Неандертальцы: история несостоявшегося человечества - Вишняцкий Леонид Борисович Страница 45

О том же говорит и сам образ жизни неандертальцев, основу которого при всех возможных вариациях во времени и пространстве составлял промысел крупной дичи. Успешно вести его в одиночку можно далеко не всегда, тем более если речь о загонной охоте, свидетельства которой представлены на ряде среднепалеолитических памятников (см. главу 6). Да и по этнографическим данным тоже получается, что степень развития кооперации между членами охотничье-собирательских сообществ тем выше, чем большую роль в их жизни играет добывание животных крупного размера[220]. Таким образом, для многих, если не для всех неандертальских групп можно, не особенно рискуя ошибиться, предполагать высокую степень сотрудничества и взаимопомощи, по крайней мере в тех сферах деятельности, которые непосредственно связаны с добыванием жизненно важных ресурсов.

Существовали ли у неандертальцев какие-либо объединения надобщинного уровня? Сколько-нибудь определённо ответить на этот вопрос, увы, невозможно. У описанных этнографами охотников-собирателей такие объединения были, но, как правило, весьма аморфные, без фиксированного членства, чёткой структуры и тем более без органов власти. Они представляли собой неформальные альянсы из нескольких соседних общин, члены которых контактировали друг с другом (вступали в брак, обменивались визитами, образовывали военные союзы и т. п.) чаще, чем с членами других общин. По мнению ряда исследователей, у неандертальцев не было даже этого, и они жили настолько замкнуто, что почти не знали людей из других групп, кроме своей собственной, а контакты между разными общинами носили случайный характер. Сторонники этой точки зрения исходят из того, что до сих пор нет прямых свидетельств существования сколько-нибудь постоянных связей между разными локальными группами, существования «социальных сетей», которые охватывали бы несколько сообществ, а значит, «нет причин полагать, что общественная жизнь неандертальцев распространялась за пределы круга ближайших соседей»[221].

По-моему, аргументация не слишком убедительная. Во-первых, возникает вопрос: а как вообще должны были бы выглядеть искомые «свидетельства»? Какого рода археологические находки можно было бы считать отражением межгрупповых связей? Может быть, каменные орудия сходной формы? Да нет, вряд ли. Однотипных вещей на разных неандертальских стоянках встречается очень много, но ведь их сходство всегда можно объяснить не контактами, а конвергенцией либо общим происхождением, принадлежностью к одной традиции. Это же относится и к любым другим элементам материальной культуры. Во-вторых, чисто теоретически трудно представить, что небольшие неандертальские общины были эндогамны и их члены не вступали в брачные (или просто сексуальные) связи с женщинами и мужчинами из других сообществ, за пределами узкого круга с детства знакомых подружек или друзей. И у людей, и у обезьян, как давно замечено психологами и приматологами, индивиды и особи, родившиеся в одной группе и росшие вместе, как правило, проявляют относительно низкое половое тяготение друг к другу и предпочитают искать партнеров по спариванию на стороне. Более чем вероятно, что то же самое было свойственно и неандертальцам.

Человек и пространство

Впрочем, даже если неандертальские сообщества действительно отличались крайней замкнутостью (хотя я не вижу абсолютно никаких оснований для такого допущения), их члены, безусловно, не проводили всю жизнь на одной стоянке, в одной пещере. Будучи охотниками и собирателями, они вынуждены были периодически переходить с места на место, перенося свои лагеря из районов с истощившимися ресурсами туда, где дичи и съедобных растений оставалось ещё много и где добывание пищи требовало меньших усилий. Кроме того, охотникам порой приходилось уходить далеко от дома, преследуя животных, а время от времени они отправлялись в длительные экспедиции за сырьём, необходимым для изготовления каменных орудий. Подвижный образ жизни, возможно, в какой-то степени отразился и на анатомии неандертальцев, о чём кратко упоминалось в главе 4.

Но насколько велико было пространство, в котором протекала жизнь «среднего» неандертальца? На этот счёт есть масса предположений, но достоверных фактов очень немного. Ну, во-первых, коль скоро мы знаем, что значительную долю в рационе неандертальцев составляло мясо, то можно утверждать, что плотность населения была довольно низкой. У этнографически зафиксированных охотников-собирателей умеренной зоны, также питавшихся в основном продуктами животного происхождения, она редко превышала 15 человек на 100 км2, а обычно была много ниже. Однако даже при плотности 1 человек на 100 км2 и численности сообщества в 50 человек получается, что мир каждого отдельно взятого члена такой группы был очень мал. Радиус его не превышал нескольких десятков или от силы первых сотен километров. Конечно, отдельные люди при большом желании могли «повидать свет», переходя из группы в группу, но для целых сообществ возможность неограниченно перемещаться в пространстве, где кроме них обитали и другие такие же сообщества, маловероятна. Да и необходимость в дальних перемещениях в том стабильном, почти не менявшемся за время жизни человека мире тоже возникала, видимо, нечасто.

О том, что географический горизонт неандертальских сообществ был довольно узок, свидетельствует и характер использовавшегося ими каменного сырья. Оно, как правило, местное, собранное в радиусе 5 км от стоянки. Гораздо реже встречается сырьё, происходящее из источников, расположенных дальше 5 км, и лишь немногие вещи (обычно не более 1 % всех изделий) изготовлены из пород, ближайшие выходы которых находятся в нескольких десятках, а тем более сотнях километров[222]. При этом нужно ещё учитывать, что экзотические материалы могли попадать на стоянки, где они найдены, не вследствие их транспортировки обитателями этих поселений непосредственно с мест выходов и добычи данных пород, а путем обмена, проходя при этом через множество рук.

Новые интересные перспективы для изучения территориального поведения неандертальцев (и не только) открывает анализ изотопного состава костных тканей и, особенно, зубной эмали. Одним из элементов, участвующих в формировании зубной эмали, является стронций, попадающий в организм с пищей и водой. При этом соотношение в эмали двух изотопов стронция (87Sr/86Sr) зависит от того, в каких географических условиях происходило её формирование, т. е. в каком районе, в окружении каких геологических пород жил человек (или другое млекопитающее) в период роста зубов. Чем больше в данной местности радиогенных (т. е. в основном вулканических) пород, тем это соотношение выше, чем их меньше, тем оно ниже. Эту закономерность можно использовать для выяснения характера мобильности древних людей. Первые исследования такого рода были проведены в конце прошлого века на материалах сравнительно поздних эпох, но в 2008 г. очередь дошла и до неандертальцев. Объектом анализа стал зуб одного из них, обнаруженный в пещере Лаконис на южном побережье острова Пелопоннес в культурном слое возрастом порядка 38–44 тыс. лет назад. Оказалось, что соотношение 87Sr и 86Sr в эмали этого зуба явно выше, чем можно было бы ожидать в том случае, если бы его обладатель провел своё детство (точнее, период примерно между седьмым и девятым годами жизни, когда формировались соответствующие слои эмали) в той же местности, где расположена пещера. Ближайший район с подходящими (т. е. достаточно высокими) показателями индекса 87Sr/86Sr находится в 20 км от неё, и это даёт минимальную линейную протяжённость «мира» неандертальца из пещеры Лаконис[223]. Конечно, по современным меркам это просто крохотный мир, но не будем всё же забывать, что речь здесь именно и только о минимальном его размере.