В. Злыгостев - Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную Страница 55

Отступив за Шайо, Субэдэй понимал, что в случае атаки на Белу IV его войскам вновь придется форсировать ее и вполне возможны значительные потери при этом передвижении, но, если поглядеть на каргу местности, становится несомненным, что старый полководец поступил абсолютно мудро перед лицом сильнейшего противника, так как фланги монгольской армии были прикрыты реками: с севера Такта, а с юга Тисса. Отныне, находясь в постоянной боевой готовности, тумены Субэдэя и чингисидов ожидали лишь вестей из Силезии и Польши, от которых, хороших или плохих, зависели все дальнейшие действия монголов и ход всей кампании.

В ночь с 10 на 11 апреля Субэдэй и Бату решили атаковать венгров, тем более (и в этом нет никакой фантастики), они получили наконец-то известия от Байдара о победном для монголов исходе сражения под Лигницей. Совпадением это быть никак не могло, Субэдэй был не из тех командующих, которые действовали на авось. «Правильно предположить, что каждая из двух армий была постоянно точно осведомлена о том, что в данный момент предпринимает другая. Обе армии, видимо, поддерживали почти ежедневную связь, будучи удалены друг от друга 450 километрами вражеской территории… Это вызывает мысль о службе нарочных, меняющих лошадей на постоянных станциях, расположенных на определенных местах вдоль линии связи между двумя самостоятельными армиями. Стоит только задуматься о том, с какими трудностями встречались те несколько десятков гонцов, которые каждый день скакали сломя голову из конца в конец этой линии, и это представляется просто невероятным. Но для монголов это было настолько обычным, рутинным занятием, делом настолько секретным, что ни один европейский источник не содержит упоминаний об этом. Субудай мог выбрать именно этот момент для выступления, только при условии, что депеша из Легнице, т. е. с расстояния 450 километров, могла быть доставлена к нему за 36 часов» [29, с. 304–305].

Ночью 11 апреля монголы начали движение в сторону лагеря Белы IV, Бату наступал с севера, Субэдэй с юга. Начало сражения было неудачным для туменов, которые вел Бату, не дождавшись, пока Субэдэй свяжет плоты и переправится через Шайо в том месте, где река была глубоководна, но зато и монголов не ждали, он атаковал венгров, переходя реку вброд и пытаясь захватить мост, который охранялся их лучшими воинами. «Войско Бату стало бороться за мост, но вместо того, чтобы воспользоваться [им], утонул каждый тридцатый из [числа] воинов, вместе с ним погиб его [Бату] подчиненный полководец Бахату» [12, с. 232]. Итого потери монголов в схватке за мост составили 2000 убитыми — явная неудача, но как бы там ни было, атакующие, используя камнеметы, захватили плацдарм на правом берегу Шайо и начали активно переправляться.

Бела IV и его брат Коломан подтянули войска, что вызвало откровенные опасения Бату. «Сразу после переправы, чжуван, ввиду увеличивающегося войска врага, захотел потребовать возвращения Субэдэя, с запозданием рассчитывая на него» [12, с. 232], но тот действовал строго по намеченному плану, и послал гонца к джучиду, который, доскакав до Бату, дословно прохрипел депешу: «Субэдэй сказал так: „Ван желает вернуться — [пусть] сам возвращается. Пока я не дойду до города Пешт на реке Дунай — не вернусь!“» [12, с. 232]. В данном случае упоминание Субэдэем Пешта необходимо рассматривать не как цель данного сражения, а как цель всей венгерской кампании. Возможно еще и то, что Субэдэй намеренно затягивал с атакой, выжидая того момента, когда венгры окончательно сфокусируют свои действия против Бату, оголив южный фланг. Подобная тактика для нанесения внезапного, решающего по-ф: дного удара была применена через 139 лет Дмитрием Боброком-Волынским на Куликовом поле, когда он, игнорируя просьбы Владимира Серпуховского вступить в бой и дождавшись критического момента в ходе сражения, двинул свой засадный полк, который и решил исход всей битвы и судьбу нарождавшейся России.

Наконец ранним утром 11 апреля «выжидавший время Субэдэй смог беспрепятственно перейти Сайо на юге и приблизиться к равнине Мохи. В скором времени армия короля Белы была окружена и большей частью заключена в узкое кольцо, откуда не было выхода» [4, с. 231]. «К 7 часам утра венгров отбросили в их лагерь, который с этой минуты превратился из серьезного средства обороны в элементарную ловушку» [29, с. 305]. Во время того сражения у р. Шайо в долине Мохи, Субэдэем были использованы катапульты и камнеметы, они были задействованы и при переправе на участке Бату, как замечено выше, во время схватки за мост и во время штурма венгерского лагеря. «Монголы выкатили катапульты и стали забрасывать в лагерь снаряды с нефтью, порохом и прочими горючими веществами» [16, с. 293], «…это был первый в Европе случай применения этого мощного оружия… Все утро лагерь обстреливался стрелами, камнями и огнеметами, и потери венгров были ужасающими» [29, с. 305].

Сообразив, что дело плохо и пора, наплевав на рыцарскую честь, сверкая золочеными шпорами, бежать, «…герцог Коломан, епископ Хугрин и присоединившийся к ним магистр тамплиеров в Венгрии пытались перейти в контратаку. Их немногочисленные отряды очень скоро были смяты, тяжелораненые герцог и епископ вернулись в лагерь, а магистр погиб. Часть венгерского воинства погибла от стрел, остальные, так и не получив приказа по поводу дальнейших действий, обратились в бегство. Венгры пытались выбраться из лагеря, но им преграждали путь упавшие палатки и веревки от них, в образовавшейся давке задние напирали на передних, и многие погибли по вине своих же соратников» [47, с. 143].

Потери венгров росли, им казалось, что вырваться из лагеря-ловушки невозможно. «Они обнаружили, что монголы их окружили практически со всех сторон. Но в одном направлении, казалось, есть просвет» [16, с. 293]. Монголы, выполняя коварный план Субэдэя, «…отошли, открыв соблазнительную брешь в своих боевых порядках, чтобы выманить оборонявшихся на попытку выбраться через нее из окружения» [29, с. 305–306]. Венгры бросились в эту брешь и, казалось, вырвались, но не тут-то было — за спасающимся европейским воинством ринулась самая быстрая в мире конница. Субэдэй, применив эту уловку по выманиванию врага из укрепления, прекрасно понимал, что рубить в ужасе бегущего в спину гораздо проще, чем биться с ним лицом к лицу. Обращенные в беспорядочное бегство подданные и наемники Белы IV ощутили на себе всю мощь «монгольской лавы», самого совершенного в истории войн кавалерийского приема, годного и для обороны, и для преследования разгромленного противника. Э. Хара-Даван, не умаляя ни в коем случае методов ведения боя казаками, заметил, что наша знаменитая «казачья лава» являлась, по всей видимости, «бледной копией» [7, с. 138] лавы монгольской. Страшно представить в самом страшном сне, что чувствовали венгры и немцы, когда они из опасных противников, облитых броней — «кованых ратников» превратились в легкую добычу преследующей их монгольской конницы. «Как отважный лев, который кидается на добычу, монголы гнались за ними, нападали и убивали, так, что уничтожили большую часть того войска», — писал Рашид ад-Дин [38, с. 406]. А аббат из Мариенбурга через год после тех событий сообщал о 65 тысячах погибших [29, с. 306]. Король Бела IV бежал, бросив страну, вначале в сторону Священной Римской империи, а затем к побережью Адриатического моря. Его брат Коломан умер от ран.

Субэдэй, исповедуя классическую тактику монголов, без передышки преследовал венгров и «…помчался к городу Пешт» [12, с. 232]. Несмотря на возраст, полководец находился в авангарде и увлек за собой других. «Все князья тоже пошли [к городу], вследствие чего [вместе] атаковали, захватили его…» [12, с. 232]. Ипатьевская летопись скупо, но красноречиво повествует о той погоне: «…бежаша Угре и гнаша е Татаре до реке Доуная» [47, с. 144]. Взятие Субэдэем Пешта поставило жирную точку в очередном монгольском блицкриге, результаты которого жарко обсуждались на большом совете. Царевичи и военачальники разбирали по полочкам действия различных соединений и командиров. Был отмечен Шейбан — один из джучидов, и Сартак — будущий побратим Невского, старший сын Бату, предводитель передового отряда во время схватки за мост на Шайо [47, с. 142].

На том же совете произошло событие, которое еще раз подчеркивало независимость Субэдэя от чингисидов в принятии им решений касаемо военных действий и их выполнения. Бату был вне себя от гибели Бахату — своего племянника, сына Шайбана, во время неудачно проведенной им операции по захвату моста. Биограф Субэдэя так описывает этот инцидент и его разрешение: «Все князья пришли на сбор и [там] Бату сказал так: „Во время сражения у реки Хонин Субэдэй опоздал помочь, был убит мой Бахату“. Субэдэй ответил так: „Чжуван хотя знал, что в верхнем течении мелководье, все равно завладел мостом, чтобы переправиться и сразиться, не узнав, что я в нижнем течении [еще] не завершил связывание плотов. А сегодня знай себе говорит — я опоздал, и думает, что именно в этом причина“. Тогда Бату тоже уяснил [как было дело]. Позже, на большом сборе, пили кобылье молоко и виноградное вино. Говоря про события во время похода на короля, [Бату] сказал так: „Все, что захватили в то время, — это заслуга Субэдэя!“» [12, с. 232–233].