Ирвин Ялом - Психотерапевтические истории. Хроники исцеления Страница 11

Так что когда я сказала: «Будет так ужасно, если эти мысли выйдут наружу», я не имела в виду, что стараюсь умиротворить свою саркастическую часть и согласиться с нею. В действительности я была благодарна. Выглядело это так, словно я говорила не о фактах, а просто о чувствах.

Я почувствовала определенный прогресс, как будто не хотела начинать следующий сеанс с нуля. И заканчивать сеанс также.

Тот сон о срываемой плоти был одним из редких сексуальных снов, в которых действительно участвует тело. Люди, которые срывали с меня плоть, были докторами. Я потом сосредотачивалась на сеансе в течение сорока минут, пока сидела на траве и писала это. Но после занялась практическими делами, которые, как я полагала, могут помочь мне. На этой неделе меня посещали приятные мысли, общение с Карлом обходилось практически без слез. Я также понимала, что это ощущение — даже не ощущение, а взвешенное состояние. Это так, словно я понимаю, что нужно писать — и не пишу, нужно отпечатать — и не печатаю, нужно что-то обдумать — но не обдумываю. Большая часть моего времени тратится на сдерживание. Так я поступаю во время занятий — неловко подражаю жизни.

25 ноября

Доктор Ялом

Встреча с Джинни была сегодня живой, и это привело к большему пониманию между нами. Во время сегодняшней встречи я действительно ощутил близость с Джинни. Она намечалась неудачной, но я приложил все усилия, постарался, и Джинни охотно высказывалась. У нее мигрень, сказала она. Началась вчера. Опять, ответил я. Думаю, несколько приступов было за день до встречи со мной, а еще эта ночная паника за день до наших сеансов. Я расспрашиваю об этом ненавязчиво, конечно. Она валяет дурачка. Снова спрашиваю — и так несколько раз. Она притворяется, что не понимает, не знает, что я имею в виду. Отвечает на каждый мой вопрос, касающийся ее впечатлений от встреч со мной, не употребляя местоимение «вы». Это еще больше убеждает меня в том, что она избегает меня. Я удивлен. Мы так хорошо знакомы вот уже два года. И вдруг я с удивлением обнаруживаю, что она все еще не может разговаривать обо мне и даже избегает мыслей обо мне. Она поясняет, что если будет говорить обо мне, это еще больше осложнит ее отношения с Карлом. Это удивительно, думаю я и говорю ей об этом, как будто озвучивание мыслей делает их реальностью. Она кивает в знак согласия и даже что-то добавляет. Я напрямик высказываюсь по поводу ее неспособности общаться со мной на «вы» и интересуюсь собственной ролью в ее фантазиях. Здесь она немного напрягается и осторожно приоткрывает дверь. Говорит, что как-то нафантазировала, что написала рассказ, заработала 300 долларов и купила мне подарок. Я пытаюсь раскрутить ее на дальнейшую откровенность, спрашиваю, что это был за подарок. Она не может вспомнить. Спрашиваю, почему на захотела сделать мне подарок. Она говорит — чтобы восстановить мое доверие к ней. Поэтому он и должен был быть в виде создания рассказа. Интересно, что еще для нее означает сделать мне подарок.

В этот момент я начинаю застенчиво уговаривать ее сказать что-нибудь нежное. Она не может. Говорит, что это напоминает ей о том, как она делала подарок учителю, а подарки учителю обычно делают в конце семестра. Я становлюсь более смелым и вслух удивляюсь: «Разве нельзя сделать учителю подарок просто потому, что он тебе нравится?» В этот момент она подключается и обезоруживающе говорит: «Знаете, а вы мне нравитесь». Сохраняя спокойствие, я говорю: «Вы так легко теперь это заявляете!» И напоминаю ей, что она избегала такого признания с тех пор, как мы познакомились друг с другом. Более того, симпатия не безгранична — симпатия ко мне должна обладать значительным количеством граней, а она так и не может выразить ни одной из них. Она слушает, а затем раскрывается чуть больше и рассказывает о том, как я ей нравился в прошлом году, когда вел группу, и как она молчаливо восхищалась мною, когда я говорил то, что помогало другим членам группы. Только в этом году все обстоит по-другому, ведь она пациент, и ей очень трудно быть одновременно испытуемой и наблюдателем. Молчание. Спрашиваю ее, о чем она думает. Она встряхивается и говорит, что вдруг вспомнила о своем старом бойфренде, Пите. Я не стал ей мешать.

Мы поговорили о Пите, и она рассказала мне, как он позвонил ей за несколько минут до того, как пришел Карл. Как она сказала Питу, что ей надо заканчивать разговор, а потом об этом пожалела и через двадцать минут пере звонила ему. И как негативно все эти промахи подействовали на нее. Я рассмотрел каждый из ее промахов так, как всегда делал это на прошлых занятиях, демонстрируя в каждом случае, где именно она допускает гиперанализ. Почему она не может иногда остановиться из чистой доброжелательности или чувства альтруизма, не превращая это в недостаток? Фактически Пит ей действительно был интересен, она дала ему все, что могла, и была счастлива, когда на следующий день узнала, что у него новая девушка. В каждом случае она оборачивает все против себя, говоря, что она не проявляет достаточно заботы или что пыталась сделать что-то хорошее для него только из собственного интереса. Алхимик-саморазрушитель внутри нее превращает добро в зло. Я попытался акцентировать это, указав, что она была довольно великодушна в своих чувствах к нему. И, конечно, как всегда, на слове «великодушна» я запнулся! Она ответила тем, что запнулась на слове «плодотворная». Это было последнее, что она сказала: «Неделя будет плодотворной». Сегодня мы продолжили, как всегда это делаем, когда мне удается вызвать ее на откровенность, разговор о ее чувствах по отношению ко мне.

25 ноября

Джинни

Из- за мигрени поневоле стараешься, чтобы ничто не нарушало твоего равновесия. Именно такую позицию я и заняла во время сессии. Думаю, мне надо бы радикально измениться, чтобы ничего старого не осталось: ни следа, ни капельки, ни улыбки. Так что, когда вы пытаетесь оправдать часть моих поступков, показывая, что не все так уж и плохо, это немного утешает. Но остальное не так уж много значит. К вашим похвалам я отношусь саркастически.

Когда я была верующей, Бог был вроде катализатора между мной и моими отношениями с миром. Я от многого отказывалась ради того, чтобы во внешнем мире все было хорошо. Так я избавлялась от многих лет жизни, говорила, что мне все равно, будет у меня друг или нет, и что я не выйду замуж, пока живы мои родители. Я не была такой хорошей, как обещала, и при таком безалаберном взаимообмене между мной и Богом все срабатывало в Его пользу, хотя и я не оправдывала ожиданий.

Я старалась делать все, лишь бы только сохранить взаимосвязь, даже если я буду закамуфлирована так, что другой человек даже не будет знать, что я здесь.

Это то, что я делаю с вами, полагаю. Попытайтесь соответствовать, но беспокоить ни вас, ни себя я не хочу. И я знаю, что развлекать вас не буду — так что я сижу где-то посредине. Я что-то вроде сохраняемого выставочного экспоната: ни разбить, ни выбросить.

Когда я рассказывала о Пите, вы спросили: «Зачем вам надо говорить только о плохом?» Это все равно, что сказать — будь у человека нос покороче, он был бы посимпатичней. Если я буду стараться намеренно останавливаться после каждой мысли до того, как она наполнится зловонием и потяжелеет, то узнаю, что это делаю я. Порочные круги — естественный ход моих мыслей.

Я знаю, что слишком жажду внимания, неразделенного внимания. Но лишь физической близости, без излишнего углубления.

Теперь во время сеанса я очень даже настороже. Знаю, вы хотите, чтобы я проверила свои чувства к вам. А так как они не очень-то проявляются в моих мыслях и а лице, я чувствую себя глупой, копаясь в поисках этих чувств. Думаю, я всегда была искренней. Говорила все, что думала. Но все, что я есть, это верхушка цветка. Я никогда не копалась в грязи или в обнаженных корнях. Моя искренность, скорей всего, довольно поверхностна.

Чувствую, что во всем я должна сдерживаться, и когда я так делаю, мои эмоции вместе со мной потихоньку исчезают из поля зрения (а это неизбежно происходит), и порицать надо в первую очередь меня.

А слов осуждения так много, я слежу за своими поступками, оправдываю их. Понимаю, что вознаграждения нет. И это правильно.

Эти слова не относятся к какому-нибудь конкретному случаю. Это лишь точка зрения, с которой я свыклась. Вот почему я иногда не могу сосредоточиться на конкретных случаях.

2 декабря

Доктор Ялом

Я чувствовал себя готовым, жаждал увидеться с Джин-ни, наладить с ней сегодня контакт. Она вошла и вручила мне то, что написала с прошлой недели. Когда я клал ее отчет на стол, то заметил, как она за мной наблюдает. Она выглядела так, словно ее что-то тревожило. Я сказал: «Давайте, расскажите, что у вас». Она не смогла. Сказала, что говорить ей не о чем. А затем заявила, что только что утром переписала весь отчет, так как он был написан на клочках бумаги. Я спросил, сколько времени у нее ушло на отчет. Она ответила, что затратила на него примерно полчаса, но затем торопливо добавила: «Именно столько я трачу и на остальные дела». Я поинтересовался, не оправдание ли это. Она ответила отрицательно и сказала, что икогда не тратит больше времени, когда что-нибудь пишет. Никогда не думает о том, что пишет, слова сами текут из нее.