Виктор Каган - Искусство жить. Человек в зеркале психотерапии

Виктор Каган

Искусство жить. Человек в зеркале психотерапии

Редактор Т. Толстова

Руководитель проекта И. Серёгина

Корректор Н. Самбу

Компьютерная верстка О. Кокорева, Е. Сенцова, Ю. Юсупова

Художник обложки Н. Вихляева

© В. Каган, 2010

© Издательство «Смысл», 2010

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2010

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Предисловие

В начале 1990-х гг. мы с Дмитрием Леонтьевым обсуждали идею книги о немедицинской психотерапии. И сегодня еще не затихающие споры о том, имеют ли психологи право заниматься психотерапией или это дело исключительно врачей, тогда бушевали вовсю. Психология в России только пробивала себе дорогу из академических институтов и лабораторий в практику помощи людям, и все «руководящие положения» были подстроены исключительно под медицинскую психотерапию. Мы были уверены, что ситуацию надо менять и что книга может стимулировать эти перемены, однако до самой книги руки тогда не дошли. С тех пор многое изменилось, психологическая практика вошла в жизнь, и сегодня к ней можно обратиться не как к желательному будущему, а как к развивающемуся настоящему.

Когда психиатр (а по своей исходной профессии я психиатр) выступает как сторонник немедицинской психотерапии, это выглядит странно, не так ли? На самом деле было бы странно не увидеть, не услышать и не воспринять те уроки, которые давала жизнь. Вот два примера.

1972 год. Я – еще молодой и по уши влюбленный в свою профессию психиатр. Одному из моих пациентов лет 35. Перенесенная когда-то травма головы оставила след в виде хронических слуховых галлюцинаций (мужские голоса), под влиянием которых он впадал в неодолимую ярость, с печальной регулярностью приводившую его в психиатрическую больницу. Говоря о них, он однажды с сожалением и трогательным удивлением спросил: «В.Е., ну почему голоса меня все время подъелдыкивают?» Как-то на дежурстве, ночью уже, я зашел в свое отделение. Он не спал, и я пригласил его в кабинет, где мы просто болтали за чашкой чая. Слово за слово – он заговорил о своем детстве. В рассказе было очень много обиды на отца, который постоянно недооценивал его успехи, корил за неудачи и наказывал за малейшие проступки, все время требуя от него больше, чем мальчишка мог, видимо, полагая, что слова типа «слабак», «дурак» и т. п. подвигнут сына на достижения. Повинуясь какому-то внутреннему чувству, я просто слушал его. А он говорил и говорил – то ли мне, то ли самому себе. И с какого-то момента в его словах, исполненных обиды и боли, зазвучало сочувствие к отцу, который не мог разглядеть в нем того, что хотел видеть. Напряженность его воспоминаний-размышлений стала спадать, разговор сам собой свернулся, и он отправился спать. Через несколько дней медсестры обратили внимание на то, что он стал мягче и дружелюбнее, и если и говорит с «голосами», то не только без озлобления, которого раньше было хоть отбавляй, но даже иногда с улыбкой. Когда я спросил его об этом, он не без удивления сказал, что «голоса» перестали его «подъелдыкивать»; да, они есть, но они лишь комментируют его действия, советуют, иногда шутят. Он настолько изменился, что через две недели смог выписаться. В больнице я его больше не видел. Спустя несколько лет мы случайно встретились в трамвае. Он сам поздоровался (я никогда при случайных встречах не вступаю в контакт первым – это золотое правило психиатров, гинекологов и венерологов) и пересел ко мне. Его галлюцинации не исчезли, но стали не столь интенсивными и постоянными, а главное – теперь они были вполне миролюбивыми, даже дружескими и поддерживающими. Очевидно, что переломным моментом послужили наши с ним посиделки за чаем, когда он разрешил свои внутренние проблемы, связанные с отцом.

1990 год. Один из курсантов группы усовершенствования врачей – назовем его В. И. – беспрестанно задавал массу вопросов и постоянно выступал, демонстрируя свою эрудицию и прочие качества, ставившие его выше других. К тому времени мне удалось добиться того, чтобы 3–5-дневный тренинг стал обязательной частью курса обучения. Обычно мы с него и начинали, но в этот раз, не помню уже по каким обстоятельствам, отложили на третью неделю. За это время В. И. извел нас, срывая все занятия куда успешнее, чем Вовочка из анекдота. Наконец – тренинг. На нем В. И. продолжал «солировать», практически блокируя работу всей группы своим забалтыванием. Уже первый день его солирования стоил мне напряжения, какого требует 5-дневная группа. На второй день его беспрерывное токование настолько выводит меня из себя, что я довольно резко отказываюсь продолжать занятие. Группа ошеломленно замолкает. В. И. тоже сидит растерянный. Я чувствую некоторые угрызения совести и – мое напряжение уже разряжено – спрашиваю его, для чего, зачем ему нужно все время говорить? Совершенно спокойно и даже не без сочувствия спрашиваю – ведь его растерянность совершенно искренна. Он отвечает, что просто не может молчать: если он пришел, к примеру, на профсоюзное собрание, то обязательно должен выступить. Я предлагаю ему поиграть – он соглашается. «Вот вы на собрании, – говорю я ему, – и прекрасно выступили, а тут приходит волшебник и превращает вас в кого-то или во что-то; в кого или во что он бы вас превратил?» Ответ следует незамедлительно: «В отличника!» – «А вот вы не выступили, промолчали…» Он перебивает: «Такого не может быть!» – «Ну хорошо, а вот выступили так, что “умри, Денис, хуже не скажешь” – в кого бы он вас превратил?» После долгой паузы: «В двоечника». Молчу я, молчит он, молчит группа. Через пару минут он совершенно другим уже тоном произносит: «Я почему-то вспомнил папу. Можно, я расскажу?» И в течение минут пятнадцати говорит примерно следующее. У него был замечательный отец, которого он очень любил. Папа хотел, чтобы сын в будущей жизни был как можно более успешен, и золотым ключиком к тому видел образование, постоянно повторяя при регулярных «разборах полетов» – сначала детсадовских, а потом школьных: «Учись, Вовка, а то так дураком и помрешь». Дальше последовал подробнейший рассказ о том, как наш герой учился – с перечислением всех грамот и поощрений за хорошую учебу в каждом классе, а потом и в институте. Наконец он закончил. Воцарилась тишина. Другие участники группы поглядывали на него уже не раздраженно, а сочувственно и вполне тепло. Я спросил В. И., не будет ли он против, если они выскажутся. Он согласился. И очень мягко, деликатно и точно другие участники группы стали говорить о том, как это трудно – всю жизнь доказывать отцу, которого уже нет, что ты не дурак. …Следующие две недели это был уже совершенно другой человек. То есть я видел, как его иногда подмывает снова «выступить», но он будто что-то вспоминал – и удерживался. Если он и брал слово, то это были уже разумные, взвешенные и уместные выступления.

У пациента с тяжелыми психическими нарушениями и у здорового В. И. была одна и та же проблема, порожденная подавляющими отцами, чья любовь выражалась способом, который ребенок воспринимает как отвергание и унижение. В обоих случаях я не делал ровным счетом ничего из того, чему меня учили как психиатра, – в первом случае от растерянности, во втором уже совершенно осознанно. А то, что я делал, было психологической практикой – немедицинской психотерапией, в центре которой – не болезни, а человек с его переживаниями – сам творец и своих проблем, и их преодоления.

Здесь трудно не вспомнить сказанное Маймонидом восемь столетий назад. Он говорил, что несчастья бывают трех видов.

Первые связаны с нашей телесностью. Мы несем в себе наследственную предрасположенность к болезням, подвержены разного рода разрушительным воздействиям (инфекции, отравления, природные катастрофы, влияния климата и т. д.), у организма есть свои уязвимые места. Таких несчастий сравнительно немного.

Вторых много больше. Их люди причиняют друг другу – войны, терроризм, техногенные катастрофы, тираническая власть и т. д. Они исходят от людей, и человек не может их предотвратить.

Наконец, третьи – самые частые – те, которые человек навлекает на себя сам: «…Душа сводит знакомство с ненужными вещами и приучается к ним, и вследствие этого приобретает привычку желать вещи, которые не нужны. <…> Когда, однако, человека поражают такие злоключения на путях, которыми он ходит, он сетует на повеление и предопределение Господне и начинает возлагать вину на сей мир и удивляться его несправедливости. <…> Что кажется трудным и тяжелым для нас, вызвано следующей причиной: когда человек стремится искать то, что не нужно, становится трудно найти даже то, что нужно…»