пути. А душой султана завладели страх и убежденность в их храбрости, он, как говорят, в своем кругу сказал, что не видел никого, подобного этим людям храбростью, стойкостью в тяготах войны и умением по всем правилам пронзать копьем и бить мечом…» [38, с. 245–246]. «По мнению В. В. Бергольда, именно тягостное впечатление хорезмшаха от первого боя с монголами было одной из причин, по которой он впоследствии не решился встретить их в открытом сражении» [33, с. 137].

Монгольские полководцы, и в первую очередь Субэдэй, который «реально… руководил… войсками монголов в этом сражении» [6, с. 178], выполнили приказ Чингисхана. Судьба Хорезма была решена. Мухаммед, несмотря на численное превосходство, не смог разгромить агрессора, более того, отказался от преследования. А Субэдэй тем временем отошел на определенное расстояние, затем его разведка проследила, как хорезмшах убрался восвояси, и они опять с Джучи и Тохучаром принялись за облаву и «освоение». Кроме того, Субэдэй прикрывал с севера два тумена, ведомых Джэбэ, который направлялся в страну кара-киданей, где он вскоре одержит победу и уничтожит наконец-то, к радости монгольского владыки, Кучулука — последнего хана найманского и фактического правителя державы Си Ляо.

А Субэдэй? Он приобрел опыт сверхдальних рейдов, где в условиях оторванности от главной базы решения нужно принимать быстро и самому, без оглядки на маячившего где-то за спиной Чингисхана, а также опыт по обеспечению связи с главной ставкой во время похода. Рассматривая действия Субэдэя в Дешт-и-Кипчак и события, которые произойдут в ближайшие год-два, можно предположить, что если он и возвращался в Монголию, то на очень короткий срок, находясь в ожидании подхода всей армии на границах владений Мухаммеда. Кому-кому, а Субэдэю-то было известно, что вся эта дипломатическая возня Чингисхана с хорезмшахом закончится вторжением в Среднюю Азию и далее.

Глава седьмая. Дипломатия, перерастающая в войну

Еще находясь в Китае, в 1215 году, Чингисхан принимал послов хорезмшаха. Это совпало по времени со штурмом Пекина. Мусульманским дипломатам довелось наблюдать и происшедшую после взятия города резню. Чингисхан, однако, ведя двойную или тройную игру и принюхиваясь к такому лакомому куску, как империя Мухаммеда, заверял послов в том, что его политика абсолютно миролюбива по отношению к западным странам и он готов вести дружественный диалог и торговлю с государством хорезмшахов. А сам буквально через несколько месяцев отдал приказ о вторжении в Дешт-и-Кипчак Субэдэю, чуть позже направил против туматов и киргизов Джучи, и наконец Джэбэ выступил против кара-киданей.

Миссии, возложенные на этих военачальников, уже в конце 1217 — начале 1218 годов были успешно выполнены. Буферных земель и государственных образований между двумя империями более не существовало. Отныне Чингисхану нужен был веский предлог для развязывания новой агрессивной крупномасштабной войны. В начале 1218 года «Чингисхан отправил посольство к Мухаммеду с предложением заключить мирный договор и принять титул „Самого дорогого сына“» [30, с. 60]. Естественно, это оскорбило «повелителя запада», и наверняка столь провокационная постановка вопроса об «усыновлении» Чингисханом Мухаммеда вызвала у последнего отрицательную реакцию и повлияла на весь ход их отношений, которые закончились «отрарской катастрофой» и убийством монгольских послов, что дало «Чингизхану формальный повод для объявления войны» [33, с. 137–138].

В середине 1218 года торговый караван, посланный Чингисханом и состоявший из пятисот верблюдов, нагруженных достаточно ценным товаром, прибыл в город Отрар. Его сопровождали четыреста пятьдесят человек, включая и монголов-лазутчиков, присоединившихся к среднеазиатским купцам. «Правитель Отрара, наместник султана Мухаммеда, Гаир-хан, обеспокоенный странным для торговцев поведением людей из этого каравана, объявил, по словам ан-Насави, что прибывшие в Отрар хотя и имеют облик купцов — не купцы. То ли с ведома хорезмшаха, то ли самовольно он задержал купцов, а затем истребил их. Караван был разграблен, все богатства перешли к Гаир-хану» [33, с. 139]. Таким образом Гаир-хан удовлетворил свои меркантильные вожделения, пресек действия Чингисхановых соглядатаев и… обрек себя в будущем на мучительную казнь от рук монголов.

Чингисхан, узнав об отрарской резне от единственного оставшегося в живых человека, отправил к хорезмшаху посольство с требованием выдачи Гаир-хана и обещанием сохранить мир [33, с. 139]. «Хорезмшах часть послов казнил, а некоторых выгнал голыми в степь. Они погибли не все, и Чингис получил весть о происшедшем, после чего война стала неизбежной» [5, с. 431].

Кроме всего, у Чингисхана был еще один повод для начала войны с Хорезмом, и это было его личным делом. И хотя рассматриваемый ниже фрагмент можно считать лишь версией, нельзя не остановиться на нем. Брат Чингисхана Хасар, с которым у каана, как известно, бывали склоки, доходящие до рукоприкладства, так или иначе оставался весомой фигурой в кругах степной аристократии. Кроме того, во время первого этапа войны с империей Цзинь (1211–1215 годы) он достаточно успешно руководил порученными братом военными операциями. Однако после возвращения из Китая между Чингисом и Хасаром, повидимому, опять возникли трения, и Хасар «перекочевал во владения Ала ад-Дина Мухаммеда, который его убил» [33, с. 435]. Это произошло также в 1218 году. Таким образом, хорезмшах запятнал свои руки кровью брата монгольского повелителя. И неважно, какие отношения складывались на тот момент между Чингисханом и Хасаром, отныне Чингис и Мухаммед стали кровниками, и по понятиям монгольского общества Чингисхан должен был мстить.