Ребекка Склут - Бессмертная жизнь Генриетты Лакс Страница 9

Маргарет обучила Джорджа всему, что знала о поддержании стерильности в культурах, и обучала всех лаборантов, выпускников учебных заведений и ученых, кто приходил работать или учиться в их лабораторию. Она взяла на работу местную женщину по имени Минни, основная задача которой заключалась в мытье лабораторной посуды с помощью одного-единственного моющего средства, использовать которое Маргарет разрешала, — Gold Dust Twins Soap, жидкого антибактериального мыла с добавлением экстракта едкого очитка. Маргарет считала это мыло столь важным, что, когда услышала, что данная компания может выйти из бизнеса, закупила его целый вагон.

Скрестив на груди руки, Маргарет патрулировала лабораторию и заглядывала за плечо Минни, возвышаясь над ней почти на фут, когда та работала. Если Маргарет хоть раз и улыбнулась, никто не мог этого видеть под ее неизменной хирургической маской. Она проверяла всю стеклянную посуду на наличие пятен и разводов, и если находила их — что случалось довольно часто, — то всегда кричала: «МИННИ!» так пронзительно, что Мэри съеживалась.

Мэри скрупулезно соблюдала все правила стерилизации, чтобы не навлечь на себя гнев Маргарет. Закончив ланч, она, прежде чем прикоснуться к клеткам Генриетты, тщательно вымыла руки горячей водой, облачилась в стерильный белый халат, хирургическую шапочку и маску, надела перчатки и затем вошла в свой отсек — одно из четырех герметично закрывавшихся помещений, собственноручно построенных Джорджем в центре лаборатории. Отсеки были маленькие, всего по пять футов в каждую сторону, и закрывались герметично, как дверцы холодильника — во избежание загрязнения воздуха внутри них. Мэри включила систему стерилизации и осталась снаружи наблюдать, как ее отсек наполняется горячим паром, убивающим все, что может повредить клеткам. Когда пар рассеялся, она вошла внутрь, плотно закрыла за собой дверь, затем из шланга ошпарила цементный пол отсека кипятком и протерла спиртом свой рабочий стол. Воздух внутри отсека поступал через воздушный клапан в потолке и был отфильтрован. Покончив со стерилизацией отсека, Мэри зажгла бунзеновскую горелку и в ее пламени простерилизовала пробирки и уже использованное лезвие скальпеля, поскольку лаборатория Гая не могла себе позволить использовать новые скальпели для каждого образца.

Лишь после всех этих процедур Мэри взяла образцы ткани шейки матки Генриетты и с пинцетом в одной руке и со скальпелем в другой аккуратно нарезала их на миллиметровые квадратики. Каждый квадратик она засасывала в пипетку и капала на сгусток крови цыплят, который предварительно поместила на дно дюжин пробирок. На каждый сгусток сверху Мэри капнула несколько капель питательной жидкости для клеток, закупорила пробирки резиновыми пробками и подписала каждую, как подписывала большинство выращиваемых в лаборатории культур — двумя первыми буквами имени и фамилии пациента-донора.

Написав большими черными буквами сбоку на пробирках «HeLa» (вместо Henrietta Lacks), Мэри отнесла их в комнату-инкубатор, которую Гай построил точно так же, как и все прочее в лаборатории, — своими руками и в основном из отходов со свалки. Ибо жизнь научила его мастерить «из ничего».

Джордж Гай родился в 1899 году и вырос в Питтсбурге на склоне холма, выходившем на сталелитейный завод. Из-за копоти из заводских дымовых труб маленький белый домик его родителей постоянно выглядел, как опаленный огнем, а небо оставалось темным даже днем. Мать Гая работала в огороде и кормила свою семью тем, что удавалось вырастить. Еще ребенком Гай выкопал небольшую угольную шахту в холме позади родительского дома. Каждое утро он заползал с кайлом в руках через сырой туннель, наполняя углем ведра для своей семьи и для соседей, чтобы обогревать дома и топить кухонные плиты.

На то, чтобы учиться и получить ученую степень по биологии в Университете Питтсбурга, Гей зарабатывал, работая плотником и каменщиком. Он мог смастерить почти все, что угодно, причем с минимальными расходами или вообще без оных. На втором году обучения в медицинском колледже он оснастил микроскоп камерой для замедленной съемки, чтобы снимать на пленку живые клетки. Это было нечто в духе Франкенштейна — мешанина из деталей микроскопа, стекол, бог знает откуда взятой 16-миллиметровой камеры, обрезков металла и старого мотора со свалки Шапиро. Все это он собрал в «пещере», устроенной им с помощью взрывов под основанием больницы Хопкинса, прямо под моргом; она находилась полностью под землей и была окружена толстой стеной из пробки, чтобы уберечь ее от сотрясений от проезжавших мимо трамваев. По ночам один литовец, нанятый Гаем в качестве лаборанта-ассистента, спал на койке рядом с камерой, слушая ее непрерывное тиканье. Его задачей было следить, чтобы камера работала без сбоев всю ночь, и каждый час менять ее фокусировку. С помощью этой камеры Гай и его наставник Уоррен Льюис сняли на пленку рост клеток — процесс столь же медленный, как рост цветка, и потому невидимый невооруженному глазу. Затем они пускали получившийся фильм на высокой скорости, так что можно было увидеть плавные движения деления клеток, подобно сказке, развертывающейся в книжке с бегущими картинками.

Гаю потребовалось восемь лет, чтобы окончить медицинский колледж, поскольку он оставлял учебу, чтобы работать на стройке и накопить денег на следующий учебный год. По окончании учебы он вместе с Маргарет построил свою первую лабораторию в сторожке при больнице Хопкинса. Они неделями вдвоем монтировали электропроводку, красили, устанавливали сантехнику, устраивали полки и шкафы, зачастую оплачивая расходы из собственного кармана.

Осмотрительная и непоколебимая Маргарет стала главной опорой лаборатории. Гай в возрасте пятидесяти одного года был здоровенным озорным ребенком. На работе он был щеголеват, а дома ходил во фланелевой одежде, хаки и подтяжках. По выходным у себя во дворе он ворочал каменные глыбы, съедал по 12 кукурузных початков в один присест и держал в своем гараже бочонки, полные устриц, чтобы можно было раскрыть и есть их в любое время, когда захочется. У него была фигура отставного футбольного защитника — рост шесть футов четыре дюйма [192,9 см] и вес 215 фунтов [97,5 кг]. Его спина была неестественно прямой и не гнулась из-за сращения позвонков, поэтому он перестал выпрямлять ее. Когда в одно прекрасное воскресенье взорвался подвал винодельческого завода и потоки искрящегося бургундского хлынули на улицу прямиком через его гараж, Гай попросту направил вино в водосточную канаву, махая рукой направлявшимся в церковь соседям.

Джордж был беспечным выдумщиком — будучи непосредственным человеком, он хватался за дюжину проектов одновременно, загромождая лабораторию и подвал в своем доме недоделанными механизмами, незаконченными открытиями и грудами принесенного со свалки хлама, который он рассчитывал использовать в лаборатории. В любой момент, если ему в голову приходила идея, он садился там, где бы ни находился — за свой рабочий или за кухонный стол, за барную стойку или на колесо своей машины, — с неизменной сигарой в зубах и быстро чиркал схемы на салфетках или на обратной стороне оторванных бутылочных этикеток. Именно так он придумал технику культивирования во вращающихся пробирках — самое важное из всех его изобретений.

Эта техника включала большой деревянный цилиндр — вращающийся барабан — с отверстиями для специальных пробирок, называемых вращающимися пробирками. Этот барабан, который Гай называл «карусель», крутился — подобно бетономешалке — двадцать четыре часа в сутки, причем настолько медленно, что делал всего два оборота в час, а порой и меньше. По мнению Гая, это вращение имело решающее значение: он полагал, что питательная среда должна находиться в постоянном движении, подобно тому как движутся кровь и тканевые жидкости в теле, омывая клетки и транспортируя питательные вещества и отходы жизнедеятельности.

Мэри, наконец, закончила нарезать образцы ткани шейки матки Генриетты и поместила их в дюжину вращающихся пробирок, после чего прошла в комнату-инкубатор, вставила все пробирки в барабан и включила его. Затем она наблюдала, как придуманная Гаем машина начала медленно вращаться.

Следующие два дня после первого курса лечения радием Генриетта провела в больнице. Доктора обследовали ее внутри и снаружи, надавливали ей на живот, вставляли все новые катетеры в мочевой пузырь, пальцы во влагалище и задний проход и иголки в вены. В ее карте было записано: «Тридцатилетняя цветная женщина лежит спокойно и не проявляет признаков физического недомогания» и «Пациентка чувствует себя сегодня вполне хорошо. Настроение хорошее, готова к выписке домой».

Прежде чем Генриетта покинула больницу, доктор еще раз посадил ее в гинекологическое кресло и вынул радий. После чего отправил ее домой, велев прийти в больницу, если возникнут какие-либо проблемы, а на второй курс лечения радием вернуться через две с половиной недели.