Кристиан Жоаким - Нанонауки. Невидимая революция Страница 4

В сущности, охочих широко распахнуть свои кошельки в ответ на призыв субсидировать нанотехнологии нашлось немного, даже среди тех, кто признавал стратегическую важность новшества. Чтобы переубедить несговорчивых сенаторов, Нил Лейн решил было соблазнить их мечтаниями о молекулярной технологии, самым коренным образом отличающейся от всего, что существовало до сих пор, и ради этого даже ссылался на книгу Эрика Дрекслера. Но Майкл Роко бдительно следил, чтобы в программу NNI не попало ни слова о каких-нибудь молекулярных машинах в духе Дрекслера. Промышленное лобби свое дело знало и потрудилось на славу, так что 11 марта 1999 года на собрании, в котором участвовали Майкл Роко, Нил Лейн и Том Калил, было наконец объявлено о начале осуществления программы NNI.

Первоначальный бюджет NNI, объявленный на 2000 год, составил 300 млн долларов США, однако некоторые сенаторы не успокоились. Сумма казалась им слишком незначительной, чтобы уберечь американские научные открытия в области технологии от зарящихся на чужое японцев, которые, отталкиваясь еще и не от своих достижений, чего доброго, так разовьют новые технологии, что обгонят Соединенные Штаты. Соперничество жесткое: чего там, бюджет следует хотя бы удвоить! В конце концов, увеличиваясь с каждым годом, бюджет NNI дорос в 2005 году до 970 млн долларов. Программа устояла и перед всеми политическими переменами в Вашингтоне. В проекте бюджета на 2008 год, который внес в конгресс президент Джордж Буш, в строке NNI значится уже 1,447 млрд долларов. И так ли уж важно, останется тема устойчивого развития в программе Национальной нанотехнологической инициативы или же нет, ведь к ней проявил интерес сам президент Буш…

22 июня 1999 года, вскоре после запуска NNI, финансами программы заинтересовалась палата представителей. Конгрессмены устроили новые слушания, пригласив к участию в них, в частности, Ричарда Смолли, профессора химии Университета Райса, штат Техас. В 1996 году Смолли получил Нобелевскую премию по химии за открытие фуллеренов, и воспоследовавшая за этим поощрением слава помогла ему так себя поставить, что вокруг него сформировалась уже третья группа лоббистов. Ради дела NNI премия по химии превратилась в Нобелевскую премию по нанотехнологиям и стала острым штыком в руках некоторых представителей химического сообщества. В смекалке этому Смолли не откажешь. Во всех своих выступлениях в палате представителей, за время с июня 1999-го по апрель 2002 года, он обыгрывал проблемы важные и задачи трудные, но в то же время хорошо известные широкой общественности, и, начав рассуждение, например с энергетических ресурсов или борьбы против рака, плавно переходил к наноматериалам, а затем и к нанотехнологиям. Нимб нобелевского лауреата, светившийся вокруг его умной головы, помогал Смолли усиливать ту тенденцию, которую в качестве приманки начал использовать еще Майкл Роко, а именно, перевод доброй доли материаловедения под эгиду нанотехнологии. Выдерживая эту линию, он преуспел в финансировании работ всех американских исследователей, занимавшихся химией и материаловедением.

Члены комитета, ответственные за программу NNI, и ученые, присутствовавшие на заседании, где определялась ее судьба, решительно обкорнали красивый замысел устойчивого развития, так увлекавший некогда Ала Гора. Отныне NNI сводилась к весьма неопределенной и широкой программе исследований самых разных материалов (включая те, что пригодятся в микроэлектронике) и новых видов топлива и даже включала биотехнологические разработки. Само понятие нанотехнологии подверглось переопределению: вместо единственного числа появилось множественное, и такое размашистое, что теперь совокупность нанотехнологий объяла весьма непохожие технологические приемы и очень удаленные друг от друга области. Эрик Дрекслер остался вне игры, а в 2003 году Ричард Смолли потребовал от него, публикуя статьи в газетах, прекратить бредовую болтовню насчет всяких молекулярных выдумок.

Президент Билл Клинтон официально объявил о создании программы NNI 21 января 2000 года в Калифорнийском технологическом университете. Как символично! В этом университете Ричард Фейнман в 1959-м произнес те самые слова, что много позже так пригодились Эрику Дрекслеру, когда тот выступал перед комиссией сенаторов, собравшихся под надзором Ала Гора. Эта фраза Ричарда Фейнмана прослыла, много лет спустя и совершенно незаслуженно, отправной точкой становления нанотехнологий. Но раз уж Ричард Фейнман — знаменитый ученый, то надо же было извлечь из его славы хоть какую-то политическую выгоду; словом, защелка щелкнула и так и осталась в замкнутом положении.

В заглавных строках перечня научных тем, за которые бралась NNI, числились теперь предметы весомые, даже тяжеловесные: микроэлектроника, материаловедение, биотехнологии (их, правда, перекрестили по этому случаю в нанобиотехнологии). Манипулирование атомами, молекулярная электроника и опытные образцы молекуломашин были сброшены в самые нижние строки, в подвал списка, и, в сущности, остались за бортом.

Ни одна другая страна не устояла перед этим американским определением нанотехнологий. Программа NNI воспринималась как символ вновь победоносно шествующей Америки, и мир охватила тревога: «Раз уж эти американцы смогли ошарашить всех своей „прогулкой по Луне“, то не вздумали ли они накрыть знаменем технологии бесконечно малое?» Европейская комиссия[5] в Брюсселе и все европейские страны кинулись в свои архивы: а вдруг там, в куче документов, скопившихся за 1990-е годы, отыщется что-либо, укладывающееся в рамки определения, провозглашенного NNI? И евробюрократы от науки сохранят лицо. Разумеется, нашлось немало бумаг и про материалы, и про микроэлектронику, и про миниатюризацию электронных мошек и блошек. Честь Европы удалось спасти. А спасительные направления научных исследований выдвинулись, точнее, были выдвинуты на передовую.

Самые проворные из европейских исследователей — и их собратья в других частях света — воспользовались случаем и успешно выбивали дополнительное финансирование. Нельзя же отставать от программы NNI, а задавать вопросы вроде: «А что же это такое — нанотехнологии?» — кому оно надо? Если какая-то европейская лаборатория микроэлектроники или микротехнологии опасалась за свое будущее, понимая, что источники финансирования могут иссякнуть, она объявляла себя Европейским центром нанотехнологии, и этого оказывалось достаточно, чтобы все устраивалось самым лучшим образом. Отстававшей от жизни химической лаборатории в Германии, Швейцарии или Франции довольно было прибавить к своему названию приставку «нано», чтобы вернуть себе былое благодушие. А если лаборатории, изучавшей или создававшей новые материалы, требовалось новое оборудование, она получала кредиты и гранты под проект, в названии которого упоминались «наноисследования».

Во Франции группа экспертов, объединившихся под руководством Французского комитета по надзору за передовыми технологиями (OFTA), попыталась в 1999–2002 годах разобраться в том, что же такое эти нанотехнологии. Французские ученые попробовали переопределить основания нанотехнологического проекта, не оглядываясь на лоббистов от микроэлектроники и материаловедения. Но было уже слишком поздно. Все пошло так, как в Соединенных Штатах. Возникло целое сообщество ученых (дабы получать кредиты и гранты, желательно, чтобы просителей денег было побольше), которые объявили себя представителями «нанонауки» и которые, в сущности, закрепили импортированное из США определение новой научной области. Глупее, чем этот способ формулировать определения, и придумать нельзя! Успешные — прежде всего как способ выбивания денег — общенациональные французские нанотехнологические программы под копирку переписывали громоздкую американскую тематику: ярлык «миниатюризация» для микроэлектронной промышленности, ярлык «наноматериалы» для сообщества французских химиков, ну и ярлык «биотехнология». Эти темы стали всемирными и общемировыми.

Европейская комиссия даже обзавелась собственной обширной программой, осуществление которой, под названием «Нанотехнологии, материалы и процессы» (NMP), началось в 2002 году. Эта программа покрыла все поле материаловедения, но не удостоила хотя бы строчкой манипуляции с атомами и молекулами. Правда, в программе упоминалось устойчивое развитие и признавалась возможность превращения со временем нанотехнологий в экотехнологию. У микроэлектроники уже была, принятая еще в начале 1990-х годов, обширная программа «Технологии информационного общества» (IST). Она захватила добрую долю работ, нацеленных на «миниатюризацию» в электронной промышленности, оставив, однако, немножко места для исследователей, занимающихся долгосрочными проектами, в духе этакой «монументализации». В конце 2006 года на смену программе IST пришла новая программа «Информационно-коммуникативных технологий» (ICT), в которой впервые из всех программ, сформулированных Еврокомиссией, говорилось о манипулировании атомами и использовании одиночной молекулы для реализации некоторой электронной функции.