Алсу Бикташева - Казанское губернаторство первой половины XIX века. Бремя власти Страница 11

Екатерина Великая в контекст местного реформирования внесла еще одну возможность внутреннего надзора за деятельностью губернаторов. Как известно, в результате ее губернских преобразований управление на местах было возложено как на правительственные, так и на сословные учреждения. Последние были представлены дворянскими собраниями во главе с уездными и губернскими предводителями. Сама идея дворянского предводительства была заимствована из прибалтийских губерний, где главы местных дворянских корпораций изначально выступали наблюдателями законности управления над органами государственной (коронной) власти. Институциональные последствия перенесения этого опыта на русскую почву отмечались в записке Э. Н. Берендтса «О прошлом и настоящем русской администрации». В ней автор высказал ряд интереснейших мыслей. По его мнению, пока во главе местного управления стояли наместники, люди выдающиеся и влиятельные благодаря придворному положению и семейным связям, роль предводителей была незначительна. Но это положение вещей изменилось на рубеже веков. С начала XIX в. губернский предводитель дворянства стал назначаться верховной властью из двух кандидатов, избранных дворянством и представленных губернатором через МВД. Постепенно его статус приравнялся к губернаторскому, поскольку при назначении ему присваивался чин 4-го класса. Предводитель возглавлял дворянское общество, председательствовал в депутатских собраниях, был членом всех губернских комитетов, комиссий и присутствий. Он имел право обращаться в центральные органы власти и непосредственно к императору. Все это придавало его должности реальный вес. В помещичьих губерниях создался дуализм власти, олицетворенный в губернаторе и губернском предводителе, стоявших друг против друга[144]. Само наличие дворянской корпоративности рассматривается автором как региональная специфика помещичьих губерний. Здесь сфера полномочий губернатора пересекалась с пространством власти выборных органов дворянского самоуправления. Здесь губернаторы вынуждены были править с оглядкой на мнение дворян. Имея в виду первую половину XIX в., А. И. Герцен писал: «Власть губернатора растет в прямом отношении расстояния от Петербурга, но она растет в геометрической прогрессии в губерниях, где нет дворянства, как в Перми, Вятке и Сибири»[145]. Те же мысли высказывал его современник, известный юрист А. В. Лохвицкий. Он делил российские губернии с точки зрения административных злоупотреблений на дворянские и чиновничьи: «Произвол чиновничий не встречает себе препоны: нет общественного мнения, нет важных должностей, занятых по выбору дворянства, нет общества. Наша жизнь еще не выработала сильного и образованного класса вне дворянства»[146].

До издания «Полного собрания законов Российской империи» социально-экономическая специфика губерний не фиксирова лась законодателем, хотя оказывала непосредственное влияние на управленческую практику губернаторов. Во втором томе Свода законов Российской империи все местное управление разграничивалось на «общее образование управления в губерниях», имевшее распространение на 45 губерний, и на «особенные» 19 губерний. Стиль управления «внутренними» губерниями отличался от пограничных, сибирских или закавказских. Для прибалтийских губерний вообще имелось особое «Учреждение» для управления. К середине XIX в. в 28 губерниях (из 64 существующих) выборные органы дворянского самоуправления участвовали в управлении наряду с губернатором. Дворянских корпоративных органов не было в 14 губерниях (Виленской, Гродненской, Минской, Подольской, Волынской, Киевской, Архангельской, Олонецкой, Вятской, Пермской и сибирских губерниях)[147]. Здесь председатели палат уголовного суда, земские исправники, заседатели земских судов не избирались дворянством, а назначались губернатором.

Возникающие конфликты между губернатором, предводителем дворянства, прокурором, вице-губернатором неизбежно подталкивали их к должностному противоборству. Межличностные отношения, выходя за рамки институциональных, запускали в действие рычаги неформального властвования. Оппозиционные губернатору «дворянские партии», используя свой административный потенциал, а также существующую правовую практику смещения должностных лиц, родственные и столичные связи, применяли все способы избавления от неугодного им правителя. На проявления таких конфликтных ситуаций верховная власть особенно чутко реагировала в царствование Александра I и в период отмены крепостного права. Казанская губерния отличалась богатством подобных сюжетов. Спускаемые сюда многочисленные сенаторские ревизии собирали разнообразный компромат против представителей местной власти. Коллегиальное рассмотрение дел в I департаменте Сената, а затем на общем собрании определяло дальнейшую судьбу ревизуемого губернатора.

Хронология событий такова. В 1801 г. на имя императора поступил донос на казанскую полицию, которая для получения признаний применяла к подозреваемым жестокие пытки. Для выяснения обстоятельств дела в Казань был направлен царский порученец – флигель-адъютант подполковник барон П. И. Альбедиль. По результатам расследования военный и гражданский губернаторы П. П. Пущин и А. И. Муханов были освобождены «за упущения по должности». В 1803 г. по результатам ревизии сенатора И. Б. Пестеля был уволен и осужден «за допущенные беспорядки и злоупотребления» казанский губернатор Н. И. Кацарев. Следующие десять лет в период губернаторства Б. А. Мансурова в губернской администрации кадровых потрясений не происходило. Его смерть в 1814 г. нарушила хрупкий баланс в отношениях губернской администрации. Один за другим сменили друг друга три правителя – Ф. П. Гурьев, И. А. Толстой и П. А. Нилов. Их отставки были спровоцированы конфликтом с представителями местного дворянства и с самим губернским предводителем. Результатом развития противоборства стала самая масштабная сенаторская ревизия казанской администрации 1819–1820 гг.

Ревизия как механизм административного контроля на рубеже XVIII–XIX вв. прочно вошла в бюрократическую практику империи. Ее повсеместное применение исследователи связывают с царствованием Павла I. Впрочем, истоки подобной «встряски» местного управления восходят еще к петровским временам, но сенатские ревизии в XVIII столетии все же не имели систематического характера. Формирование их правового статуса в качестве специфического административного института было результатом реорганизации должности генерал-губернатора и роспуска губернских дворянских собраний в 1796–1797 гг. Стремясь к централизации государственного управления, Павел I пытался упрочить положение Сената, использовать ревизии как меру укрепления государственного аппарата, для выяснения внутриполитического и экономического состояния империи. Согласно его указу от 1 декабря 1799 г., осмотр губернской администрации в пределах всей страны должен был осуществляться регулярно, каждые три года[148]. И хотя впоследствии это правило не соблюдалось, вся им перия (41 губерния при Павле I) была поделена на 8 частей, каждую из которых должны были обследовать два сенатора. Первая и единственная такая акция длилась десять месяцев. Тогда для осуществления всероссийской ревизии была разработана специальная «Инструкция» 1799 г.[149]

В первой четверти XIX в. сенаторские ревизии стали регулярным явлением как для империи в целом, так и для отдельных регионов и губерний. Вот с этого времени институт сенатского надзора стал применяться в качестве постоянного инструмента контроля над губернской администрацией. Подобные проверки различались по срокам, целям и масштабам, но неизменным поводом для их проведения служили письменные жалобы «с мест». Согласно существующим правовым представлениям, законность проявлялась в том, что у каждого было право искать защиты у монарха от злоупотреблений его чиновников. Сообщения об этом отсылались на «Высочайшее имя», в Сенат, в Комитет министров. Такие письма-жалобы рассматривались как своего рода выражение «воли народа», как возможность коррекции тогдашнего самодержавного государственного строя. Накопление этих сигналов инициировало столичную проверку. Современники, песонифицируя власть столичного ревизора, называли эти проверки «сенаторскими ревизиями».

До настоящего времени историками не установлено точное количество ревизий Сената. Приблизительный их подсчет содержится в «Истории Правительствующего Сената за двести лет 1711–1911 гг.»[150]. Из него явствует, что с 1800 по 1915 г. Сенат провел примерно 120–125 ревизий. Государство тратило на их проведение немало средств. Одна ревизия в среднем обходилась от пяти до десяти тысяч рублей с ежемесячными столовыми в тысячу рублей[151]. Средняя их продолжительность доходила до четырех месяцев. Хронологически они распределялись неравномерно: на первую половину XIX в. приходилось около 90, а во второй половине века их интенсивность резко снизилась. И в первой полови не XIX в. они распределились неравномерно: в александровскую эпоху были проведены 52 ревизии; в правление Николая I – 38[152]. Конечно, этот количественный ряд весьма условен, но общая тенденция вполне очевидна. Интересующий нас регион также неоднократно подвергался сенаторским проверкам: Нижегородская губерния в 1810 г.; Казанская – в 1801, 1803, 1808, 1810, 1815, 1819 гг.; Вятская – в 1801, 1807 (дважды), 1813 гг.; Симбирская – в 1826 г.; Пермская – в 1808, 1809, 1817 гг.; Пензенская – в 1808, 1815, 1826, 1828 гг.; Саратовская – в 1802, 1808, 1826 (дважды) и в 1837 гг. Нетрудно заметить, что на Казанскую губернию пришлась большая часть ревизий Сената[153].