Томас Троуб - В поисках любви. От ложного доверия к доверию истинному Страница 10

Криш: Каждый раз, когда я оказываюсь в новой обстановке, особенно в большом городе (а в связи с нашей работой мы часто путешествуем), я чувствую слишком большое напряжение и начинаю вести себя как капризный ребенок. Я смотрю телевизор или просто откладываю дела на потом. Иногда Амана спрашивает меня о чем-то, а я вообще ее не слышу. В такие моменты мне очень тяжело делать самые обычные, простые вещи. Но, осознавая свое желание «побыть ребенком» и разрешая себе испытывать страх, обычно я довольно быстро восстанавливаюсь.

Амана: Мне ужасно страшно проявлять свое творчество и выражать себя. Я выросла в Дании, в очень маленькой стране, где самое главное – быть таким, как все, приспособиться и стать практически невидимым. Поэтому, начав проявлять себя на семинарах, я столкнулась с огромным страхом и стыдом. Голоса, звучавшие в голове, на разные лады убеждали меня молчать: «Да что ты можешь дать людям?», «Да кто ты вообще такая?» и так далее и тому подобное. В постоянной внутренней борьбе раненый ребенок часто брал власть в свои руки, и я сдавалась. Все это слишком сильно на меня давило, я заболевала или уставала так, что с трудом могла двигаться. Мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы научиться любить себя и прислушиваться к чувствам своей раненой девочки, давать ей время и пространство для того, чтобы она могла справиться с ситуацией. Когда ей было страшно, я словно брала ее за руку и обнимала, и тогда ей становилось легче находиться в центре внимания такого огромного количества людей. Постепенно страх и шок отпускают меня, и теперь во время наших семинаров голоса, которые раньше стыдили меня, отступили куда-то очень далеко, так, что я их почти не слышу.

Саботирующее поведение

Иногда наш раненый ребенок не выражает себя прямо, поскольку боится признаться в том, что ему страшно или он несчастен. Например, мы заняты чем-то очень важным, но нам очень страшно потерпеть неудачу, а иногда и страшно достичь успеха. Тогда мы начинаем сами себя саботировать. Или же мы несчастны, но не осознаем этого, и наши страдания выражаются в наших действиях.

Криш: Мне было трудно учиться в медицинском институте, потому что медицина – это не совсем то, о чем я мечтал. Тогда я еще не знал, что мое призвание лежит в области психиатрии и работы с людьми, не подозревал, что мне больше нравится уделять внимание эмоциональному и духовному росту человека, а вовсе не его физическому состоянию. В том окружении, в котором я рос, эмоциональные проблемы считались чем-то надуманным и неестественным. «Настоящими» же считались лишь вопросы физического здоровья. Поддаваясь на провокации раненого ребенка, я иногда тянул с выполнением «нудных» заданий (ими была для меня незначительная работа, которую поручают медику-практиканту – например, взять кровь, или записать результаты лабораторных исследований и так далее) и проявлял безответственность в отношении пациентов. Однажды я ушел из больницы, не позаботившись об одной больной так, как требовалось. Я хотел вернуться домой пораньше и совершить пробежку до того, как стемнеет, поэтому не удостоверился в том, что пациентке дадут все лекарства и проведут назначенные процедуры. На следующее утро я получил строгий выговор от моего куратора. Он был абсолютно прав, а я чувствовал себя ужасно виноватым. Лишь позже, когда я проходил практику в отделении психиатрии, я понял причину моего тогдашнего поведения. Мне нравилось буквально все, что было связано с психиатрией, и теперь я был погружен в работу целиком и полностью.

Конец ознакомительного фрагмента.