Богини: тайны женской божественной сущности - Джозеф Кэмпбелл Страница 10

Семиты сами верили и оставили это верование нам, что верховное божество их племени – это единственный бог. Я пытался понять, отчего это так. Читая предыдущее издание очень хорошей книги, посвященной архаичному мышлению, «Что было до философии», написанной Генри Франкфортом и другими авторами,[25] я пришел к некоторым выводам. В заключительной главе Франкфорт предположил, что если ты живешь в пустыне, то не испытываешь особого почтения к матери Богине; ты целиком зависишь от племени, и тогда племенной бог становится важнейшей фигурой.

Отсюда возникает очень странная проблема: если силы, что мы рассматриваем, это силы природы, то мы можем отправиться из Греции в Индию и там сказать: «Кого вы зовете Индрой, мы у себя называем Зевсом». Солдаты Александра Македонского сразу же сообразили, кто такие индийские боги. Те, кто остался в Бактрии в качестве наместников и правителей, приняли индийских богов, потому что это были те же самые боги, что и у них, просто под другими именами. В шестой книге «Галльских войн» Юлий Цезарь рассуждает о местных религиях покоренных галлов, но обозначает местных богов римскими именами, поэтому мы никак не можем понять, о ком он говорит.[26] Это явление известно как синкретизм, именно так и устроены многие мировые религии. В индуизме синкретизм чрезвычайно развит, и у буддистов с этим тоже нет никаких проблем. У древнеегипетских жрецов синкретизм был развит настолько, что когда, наконец, произошло объединение маленьких деревень вдоль Нила в огромную империю, два царства – Северный и Южный Египет – смогли без труда объединить свои религии. Поэтому величайший миф об Исиде, Небетхет и Осирисе – это совмещение нескольких мифологий, но все они гармонично сочетаются друг с другом.

А теперь представьте, что древний иудей говорит: «Кого вы зовете Ашшуром, того мы зовем Яхве». Ничего не выйдет! Потому что если ваш местный бог – верховное божество, то это делает его исключительным. Перечитайте «Ветхий Завет»: богов других людей там называют демонами. Прочитайте историю завоевания испанцами Америки: они считали дьяволами божеств, которых почитало местное население. Но использовать слово «демон» довольно странно; давайте вместо него использовать слово dīmon – у греков оно обозначало энергию вашей жизни, а энергия вашей жизни не обязательно подчиняется законам разума. И вот dīmon становится опасным – он превращается в демона – для тех людей, у кого в голове царит неразбериха, и потому люди называют такие силы демоническими.

В этих мифологиях нас интересуют димонические силы, то есть энергии наших собственных жизней.

Когда пришли семиты-завоеватели, они свергли местных богов, расчищая путь для собственного Бога. Именно иудеи шли на самые крайние меры в отношении Богини, воплощающей силы Земли. В «Ветхом Завете» местную богиню Ханаана назвали мерзостью, и эта традиция перешла в христианство.

Одна из наиболее неприятных вещей, в которых протестанты обвиняют католиков, – что те поклоняются Непорочной Деве. Католики доказывают, что они не идолопоклонствуют перед Непорочной Девой – они прославляют ее. Есть же разница. В молитвах вы обращаетесь к Непорочной Деве: «Смилуйся над нами!» и просите: «Моли Бога за нас». Она воспринимается как посредник; так мы указываем женщинам на их место.

Силы, о которых мы рассуждаем, говоря о Богине, живут в каждой женщине во всем мире. Помню, в Индии я узнал, что все женщины – богини. Самыми страшными преступлениями там считается убить корову, брахмана и женщину, поскольку все они являются воплощением священных сил. Конечно, приехав в Индию, вы поймете, что можно быть очень, очень священным существом и все равно находиться в униженном положении – но такова уж нелогичность жизни, и это непостижимо.

Самая первая Богиня, как мы сможем убедиться, это Мать-Земля. Но если мы попадем в Египет, то узнаем, что великая богиня Нут воплощает райские выси. В традициях цивилизаций, посвященных не просто земле и почве, а Земле и планетам, которые плывут мимо созвездий, следуя регулярному ритму движений, поддающихся математическим расчетам, Богиня становится самостоятельной сферой, внутри которой мы обитаем. Мы, так сказать, находимся в ее лоне, и там же с нами находятся все живые существа, имеющие форму и имена, включая и богов. Поэтому когда Деву Марию называют Богоматерью, это повышает ее значимость, а в древней традиции означает, что она была не только матерью воплощенного Бога на земле, но и Матерью Вселенной, и что все силы, управляющие Вселенной, получили имена и формы, конкретные или мифологические. В этих традициях боги находятся под властью Богини; они просто являются Ее воплощениями.

А в конце XVIII в., когда индуистские тексты стали переводить на европейские языки, произошла интересная вещь. Накануне появления этих переводов европейская философия совершила огромный шаг вперед после публикации работ Иммануила Канта. Есть два вида философов: те, кто понял Канта, и те, кто его не понял. Кант размышлял над проблемой, которую сформулировал Локк: как можно убедиться в том, что то, что мы переживаем, существует на самом деле? Искажают ли наши чувства реальность? Кант начинает с того, что он называет категориями логики a priori. Мы не можем ни о чем размышлять, не опираясь на понятия субъекта и объекта, истинного и ложного – бинарных оппозиций, логических категорий. Без таких категорий обсуждать нечего. Тогда Кант подходит к мысли о том, что наши чувства просто устанавливают категории пространства и времени вокруг нас, и все, что происходит, a priori оценивается с точки зрения категорий пространства и времени. Но давайте предположим, что времени и пространства не существует, тогда никакого разделения тоже не будет. Нас разделяет пространство и время – иначе мы были бы теми людьми, которые были здесь год назад или столетие назад либо жили бы на другом конце земли. В целом время и пространство представляют собой то, что Ницше называет principium individuationis – индивидуализирующим принципом, позволяющим нам быть отдельными индивидами.

Шопенгауэр понял, что идеи Канта о формах чувственного восприятия и логических рассуждениях a priori были абсолютно эквивалентны идеям индуистов, выраженных в понятии Māyā (майя). Таким образом, две философские системы – европейский рационализм и индуистский мистицизм – удивительным образом слились в трудах немецких романтиков XIX в. В своей прекрасной работе «Основы нравственности» Шопенгауэр задает вопрос, отчего же человек так сопереживает боли и опасности, угрожающим другому человеку, что, позабыв о чувстве самосохранения, сразу же бросается ему на помощь?[27] Вы видите, что ребенок может попасть под колеса, и теперь, возможно, под колеса