Евгений Елизаров - Рождение цивилизации Страница 12

Итак, ритуал возникает задолго до возникновения сознания, и именно механизм ритуальной коммуникации образует собой тот фундамент, на котором оно только и может возникнуть. Иначе говоря, содержание того эволюционного процесса, результатом которого является становление некоторого нового вида Homo sapiens, в принципе не может быть сведено к преобразованию одних только структур организма. Мало создать тело, нужно вдохнуть в него жизнь, - гласит старая мудрость. Поэтому сами по себе биологические структуры мертвы, если параллельно их становлению не происходит формирование каких-то новых функций. Изменение конструкции таза само по себе не способно обеспечить прямохождение, если нет постоянной практики, последнего, увеличение большого пальца кисти руки не гарантирует употребление орудий, и нет нужды доказывать, что именно новые функции стимулируют преформацию анатомических структур, в то время как последние открывают возможность последовательного совершенствования и усложнения первых. Словом, здесь существует какой-то замкнутый круг, исключающий первичность чего бы то ни было. Утверждение того, что применение орудий как таковое обеспечивает становление принципиально новой психики, верно лишь в конечном счете - непосредственно же возникновение сознания стимулируется формированием такой принципиально новой функции, как ритуальная коммуникация. Разумеется, последующее становление сознания и собственно знакового, речевого (ибо ритуал - это все-таки еще только "предзнак"), общения многое изменяет. Так, обмен формами деятельности теперь уже начинает осуществляться на их основе. Но ни сознание, ни речь, обеспечивающие и большую гибкость, и (в отличие от ритуальной коммуникации) возможность общения между отдельными индивидами, отнюдь не "отменяют" ритуала: как органохимические процессы, протекающие на уровне клетки, определяют способ жизнедеятельности всего организма, так и когда-то сформированные эволюцией механизмы ритуала продолжают оставаться глубинной основой высших форм психики, ибо с помощью именно этих механизмов по сию пору продолжается преобразование собственно информации в формы двигательной активности субъекта - и наоборот. Иначе говоря, ритуал и в жизни сформировавшегося человека продолжает выполнять роль коммуникационной системы, но теперь уже не между интегральным опытом рода и индивидом, но, если так можно выразиться, между его сознанием и его "биологией". В порядке отступления от темы можно заметить следующее. Генезис индивида - пусть и в какой-то превращенной форме - во многом воспроизводит общий генезис рода. В индивидуальном развитии человека становление первичной системы коммуникации, образующей собой фундамент сознания и речи, воспроизводится в процессах подражания, игры и обучения. Именно эти процессы предстают как онтогенетический аналог, отчасти даже некоторый рудимент ритуальной коммуникации между отдельным индивидом и обществом, именно в них происходит формирование господствующего в данном обществе этотипа. Только его становление, другими словами, только формирование и синхронизация базисных ритмов индивидуальной психики с психофизиологическими ритмами других индивидов делает возможным становление единых механизмов преобразования скрытых форм двигательной активности в абстрактные образы отсутствующих предметов (и наоборот). Без этого никакое одухотворение входящего в этот мир человека невозможно. Слепоглухонемые дети остаются вне цивилизации совсем не потому что они не в состоянии сформировать канал речевой связи, но вследствие того, что врожденный дефект ребенка препятствует формированию и "калибровке" свойственного данной цивилизации этотипа. Именно отсутствие психофизиологического консонанса с подобными себе исключает всякую возможность взаимопонимания. Опыт загорской школы воспитания слепоглухонемых, одним из духовных отцов которой был ныне покойный (до сих пор не понятый отечеством пророк) русский философ Э.В.Ильенков, показывает, что формирование необходимого минимума каких-то базисных ритмов через усвоение элементарных форм свойственной именно данному обществу деятельности (а именно этот процесс является начальным шагом всей работы) открывает дорогу в мир сознания и речи даже для таких, еще недавно рассматривавшихся как абсолютно безнадежных, детей. Больше того: воспитанники этой школы ныне получают ученые степени...

5. Становление этноса

Суммируя, можно утверждать, что складывавшиеся еще на стадии антропегенезиса механизмы ритуальной коммуникации и по сию пору остаются чем-то первичным по отношению к сознанию и речи человека. Необходимо лишь понимать, что это не однопорядковые, но разные по уровню организации живой материи начала, - пусть и не столь расходящиеся друг с другом, как биохимический процесс со стихосложением. Ритуал, повторимся, образует собой что-то вроде переходного промежуточного образования, коммуникационной системы между собственно сознанием и высшими формами чисто биологического движения организма, но именно здесь, на этой таинственной границе между сознанием и "биологией" и совершаются те едва ли не мистические процессы преобразования физического в метафизическое и метафизического в физическое, раскрывать которые человеку предстоит, вероятно, еще не одно столетие. Понятая таким образом первичность заставляет сделать вывод о том, что ритуал должен быть не только константным началом и генезиса личности и всей истории человеческого общества, но их атрибутивным элементом. Существование ритуала оказывается строго обязательным, ибо без него становится невозможным существование ни человека, ни создаваемой его гением цивилизации. Но в исполненной гордыней жизни человека ритуал не может сохраняться как нечто низменное и бездуховное, как нечто, постоянно связующее его с его темным пещерным прошлым, поэтому с развитием культуры он подвергается неизбежной мифологизации, и фиксируемое сегодня положение, когда ритуал предстает как образование, моделирующее собой некоторый знаковый - факт общественного сознания, является именно ее результатом. Таким образом, действительная полярность отношений между ритуалом и его мифологемой должна быть прямо противоположной той, какой она предстает на первый некритический взгляд. Первичен собственно ритуал, его мифологема - всегда вторична. При этом мифологема, сегодня образуюшая идеологический стержень всякого ритуала, может быть едва ли не любой. Больше того, один и тот же ритуал может украшаться даже прямо противоположными идеологическими орнаментами. Так, в мифологеме сегодняшнего обряда крашения пасхальных яиц этнографическая мысль выявляет как христианские мотивы, так и языческие отголоски древних культов солнца и плодородия (нужно ли говорить, что с позиций ортодоксального вероучения одно категорически исключает другое). Между тем рядовому обывателю решительно безразлична любая легенда любого ритуала, ибо, как правило, он ее просто не знает... но это нисколько не мешает ему исправно совершать уходящий вглубь истекших тысячелетий общий для всех обряд. Мир египетских богов и культов и после расшифровки иероглифов долгое время оставался таинственным и непонятным. Великий Шампольон, посвятивший Египту в сущности всю свою жизнь, дал ошибочные объяснения многому; не выдержали проверки временем и труды многих его преемников. Между тем никто из исследователей Древнего Египта не мог пожаловаться на отсутствие информации, страдать приходилось скорее от ее избытка: ведь значительная часть иероглифов остается непрочитанной и по сию пору, при этом подавляющее большинство письменных памятников - это религиозные тексты. Нужно ли говорить, что если даже отточенная филологическая мысль долгое время была не в состоянии разобраться в таинственном их содержании, то не обремененному образованием простому обывателю сакральная сущность древних ритуалов тем более была неведома. Добавим сюда и концептуальные разногласия: мемфисские жрецы считали верховным богом, творцом других богов, людей и вещей, Птаха, фиванские провозглашали верховным существом Амона, жрецы из Она (Гелиополя) творцом всего сущего видели Атума... Но, как моим соотечественникам, для которых долгое время даже попытка проникновения в тайну православных обрядов была сопряжена с риском репрессий, незнание не мешало исправно выполнять то, что выполняли их отцы и деды, так незнание всех тонкостей мифологем, освящавших древние ритуалы, нисколько не препятствовало создателям первых цивилизаций из века в век повиноваться их таинственным ритмам. Смысл ритуала состоит в самом действии, но если первый ритуал представлял собой точный двигательный эквивалент какого-то строго целевого процесса, то с полным подчинением человеку технологических форм движения этим действием может стать любое, пусть даже самое бессмысленное, лишь бы на протяжении поколений оно было единым и одновременным для всех, ибо именно (и только) единство действия обеспечивает становление единого для всего формирующегося сообщества этотипа. Поэтому у обретшего сознание человека любой может быть не только мифологема, но и само действие, ибо последняя тайна ритуала - это тайна простого камертона, создающего консонанс базисных ритмов психики. В свою очередь только этот консонанс является фундаментом взаимопонимания индивидов, а значит, и становления единого сознания и единого языка. И неизвестно, счастливым ли наитием, действительной ли богодухновенностью когда-то тысячелетия назад была понята именно эта связь между единством действия и единством языка: "И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот один народ, и один у всех язык; и вот что они начали делать, и не отстанут они от того, что задумали делать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город и башню". И вот здесь мы подходим к главному: на поздних стадиях антропогенеза и тем более в жизни собственно человека любая систематически (на протяжении по меньшей мере нескольких поколений) исполняемая какой-то общностью людей деятельность может выполнять (и выполняет) функции ритуала. Ведь многократное ее повторение с обязательностью закона ведет не только к формированию у каждого индивида ее интериоризированного двигательного эталона, который включается в общую структуру свойственного данной общности этотипа, но и к одновременной синхронизации этих эталонных структур у всех субъектов совместно исполняемой деятельности. Любая систематическая совместная деятельность в конечном счете выполняет роль такого камертона, способствует унификацию психики участвующих в ней индивидов, ее своеобразной настройке на какую-то одну, одновременно доступную всем волну. В порядке очередного отступления при более широком взгляде на вещи такое свойство синхронно исполняемой деятельности позволяет сделать вывод о том, что именно создаваемый ею консонанс базисных ритмов психики участвующих в ней субъектов дает возможность каждому - уже не только в ходе самой деятельности, но и по ее завершении - как бы проникать в строй души любого другого и по отдельным внешним его проявлениям читать все то, что беспокоит его визави. Так близкие люди, долгое время бок о бок прожившие друг с другом, начинают понимать друг друга без слов. Все это позволяет если и не наметить возможные пути разрешения, то, по меньшей мере, сформулировать вопрос о механизмах становления языка. Считается аксиоматичным, что речевое общение возникает в ходе совместно выполняемой деятельности. Но зададимся вопросом: какой количественный минимум совместно действующего контингента обеспечивает формирование речи? Можно ли предположить, что она в состоянии сформироваться уже на уровне отдельной, по существу полностью изолированной от других не только автаркичностью своего хозяйства, но и большими расстояниями (ведь минимальная площадь, потребная для прокормления даже одного индивида, лишь в редких случаях снижалась до 10 кв. километров) верхнепалеолитической или даже мезолитической общины? Однозначного ответа нет, но представляется, что численность, не превышающая нескольких десятков человек (человек?), явно недостаточна для становления столь фундаментального начала, которое способно инициировать образование планетарной ноосферы. Устанавливаемый раскопками факт постоянно сохраняющейся связи между смежными общинами положения не спасает, ибо те же расстояния делают возможным отнюдь не систематические контакты сообществ, но лишь род челночных визитов отдельных их представителей. Поэтому не логичней ли предположить, что система речевого общения формируется значительно позднее, только в процессе так называемой неолитической революции, между тем как до неолитизации древнего человека общение осуществлялось на какой-то иной, предшествующей речи, основе? Так и сегодня, попадая в иноязычную среду, мы все же не теряемся в ней, обращаясь к интерлингве мимики, жестов и еще непонятно чего. И если действительно для возникновения собственно речевого общения необходимы огромные контингенты людей, на целые столетия мобилизующихся какой-то одной целью, то здесь обнаруживается новая ипостась всех тех циклопических процессов, о которых говорилось в первой части настоящей работы: на протяжении поколений нуждавшиеся в соединенных усилиях больших масс, они выступали в качестве именно такого исполинского регионального камертона, который позволял обеспечить требуемый уровень взаимопонимания, а значит, в конечном счете и становление нового, единого для всех, механизма общения. (Этот же вывод дает основание утверждать, что разные ритуалы, образующие основу разных этотипов, в конечном счете ведут к формированию и разных языков: так, наиболее отчетливо глубокая связь языка с какими-то фундаментальными ритмами организма проявляется в различиях артикуляции, с трудом преодолеваемых взрослыми, но не представляющих никакого препятствия для ребенка.) По-видимому, сегодня невозможно вынести окончательный вердикт по вопросу о том, каким численно должно быть сообщество, где впервые формируется речевое общение его членов, но как бы то ни было, он требует своего разрешения, и уже хотя бы поэтому его постановка является вполне оправданной. Но даже если и не подвергать сомнению бытующее мнение, согласно которому уже существо верхнего палеолита является носителем всех мыслимых предикатов вполне "законченного" человека, останется вопрос о том, что обусловливает становление единых для целых регионов языков. Ведь принятие оспариваемой здесь тезы автоматически влечет за собой признание принципиальной возможности самостоятельного формирования своего языка в каждой замкнутой общине, и следовательно, вопрос образования единой для всех лексики, единой для всех грамматической структуры оказывается не менее актуальным. Возможность калибровки таких нуклеарных микроязыков посредством челночных миссий отдельных "культуртрегеров" вызывает большие сомнения; только постоянное смешение жизни общин, только длительное на протяжении веков) объединение их в каких-то общих для всех процессах могло бы унифицировать средства речевого общения и сформировать единый язык, а вместе с ним и единую культуру формирующейся народности. А это вновь обращает нас ко всему тому, о чем уже говорилось здесь... Но дело не только в языке, ведь в конечном счете язык - это лишь средство достижения какой-то (какой?) цели, причем средство отнюдь не единственное, ибо существуют и иные. Поэтому обратим внимание и на другую сторону ритуала. Инстинктивная деятельность животного в состоянии моделировать собой (мы видели это на примере "танца" пчел) структуру основных отношений окружающего мира, но только тех, непременным субъектом которых является оно само; в то же время кодирование в ее структурах основных закономерностей, связующих между собой предметы окружающей действительности, - невозможно. В этом смысле ритуал уже изначально отличается от всех форм биологической деятельности, ибо он представляет собой модель объективной логики чисто предметных (орудие - предмет), а значит, сугубо внешних по отношению к субъекту, связей, то есть с самого начала предстает как специфическая форма познания окружающего мира. Но если поначалу заместительное движение могло фиксировать в себе логику отношений только между теми предметами, которые непосредственно включались в структуру какого-то одного целевого процесса, то каждый новый ритуал вписывается уже в целую систему татаких предзнаков и тем самым в рамках интегрального опыта субъекта орудийной деятельности оказывается неизбежным образование также и межритуальных связей, своеобразный "кроссоверинг" итериоризированных алгоритмов. Иначе говоря, еще в предшествующих сознанию формах двигательной активности происходит первичное "осмысление" объективных отношений между предметами внешнего мира, которые в реальной практике самого индивида могут никогда не сталкиваться друг с другом. Таким образом, уже в задолго предшествующих сознанию формах происходит образование какого-то специфического тезауруса, отдаленно напоминающего собой мир платоновских идей, из которого путем воспоминаний душа человека черпает все свои знания. И это также нельзя игнорировать: тайна человеческой интуиции, априорного знания, аксиоматического ядра человеческой мысли, вероятно, кроется именно в нем. Но как бы то ни было, несмотря на то, что механизм формирования категориального мышления нам еще далеко не ясен даже в первом приближении, можно утверждать, что именно ритуальная коммуникация образует собой один из ключевых его узлов (и что не менее важно - обеспечивает изначальное единство и синхронность действия этого механизма у всех, объединяемых ею). Сопровождаемое параллельным процессом рождения сознания, миллионолетнее формирование именно таких синхронизированных межритуальных связей и такого специфического тезауруса на определенном этапе их количественного расширения разрешается взрывоподобным пробуждением категориального, абстрактного мышления. И вот, как мальчик, впервые получающий в подарок современный микроскоп или калькулятор, играя внезапно обретенной мощью, первое время глядит на привычный ему мир с избыточно заданным уровнем разрешения, внезапно обретаемая мощь категориального мышления порождает такую же игру сознания. Результаты этой игры ставят втупик историков науки, по истечении шестого тысячелетия от ее рождества пытающихся понять истоки знания, когда-то открывшегося древним, - но только потому, что не могут обнаружить в основании этого знания потребностей современной им практики. Поэтому совсем не случайны попытки поиска какого-то духовного донора первых цивилизаций, но, к сожалению, в этих поисках не принимается в расчет, что именно детская непосредственность восприятия этого мира породила и величайшие научные открытия, и очищающее его искусство. Повторю уже сказанное: связи абстрактного категориального мышления с непосредственными потребностями повседневной практики еще только предстоит установиться, в своем же истоке оно представляет собой не что иное, как чистый аналог таких же прекрасных безделиц, как поэзия или шахматы; и, как поэзия и шахматы имеют свои, даже отдаленно не связанные с праксисом законы, эта незамутненная суетностью материального "игра в бисер" подчинена только одному - велениям внезапно пробудившейся человеческой души. Возвращаясь к основной линии изложения предмета, суммируем: именно ритуал предстает тем цементирующим началом, которое в процессе антропогенеза скрепляет воедино эволюционирующее сообщество любого уровня, начиная от отдельной относительно замкнутой общины и кончая народностью, формирующейся на уровне целого региона. Это обстоятельство заставляет сделать вывод о необходимости существования целой иерархической системы, основание которой должны составлять ритуалы общины, среднее звено - межобщинные, вершину - общие для всего региона ритуалы. (Именно так: во всех случаях речь должна идти о множественном числе, о целой системе ритуалов.) В качестве таких начал уже на поздней стадии антропогенетического процесса и тем более на первых этапах собственно истории уже сформировавшегося человеческого общества могут выступать практически любые виды совместно выполняемой деятельности, сколь бы экзотическими и лишенными смысла они ни были. Их назначение не может быть осознано в контексте каких бы то ни было частных интересов, их смысл не может быть описан в терминах практической полезности: функцией первых является, как было сказано, формирование специфического этотипа общины, назначением вторых - обеспечение межобщинной интеграции, миссией же третьих - созидание единой народности, обладающей одним языком и одной культурой. Такими общими для целых регионов ритуалами и выступало строительство ирригационных каналов и пирамид, напоминающих мощные фортификационные сооружения стен и зиккуратов; именно эти процессы лежали в основе объединения племен и образования первых народностей, слияния диалектов и формирования остававшихся непревзойденными на протяжении тысячелетия культур. Мы еще не раз столкнемся с действием этих исполинских региональных камертонов и в штурмующих небо романоготических соборах, зачастую столь огромных, что их не могло заполнить даже все население города, где они возводились, и в великих стройках тоталитарных режимов двадцатого столетия - и каждый раз их пробуждение будет сопровождаться становлением какой-то новой исторической общности, преобразованием когда-то сложившегося строя души народа. Необходимо только добавить, что действие каждого из таких общерегиональных ритуалов ни в коей мере не может быть ограничено сферой субъектов, непосредственно участвующих в едином для всех процессе. Их влияние в полной мере может быть уподоблено влиянию первых аббатств или первых университетов, которое уже с самого начала оказывается гораздо более широким, чем преобразование духа лишь тех, кто ради обретения истины на годы замыкался в их стенах.