Алисса Муссо-Нова - Я тебя сделаю! Страница 11

Он ужасно волновался, и голос дрожал, и руки… да что говорить, вы и сами все знаете. Как трудно просить прощения, когда ты обидел любимого человека, и как сладко прощать любимого человека, даже если он тебя смертельно обидел…

И началась новая жизнь. Так теперь и живем — как во сне.

Я никогда не ворчу и не дуюсь — за меня раздувает щеки моя рыбка, а ворчит маленький ворчун в коробочке. Костик занят исключительно мной, и конечно же, работой. У него открылись новые замечательные перспективы на работе, и мы уже чувствуем ветер больших и прекрасных перемен.

А гуляет и безумствует у нас Кот. По всем близлежащим дворам уже бегают оравы серых котяток с белыми лапами, очаровательно напоминающие своего бойкого папеньку.

Сеть моя волшебная висит, приманивает Удачу, и на сеточке тоже обновка: маленькая картинка — портрет Соньки-Золотое Пузо.

Интересно, у Золотой Кошки и Серого Кота какой масти будут котята?

Про Колобка и Ежика

Жил-был Колобок. И мечтал он модничать. Косуху красивую заиметь, банданку, в огурец расписанную, башмаки с заклепками… И вроде бы все это не проблема вовсе, да вот незадача: банданка с головы слетала! Не держалась совсем на колобковой голове банданка! А уж какая она красивая была банданка-то: черная, с огурцами и черепами — наикрутейшая банданская бандана! Но слетала с Колобка вмиг, потому что держаться ей было не за что — даже крошечного чубчика у Колобка не было — совсем гладкий был колобок, как шарик для пинг-понга!

И вот шел как-то Колобок по улице, нарядный, но унылый, погруженный в свои грустные думы, и столкнулся нечаянно с Ежиком, который катился мимо в парадной бейсболочке, лихо на одно ухо надвинутой. Укололся Колобок, запричитал горестно, да и обидно: Ежа-то и не стукнешь лишний раз, травматизм потому что от ежей получается, если с ними начать отношения выяснять. Ежик пожалел Колобка, усадил на лавочку и спрашивает:

— Что ты нюнишься, брат?

Колобок решил Ежику душу открыть и рассказал, как у него с банданкой дела не ладятся, поэтому прикид модный незавершенный получается, и оттого к девчонкам Колобок не подкатывается — засмеют девчонки его макушку блескучую!

А Ежик и говорит:

— Не грусти, это дело поправимое! Я ведь сам недавно тоже Колобком был, такая же макушка лакированная у меня была — в точности как у тебя!

Колобок от удивления чуть под скамейку не укатился, еле усидел, и давай тормошить Ежика: рецептик расчудесный давай! А Ежик и не скрытничает вовсе, вот какую историю рассказал:

— Был я Колобком совсем недавно. Нормальный был Колобок, домашний, воспитанный. А потом что-то крыша поехала, и ушел я из дома, укатился от бабушки-от дедушки. Поносило меня, как осенний листок, изрядно, много всякого народа и сброда лесного повидал, опыта набрался жизненного, заматерел и заматерился даже немного. И тут Лису встретил. Какая женщина! Ох и хитра, собака такая! Ох и коварна! Как она шептала да как она пела! Заслушаешься! А когда я очнулся, то увидал такую пасть кровожадную да такие зубищи острые перед самым своим носом, что у меня от страха шерсть дыбом встала!!!

— Какая шерсть??? — заорал Колобок. — Ты ври да не завирайся! Какая такая шерсть у тебя взялась, чтоб дыбом ей вставать, если ты лысый был как мячик???

Ежик с видом бывалого человека похлопал Колобка по плечу:

— Ты, брат, сам в такую переделку когда попадешь, — сразу поймешь, откуда что берется и что может в отдельно взятом организме дыбом встать! У меня сквозь лысину от страха иглы мигом вылезли, я даже пискнуть не успел! Только это меня и спасло! Лиса нос об меня уколола, да и смахнула меня лапой! «Какой колобок нынче нервный пошел! — говорит. — Нельзя и зубами у него перед носом щелкнуть из чистого кокетства, сразу либо ощетинится как ненормальный, а который с повидлом — тот обгадится с головы до ног!»

— Так что же мне делать? — уткнул щеку в кулак Колобок. — Неужто добровольно на съедение отправиться? Да еще натощак, чтоб не обгадиться… А если и правда — сожрет?

— Сожрет или нет, это бабушка моя надвое сказала, а дедушка на троих сообразил. Да только кто не рискует, тот ни шампанского не пьет, ни в банданках не модничает. Тот ваще только катится по наклонной… МУЖЧИНУ ДЕЛАЮТ СОБЫТИЯ! Вот!

— Угу, событие! Лису испугался — тоже мне, событие! Это разве дело молодецкое? — Колобок презрительно фыркнул.

— Теперь никто не думает о том, кого я испугался, а кого сам напугал. Теперь все знают, что Я С ЛИСОЙ ВСТРЕЧАЛСЯ! Да еще сумел от нее живым уйти, и от лисьей болезни — от лысины — избавиться. То есть, судя по всему, я ценнейшим жизненным опытом обладаю! И могу, значит, не только сам продвинуться, но и народу рассказать что-то нужное, вот тебе, например, рассказал! А страх мой — это дело десятое — про него и не вспоминает никто!

— Какой ты, Ежик, мудрый, от тебя у меня мозг распух! — Колобок схватился за голову и испуганно захлопал ладонями по макушке. — Ой, моя голова, держите меня семеро, пропадаю!!!

— Что с тобой? — встревожился Ежик. — Что случилось?

— Ой, у меня из кожи вон мозги лезут! — Колобок крепко сжимал свою черепушку и громко стонал.

Ежик поцарапал ногтем макушку Колобка, поскреб ему затылок, щипнул висок:

— Колобок, это не мозги!

— А что же это, по-твоему? — возопил Колобок. — Что же у меня из головы может еще лезть?

— Колобок, я подозреваю, что это кудри, — осторожно сказал Ежик, и потрепал забавную кудлатую кудрю, которая залихватски завивалась на макушке Колобка.

Вот так-то!

Хотя, кто его знает, может быть, и впрямь прическа — это добавочные мозги?

Целый день стирает прачка…

Я очень люблю эту песенку И очень мне нравится, когда она неожиданно вдруг приходит в голову и начинает там звучать ее нехитрый мотивчик, и незатейливые слова пролезают в реальность:

Целый день стирает прачка,муж пошел за во-о-о-одкой,на крыльце сидит собачкас маленькой бородкой.

Целый день она таращитглупые глазенки,если кто-то вдруг заплачет —погрустит в сторонке.

А кому сегодня плакатьв городе Тару-у-у-усе?Есть, кому сегодня плакать —девочке Марусе…

— Я не прилечу, ничего не получается! — Апельсинка рыдала в трубке телефона горько и безутешно: — У них, видите ли, так не принято!

Апельсинка — моя давнишняя подружка, скоропостижно вышедшая замуж в Бельгию, теперь на собственной нежной шкурке испытывала непривычные, а оттого кажущиеся нелепыми обычаи и законы Западной Европы:

— Феликс сказал, что раз мы теперь муж и жена, то будем везде ходить вместе, и он не может позволить мне ехать в Москву, потому что тогда ему придется всем объяснять, почему я уехала без него, и рассказывать, что ничего плохого не случилось и ничего страшного не произошло — мы не разводимся и никто не заболел и не умер, но ему все равно не поверят, потому что здесь так не принято…

Она зимой поехала в Европу изучать витражи, ей нужно было потрогать их руками, потому что мы задумали грандиозный проект, и Апельсинка, шикарный дизайнер, в этом проекте должна была разгуляться во всю мощь именно в витражном деле. И в одном из соборов Гента она познакомилась с Феликсом, который сначала вежливо сопровождал ее под предлогом показать ей город, действительно помог ей добраться руками до витражей, потому что староста одного из местных католических приходов приходился ему дядей, а потом тихой сапой охмурил мою подружку, и они поженились. Она очнулась от его чар через месяц после свадьбы, когда стали выясняться подробности быта и уклада местных жителей.

От участия в проекте теперь ее отделяли не только километры, но еще и странный обычай крохотного городка Хасселта, который велел всем горожанам ходить парами, если они пара. И кроме этого, Апельсинка теперь по пятницам была вынуждена ходить к полуночи в бар, где собирались приятели Феликса, и четыре часа наблюдать, как они напивались до поросячьего состояния, и потом начиналось действо, которое считалось верхом веселья: все забирались на стойку бара и начинали орать и топать, изображая танцы. Музыка, в начале вечера негромкая и довольно приятная, теперь уже грохотала так, что вяли бедные ушки, и все это напоминало шабаш в дурдоме. Но по-другому по пятницам в этой Бельгии веселиться не умели, и это было еженедельным наказанием, потому что — традиция.

Апельсинка маялась в уголке, зажав уши, пока шло это странное веселье. Она надеялась, что это кончится вскоре, ведь она знала, какой бывает Феликс — заботливый и интересный, взахлеб рассказывающий об архитектуре и живописи Бельгии и Голландии, о римских дорогах, фрагменты которых хорошо сохранились в этой части Европы, о винах Франции и цветах Голландии, о горных кручах Альп и о просторах Фландрии. Она полагала, что эти вылазки в бар всего лишь его желание показать всем, что он теперь женат на молодой красивой женщине — он был уже большой мальчик: его дочь училась уже в университете, предыдущая жена развелась с ним два года назад, а разведенные — и мужчины и женщины — здесь не приветствовались, разведенным быть было здесь непристойно. Но оказалось, что бар — это именно то, что неизменно, что Европа сильна именно традициями, и никто традиции эти нарушать не собирается, и некоторые русские сами не понимают, что хотят. Они свои традиции забыли, и к чему это привело? Эти разговоры она не выносила, и поэтому мучилась молча.