Альфред Щеголев - Ложная женщина. Невроз как внутренний театр личности Страница 10

Ложность гиперсоциальной женщины заключена в том, что в ней напрочь отсутствует то волшебное свойство, то «чудное мгновенье» истинной женственности, которое делает мужчину другим, лучшим, облагораживает его, одухотворяет его деятельность, его труд, его общественную активность, так естественную для него; несет ему вдохновение, дает силы для подлинного преображения доступного ему мира. Она допускает, видимо, что возможно обойтись и без этого преображающего взаимоотношения, хотя тайно желала бы подобного отношения к себе со стороны мужчины, но соответствующего женского самочувствия для этого не имеет, а потому предпочитает быть «мужественной женщиной», которая всецело поглощена общественной деятельностью и в ней находит свое «общественное призвание», восполняющее то, чего она лишена в частной жизни.

Мораль, которую она отстаивает непрерывно, раздраженно и взвинченно, становится ее маской, ее средством приспособления в жизни. Ее моральные суждения в силу этого носят, скорее, характер моральных осуждений, она лишь себя чувствует образцом для подражания, все прочие люди, за небольшим исключением, представляются ей «с душком». Всеми силами, всеми помыслами своими хочет она быть судьей, по должности или по общественному положению, ибо в этом статусе может наиболее законнически и притом скрыто-сладострастно разрядить весь мучительный избыток своего клокочущего невротизма. Жажда судилища всюду и везде – вот постоянный знаменатель ее жизненной позиции.

Интересно, что в характере гиперсоциальной женщины могут сочетаться, иногда парадоксально сообразовываться и гиперсоциальные, и антисоциальные тенденции. Это происходит в тех случаях, когда в ней достаточно заявляют о себе ее интеллектуальные и, особенно, сексуальные притязания, которые она желает скрыть, закамуфлировать и не только от других, но и от самой себя.

Было бы ошибочным утверждать, что желание нравиться мужчинам ей совершенно чуждо, она хотела бы привлекать к себе их внимание, но привлекать «достойным», «порядочным» образом, и прежде всего своим «высокоморальным поведением». Она считает ниже своего достоинства пользоваться теми пошлыми приемами, которые позволяет себе сексуальная женщина. Она не будет соблазнительно полуоголять себя в одежде, но, напротив, закроет, завернет, запакует себя, всем видом подчеркивая свою «порядочность» и «скромность».

Ее платье – сплошная «строгость» и «благопристойность», часто отдающая штампованным безвкусием. Есть в ее манере одеваться какая-то железобетонная монументальность, убивающая в мужчине всякую склонность к игривым фантазиям и сексуальным порывам. Она любит тона неяркие, стертые, блеклые, темноватые, «солидные», не признает чрезмерно смелого, экстравагантного покроя платья, демонстративной игры его линий, оживотворяемых скрытым под ним телом; она лишена в этом смысле всякой художественной фантазии и воображения. Платье для нее скорее форма.

Но особенно большое значение гиперсоциальная женщина придает прическе, которая у нее всегда в порядке. Последнее, видимо, связано с тем, что состояние волос на голове человека самым непосредственным образом выдает его отношение к социуму, символизирует уважение или неуважение к нему. Быть лохматым, непричесанным, нестриженным – значит выражать презрение к мнению окружающих о себе, значит чтить только свое природное, а не социальное лицо. Напротив, «причесанность» – это всегда знак признания общественных предписаний, следование принятым в обществе правилам внешнего индивидуального самовыражения. Кроме того, прическа дает законченный образ лицу человека и как бы символизирует его «верх», а следовательно, «порядочное» лицо должно иметь приличную прическу, достойное обрамление (тем более лицо такой благопристойной женщины, как гиперсоциальная).

Она наивно верит в привлекательность такого ее облика для мужчины, во всяком случае, для «настоящего мужчины», а таковым для нее является тот избранник, который выше всяких «глупостей», «разнузданности», «разврата», который всегда был (или стал) нечувствительным к разного рода дешевым ухищрениям и соблазнам торжествующей похоти и который лишь один в состоянии по заслугам оценить ее «подлинное» женское «очарование» и «достоинство». В среде инфантильных либо личностно-стертых мужчин она, скорее всего, рано или поздно найдет признание ее «заслуг перед отечеством», потому что такой мужчина нуждается и ищет нечто вроде материнской опеки для себя, не способен к каким-либо «вдохновениям» и вполне удовлетворен банальным бытовым союзом с достаточно сильной и опекающей его женщиной.

Союз гиперсоциальной женщины с мужчиной в лучшем случае – союз символической «матери» с ее символическим «сыном». Здесь она предстает бдительной наставницей, неусыпно контролирующей поведение своего «незрелого» партнера.

Если для сексуальной женщины супруг – «муж-мальчик», «муж-слуга», то для гиперсоциальной – вечный ученик, беспрестанно сдающий экзамен на аттестат зрелости. Она стремится к лидерству в браке, и лидерству отнюдь не эмоциональному, столь естественному для женщины. Она – во что бы то ни стало глава семьи, она берет на себя решение всех жизненных проблем семьи, воспитание детей и распоряжение их дальнейшей судьбой. Муж превращается у нее по сути дела в старшего ребенка, не более, и только на людях она демонстративно изображает свою якобы зависимость от него, даже «страх» перед ним, дома же он, как правило, лишен права решающего голоса и играет второстепенную роль. Здесь, в семье, властный морализм такой женщины не знает границ и удержу. Стремление назойливо назидать, учить, внушать, опекать, регламентировать проявляется беспрерывно и напористо в отношении всех домочадцев, и в большом так же, как и в мелочах.

В ее отношении к детям много казенщины и наставничества. Это нудное, скучное, казарменное воспитание. Дети гиперсоциальной матери – эмоционально обкрадены, лишены радости в общении с ней. Она обращается с ними не как мать, а как Родина-мать. Она так неистово лепит из них будущих граждан, жестко пресекая всякие их поведенческие огрехи, так грузно навешивает на них «долги» и «обязанности» перед обществом, так упорно скручивает их «ответственностью» и тому подобными моральными добродетелями, что они уже в детстве пугаются всего этого и на ее гиперсоциальность отвечают своей, все более углубляющейся и укореняющейся в них антисоциальной позицией. Очень рано демонстрируют они, если окончательно не сломлены ею, свое отвращение к тем моральным ценностям, которые она пытается внедрить в их сознание.

Материнский инстинкт во многом подавлен у нее ее сознательными установками. Она лишена такта в общении с детьми, не чувствует их возрастные особенности, не воспринимает их эмоционального и игривого настроя – прямолинейно и тупо вбивает она в их головы прописные истины своего банального рассудка, кажущиеся ей чуть ли не откровениями божественного разума. Эмоциональность детей, их шум и крики, их двигательная активность обескураживают ее. Как всякий гиперсоциальный человек, не позволяющий себе «распускаться» и удерживающий себя в «дозволенных рамках», она пытается объявить войну упрямству, своеволию, подвижности, а главное, эмоциональности и природному темпераменту ребенка. Воспитание детей для нее – это, прежде всего, неуклонное привитие им чувства дисциплины, порядка, самоконтроля, послушания. Очень рано ребенок у такой матери оказывается под давящим прессом ее дисциплинарных установок. Она часто путает воспитание и дрессуру. Здесь остается только надеяться на разум ребенка, ибо гиперсоциальная мать не в силах изменить своим принципам, она упрямо и часто вопреки всему держится за свои моральные позиции, калеча, тем самым, судьбу ребенка, давая ему почувствовать его отверженность, формируя у него низкую самооценку и комплекс социальной неполноценности. Ее ребенок имеет в будущем весьма вероятный шанс уклониться в сторону антисоциальности и криминала.

Ее дети не должны иметь никаких тайн, обязаны неукоснительно принимать к выполнению все распоряжения матери, быть дисциплинированными в своих занятиях и развлечениях и безусловно подотчетными ей в отношении своего времени, а также знать, с кем им можно общаться, а с кем нельзя.

Гиперсоциальная женщина – «хозяин» в доме. Вся семья, включая мужа, – ее дети. Она – организатор домашних генеральных уборок, летних оздоровительных компаний, воскресных культпоходов и т. д., она властно руководит хозяйством, пытаясь во что бы то ни стало приобщить детей к домоводству, знатоком которого себя полагает. В доме для нее главное – порядок и чистота. Шаблонная эстетика интерьера заменяет ей уют. Она втайне гордится тем, что у нее нет свободного времени, что она не может предаться развлечениям, позволить себе беззаботность досуга. Она все время «в работе», всегда «на посту», на который сама себя поставила и на котором жаждет быть образцом трудолюбия, ответственности, организованности и порядочности для окружающих. В социальном отношении она хочет быть более мужественной, чем может быть мужчина, она мечтает стать для него примером мужественности. И она никогда не позволит себе «распускаться» так, как это может позволить себе мужчина в минуты отдыха.