Генри Киссинджер - Нужна ли Америке внешняя политика? Страница 8

Находящееся у власти поколение на смене тысячелетия почти во всех странах Западной Европы представляло левоцентристские партии, имевшие формирующий опыт того или иного вида антиамериканских протестов. Даже в Соединенных Штатах многие в сфере внешней политики в администрации Клинтона выросли с убеждением в том, что Америка не имеет права демонстрировать свою силу за рубежом до тех пор, пока она не взялась и не преодолела свои собственные внутренние недоработки. А если бы она это сделала, то она должна была бы так поступать только во имя дела, выходящего за рамки ее собственных интересов. Некоторые из них придерживались той точки зрения, что именно Соединенные Штаты несут большую ответственность за развязывание холодной войны тем, что они пробудили советские опасения своей чрезмерной озабоченностью военной мощью 5.

В то время как поколение основателей относилось к атлантическому альянсу как отправной точке создания союза демократий, протестное поколение рассматривает атлантический альянс как пережиток холодной войны, если не препятствие на пути ее преодоления. Так, президент Клинтон на совместной пресс-конференции с российским президентом Борисом Ельциным в марте 1997 года заявил, что «старый НАТО» было «в принципе зеркальным отражением Варшавского договора», тем самым, по сути, поставив знак равенства между добровольным объединением демократических стран и структурой, навязанной Советским Союзом порабощенным странам Восточной Европы 6. Целью протестного поколения меньше всего было укрепление атлантического сообщества, скорее они хотели «стереть разделительные полосы». Хорошим примером является выступление Клинтона в Вест-Пойнте в мае 1997 года, во время которого он привел четыре причины необходимости расширения НАТО:

• укрепить альянс с целью «разрешения конфликтов, угрожающих всеобщему миру» в новом столетии (преимущественно межнациональных и внерегиональных конфликтов);

• «защитить исторические завоевания демократии в Европе»;

• «поддержать потенциальных новых членов в их стремлении мирно разрешать свои противоречия» и,

• реализуя программу «Партнерства во имя мира» и специальных договоренностей с Россией и Украиной, «убрать искусственные разделительные линии, которые были воздвигнуты Сталиным в Европе, и привести единую Европу к безопасности, чтобы он не была разобщенной и нестабильной»7.

Хотя каждый из этих доводов имеет свои резоны, они не затрагивают важной причины приема Польши, Венгрии и Чешской Республики в НАТО: навсегда ликвидировать стратегический вакуум в Центральной Европе, который в ХХ веке стал поводом для немецкого и русского экспансионизма. За сенатом Соединенных Штатов в его резолюции, содержащей совет и согласие на расширение НАТО, осталось право утвердить эту геополитическую истину. Сенаторы твердо заявили, что НАТО является «прежде всего военным альянсом» и что он существует для целей предотвращения «повторного появления гегемонистской державы, вступающей в конфронтацию с Европой»8.

Во времена Клинтона подтверждение альянса носило богослужебный оттенок, который шаг за шагом выправил изначальную суть концепции альянса как можно ближе к доктрине коллективной безопасности.

Различие между двумя концепциями – это не просто юридическая натяжка; оно знаменует важную философскую разницу. Альянс начинает свое существование, когда группа стран решает защищать специальную территорию или конкретное дело; фактически он проводит линию, нарушение которой создает casus belli (казус белли, повод к войне). В отличие от этого система коллективной безопасности не определяет ни территорию, которая должна быть защищена, ни средства или механизмы для достижения этого. Это, в сущности, юридическая концепция. НАТО – это альянс; Организация Объединенных Наций – это система коллективной безопасности. Альянс имеет дело с конкретной и определенной угрозой, он зачастую определяет силы, которые будут ей противостоять. А система коллективной безопасности с юридической точки зрения носит нейтральный характер; она далека от определения угрозы, она вынуждена ожидать ее появления перед тем, как будут рассмотрены какие-либо действия.

В такой системе, как Объединенные Нации, агрессор не может быть назван заранее и имеет право участвовать в обсуждениях, рассматривающих его действия; поступить по-иному означало бы отказ от бесстрастного и квазисудебного характера организации. Когда возникает угроза, предполагается, что участники системы коллективной безопасности придут к согласию по поводу ее характера, и только в том случае они вправе собрать коллективные силы для того, чтобы ей противостоять. В Организации Объединенных Наций, если агрессором оказывается один из постоянных членов Совета Безопасности, он имеет право наложить вето на обозначение того, кто является виновной стороной, или на определение необходимых для принятия коллективных действий.

Именно поэтому Лига Наций и Локарнские договоры не сработали в 1930-е годы, как и современная Организация Объединенных Наций, в отношении главных угроз. ООН временами оказывала содействие в поддержании мира, особенно когда все стороны были на это согласны и когда вопрос заключался в техническом выполнении соглашения. Но Объединенные Нации никогда не добивались успеха в установлении мира для противодействующих сторон. Когда все участники договариваются, необходимость в коллективной безопасности минимальна; когда они расколоты, нет никакой возможности ее применить. Когда каждый член международной системы имеет одинаковые обязательства, ни у какой страны или группы стран нет особых обязательств, что является главным в этом альянсе. Хотя термины «альянс» и «коллективная безопасность» часто используются, взаимно заменяя друг друга, эти две концепции фактически несовместимы друг с другом.

В результате такого сумбура НАТО в 1990-е годы было выхолощено как в концептуальном плане, так и по своей эффективности. Было создано множество разнообразных институтов, которые предвещали превращение НАТО в мини-ООН. В организации существует Североатлантический совет, состоящий из послов 19 стран – членов НАТО. Есть также Постоянный объединенный совет, включающий Североатлантический совет, плюс Россия; Совет евроатлантического партнерства, объединяющий НАТО и 28 стран бывшего Восточного блока; Партнерство во имя мира, в которое страны Восточной Европы – включая Россию – приглашены для участия в совместных учениях для участия в отдельных многосторонних миссиях. Все эти страны, которые простираются на восток, включая Казахстан, Азербайджан и Узбекистан, представлены на встречах на высшем уровне стран – членов НАТО; все они обеспечиваются из штаб-квартиры НАТО, отвлекая исторические задачи альянса на множество многосторонних коллективных предприятий в области безопасности с неопределенными целями.

Где пределы НАТО? И как все эти новые структуры отличаются в принципиальном плане от организаций по типу ООН? Возможно, это все желательно иметь для того, чтобы распространить влияние Америки и альянса в другие регионы. Но является ли НАТО соответствующим инструментом для такой цели? Стремление управлять таким множеством структурных подразделений из штаб-квартиры военного альянса отвлекает внимание НАТО и вносит путаницу в ее приоритеты. В ежегодных встречах на уровне глав государств стран – членов НАТО сейчас принимает участие около 50 руководителей различных образований, включая 19 официальных союзников. Все это грозит растворением НАТО и превращением организации в винегрет из множества ингредиентов.

Это бросается в глаза на примере оформления отношений НАТО с Россией. В так называемом Основополагающем акте о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности, подписанном в Париже 27 мая 1997 года, частично с целью успокоить Россию в связи с ее озабоченностью расширением НАТО, был создан Постоянный объединенный совет НАТО – Россия, в состав которого вошли члены Североатлантического совета плюс российский посол. Юрисдикция Постоянного объединенного совета, который должен собираться по меньшей мере один раз в месяц, объяснялась довольно подробно, а его структура гарантирует России, если она этого захочет, иметь решающий голос при определении повестки дня. Это было сделано потому, что российский представитель, генеральный секретарь НАТО и один ротируемый посол из Североатлантического совета председательствуют на заседании постоянного совета. (Россия председательствует на постоянной основе, в то время как Соединенные Штаты только каждый девятнадцатый раз.) Если Россия полностью воспользуется открытыми для нее возможностями (она так не поступала на момент написания книги), заседания Североатлантического совета и заседания Постоянного объединенного совета в итоге оказались бы совмещенными.