Мэрилин Ялом - История груди Страница 27

Годом позже немцы последовали примеру французов и даже подняли ставку. Прусский закон от 1794 года требовал, чтобы все здоровые женщины кормили детей грудью[177]. Если считать, что данные по Гамбургу отражают картину во всей Германии, то немногие дамы сами кормили своих младенцев. В последнее десятилетие XVIII века в Гамбурге спрос на кормилиц для младенцев из богатых семей остался практически таким же, как и раньше. Когда в 1796 году в гамбургской больнице для бедных открылось бесплатное родильное отделение для матерей-одиночек, изначально предполагалось, что после рождения ребенка они станут кормилицами. «В самом деле, если только матери не оказывались неспособными к кормлению ребенка, больница требовала, чтобы женщины становились кормилицами»[178]. Что же касается ребенка кормилицы, то она либо кормила его вместе с «оплачиваемым» младенцем, либо отправляла к родственникам в деревню. Если французские бедные женщины получали пособие только в том случае, если кормили детей грудью, то в Гамбурге была совершенно противоположная ситуация: матерей поддерживали материально только при условии их согласия кормить еще и другого ребенка. В обоих случаях мы видим вмешательство государства в домашнюю жизнь граждан, которое имело место не только во Франции, но и в соседних европейских странах. Так как Франция была законодательницей не только мод, но и политики, какое бы потрясение ни происходило в этой стране, волны от него расходились за пределы ее государственных границ, или, как было сказано позже, когда Франция чихает, простужается вся Европа.

Революция коснулась груди французских женщин со многих точек зрения. Некоторые из матерей принялись кормить своих детей грудью с риторическим пылом, как это видно из письма беременной женщины, с нетерпением ожидающей того момента, когда она поднесет младенца к своей груди и «наполнит его питательным и здоровым молоком»[179]. Другим пришлось выбирать: кормить ли ребенка грудью или отправиться следом за мужем в изгнание, в тюрьму или на войну. Одна женщина, тетка будущего поэта Альфонса де Ламартина, описала, как грудное вскармливание стало благодеянием для ее сестры, мужа которой «посадили в тюрьму, но так как она кормила грудью, ее оставили на свободе»[180]. В целом открытая забота нации о здоровом поколении позволила сделать многочисленные уступки беременным женщинам и кормящим матерям. Когда женщины той эпохи вспоминали революцию, они не считали свои истории грудного вскармливания тривиальными или незначительными, так как кормление грудью было поднято на почти мифологический уровень.

В революционной риторике чистое молоко любящих матерей косвенно сравнивали с испорченным молоком старорежимных аристократок, многие из которых были вскормлены кормилицами. Это соединение материнского грудного вскармливания с республиканскими добродетелями и молока кормилиц с роялистским декадансом позволило женщинам сделать «патриотический» выбор. Те, кто решал кормить своих младенцев грудью, явно делали политическое заявление в пользу нового режима. В этой связи женщины, гражданки Клермон-Феррана, написали следующие строки Национальному Собранию: «Мы следим за тем, чтобы наши дети пили неподкупное молоко, которое мы очищаем для этой цели природным и согласным духом свободы»[181]. Кормление грудью перестало быть частным делом, касающимся только младенца и его семьи. Как с надеждой предполагал Руссо, оно стало коллективным проявлением гражданского долга.

Официальная книга молитв и ритуалов предлагала женщинам предоставлять свою грудь мужьям для отдыха, детям для кормления. И всех младенцев нации заверяли в том, что «Родина услышала ваши нежные крики. Для нас она стала второй матерью»[182]. Родину было принято представлять матерью, дающей грудь всем своим детям, даже бывшим черным рабам из французских колоний (илл. 45 и 46).

45. «Республиканская Франция, открывающая грудь всем своим гражданам». Около 1790. Молодую Французскую республику часто изображали в образе женщины, «открывающей грудь всем своим гражданам». На этой гравюре у нее между грудями висит плотничий строгальный инструмент, обозначающий равный доступ для всех. 46. «Природа в образе эгалитарной матери». Около 1790. Во время кампании за освобождение рабов Вест-Индии французскую нацию изображали как щедрую мать, которая кормит одновременно белого и черного ребенка.

Иконография Французской революции быстро наполнилась женщинами с обнаженной грудью. Следуя классическим образцам, женские фигуры в туниках с одной или обеими обнаженными грудями стали распространенным символом новой Республики. Иногда Республику изображали в образе женщины-воина с одной обнаженной грудью, со шлемом на голове, подобно Афине, и копьем, увенчанным фригийским колпаком. В других случаях художники вспоминали о многогрудой Артемиде, и у Республики появлялось до десятка сосцов, олицетворяющих популярные идеологемы, такие как природа и разум (илл. 47). Бесчисленные рисунки, картины, гравюры, медали, рельефы и статуи превратили грудь в национальную икону.

Представьте себе праздник Возрождения 10 августа 1793 года на месте снесенной старой Бастилии. Здесь, в первом из шести мест по всему Парижу, был возведен фонтан в виде египетской богини, и струи воды текли из ее грудей. Луи Давид, автор этого проекта, красноречиво рассуждал о высшем моменте, когда «наша общая мать, природа, выжмет из своих плодоносных грудей чистую и спасительную жидкость возрождения»[183]. Толпа изумленных парижан следила за тем, как все восемьдесят шесть уполномоченных выпили по чашке воды из грудей богини. И председатель Конвента Эро де Сешель провозгласил: «Эти плодоносные воды, что текут из твоих грудей… освятят те клятвы, которые сегодня принесет тебе Франция». Женщин из толпы поощряли к грудному вскармливанию, чтобы «военные и щедрые добродетели могли течь вместе с материнским молоком в сердце всех младенцев Франции!»[184] Этот достойный Голливуда спектакль стал отличной пропагандой Новой нации с изображением матери-природы и обычных матерей, которых прославляли как кормящих грудью.

Парадоксально, но это вернуло женщин в общую картину тогда, когда они были окончательно вычеркнуты из общественной жизни: новые законы, дававшие гражданские права религиозным меньшинствам и даже бывшим рабам, на женщин не распространялись. Но женские груди широко использовались для того, чтобы изображать многочисленные республиканские идеалы, такие как свобода, братство, равенство, патриотизм, отвага, справедливость, щедрость и изобилие. Республика представлялась как щедрая мать, чьи груди доступны для всех. И с тех пор этот символ остался главным символом либеральной политики.

47. Монумент в честь Природы в храме Разума в Страсбурге. 1793. Статуи с несколькими грудями, повторяющие древнегреческие образцы, стали национальной иконой во время Французской революции.

Можно сказать, что новая иконография была определенным образом связана с теми платьями, которые реальные женщины носили в период революции. В 1780-х годах впервые появилось платье-рубашка. Его легкая ткань и свободный покрой контрастировали со строгими фасонами прежних лет. Женщины забыли про корсеты и тяжелые ткани ради более простого покроя, который стал частью широко распространенного классического тренда. Вспомнили о древних греках и римлянах с их философией, политикой и стилем. «Политически корректное» платье-рубашка стало вместе с якобинскими штанами для мужчин символом нового эгалитарного общества.

Во времена Директории (1795–1799), по мнению литературного критика Барбары Гелпи (Barbara Gelpi), женские платья по обе стороны Ла-Манша демонстрировали «простоту и удобство для комфорта беременных или кормящих матерей. Груди были подчеркнуты и легкодоступны [для младенца]»[185]. В конце века на короткий период корсеты исчезли совсем, а платья стали настолько легкими и прозрачными, что весили всего пару фунтов[186].

Статья в газете «Маленькая почта» от 22 июня 1797 года передавала существующую картину:

Две женщины вышли из красивого кабриолета. Одна была одета прилично, другая с обнаженными руками и грудью, поверх панталон телесного цвета надета прозрачная юбка. Они опасливо прошли пару шагов, и тут их окружили и сдавили. Полуголую женщину оскорбили… Никто не мог без возмущения смотреть на непристойный наряд этой дамы «новой» Франции[187].

В передовице одного из английских журналов начала 1800-х годов отмечалось, что молодые дамы теперь «прикрыты лишь прозрачными шалями, которые развеваются над их грудями и совершенно их не скрывают»[188]. Такая почти не прикрывающая тело одежда считалась приличной для молодых матерей и для незамужних женщин. Груди, которые в эпоху Возрождения были разделены на две категории (одна грудь для кормления, другая для сексуальных утех), соединились в одно многофункциональное целое. Кормящая грудь стала сексуальной (илл. 48).