Психологический рисунок личности, или Как разбираться в людях - Аркадий Петрович Егидес Страница 12

В чем-то он выигрывает в наших глазах: целеустремленность тоже чего-то стоит. Но и проигрывает: потому что решение проблемы, может быть, совсем не «впереди», а «слева», но он уперся и «вперед, друзья, вперед, вперед, вперед». Зажигательная песня, пронимает. Но нельзя же так – только вперед. Пусть хотя бы «вперед и вверх» (как у Высоцкого: «вперед и вверх, а там: ведь это наши горы…»). А вообще-то и вправо надо бы посмотреть, и назад не грех оглянуться.

Цели паранойяльного всегда связаны с какими-то идеями. А вот своих идей у паранойяльной личности не так много, так что, повторим, приходится заимствовать их у шизоидов. Это шизоиды – генераторы идей. А паранойяльный облюбовывает три-четыре идеи шизоидного автора, цитируя или не цитируя его, а иногда трансформирует идею достаточно радикально, до неузнаваемости. Но почти всегда мысль асоциально мыслящего шизоида паранойяльный переводит в социально значимую плоскость, и в конце концов эта мысль приводит к каким-то социальным переменам. Ну, например… Гегелевскую триаду «тезис – антитезис – синтез» Маркс превратил в триаду «первобытный коммунизм – классовое общество – марксов социализм-коммунизм». Ну, а уж социализм надо строить, обязательно отряхнув прах старого мира с наших ног. И вот появляется понятие «могильщик капитализма» и т. п. Гегель таки – шизоид, а Маркс, так уж получается, паранойяльный. А эпилептоид с истероидными включениями Энгельс переводил Маркса с немецкого на немецкий для широкой публики, для «масс» (по паранойяльной терминологии).

Если паранойяльный испытал инсайт, озарение, то всему конец, с позиции усмотренной им истины все другие противоречащие ей мысли отметаются как неистинные, вредные для человечества.

Всем людям свойствен творческий инсайт, озарение, догадка. Но паранойяльный свой инсайт возводит в абсолют, для него это уже и не инсайт, а Инсайт или даже ИНСАЙТ. И все теперь работает на подкрепление этого инсайта, все аргументы «за» подшиваются, все аргументы «против» выбрасываются в корзину. Он не склонен к самокритике и принятию критики его предложений со стороны, к экспериментальной проверке своих позиций. Если паранойяльный испытал инсайт, озарение, то всему конец, с позиции усмотренной им истины все другие противоречащие ей мысли отметаются как неистинные, вредные для человечества, и тогда – как в гимне Советского Союза: «и Ленин великий нам путь озарил». Он склонен к презумпции невиновности своей системы и виновности других систем. Для него гениальность его системы самоясна, как его паранойяльным же противникам самоясна ее вздорность. Два паранойяльных в этом споре напоминают двух слепо-глухих. Но отнюдь не немых. Ибо они ничего не видят, ничего не слышат, кроме своей позиции. Но в отличие от «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу», они не говорят, а выкрикивают свои тезисы, будь это антикатолические тезисы Лютера, тезисы Маркса о Фейербахе или апрельские тезисы Ленина.

Часто паранойяльный, в отличие от психастеноида, эпилептоида и даже шизоида, разрабатывает свою систему неподробно, он не склонен продумывать «мелочи». Когда ему задают вопросы: а это как? не будет ли здесь трудностей? – он заявляет, что это детали. А детали – это не его задача. Его задача – дать генеральную линию, направление, парадигму. В то же время часто дело в деталях.

Он зачастую не ставит даже мысленного эксперимента: а как будет, если не получится то-то или если появятся такие-то обстоятельства. Но добивается тем не менее введения своей системы на всем предприятии, во всем городе, во всей стране, во всем мире.

Это может быть очень опасным для нашего общества и даже человечества в целом. Паранойяльные организаторы науки атомщики, разрабатывая атомное оружие, не задумывались над тем, какую угрозу всему миру они несут, и не предполагали, что атомное оружие попадет в руки паранойяльных же политиков. Эта непродуманность чревата началом конца света. Ленин, движимый с виду добрыми чувствами к народу, безответственно взял власть, ввел госсоциализм и превратил благородную идею устранения капиталистической эксплуатации в ее противоположность. Он не продумал мелочи и не предвидел, что госсоциалистические чиновники учинят эксплуатацию, во много раз большую, да еще и Гулаг в придачу. Грандиозный эксперимент устраивается сразу на множестве людей, на стране, на человечестве. А когда начинаешь предупреждать паранойяльного об опасностях, он гневается.

Случается, паранойяльный принимается за художественное творчество. Тут он проводит опять-таки свои идеи, иногда в достаточно прямолинейной «невкусной», с точки зрения взыскательного «художественного совета», а то и вовсе безвкусной манере. Вспомним «Что делать?» Чернышевского.

Ну не его это, паранойяльного, дело – художественное творчество. Но он полагает, что его. И вот мы вкушаем прямодушный помпезный символизм. «Буревестник» или вот еще «Песня о Соколе». Данко, вырывающий свое сердце, чтобы светить людям. Но это все как бы ранний паранойяльный Горький. А потом помудревший, с дремучими усами, он будет писать «Клима Самгина», эпопею русской предреволюции, и ни звука о последствиях революции. Паранойяльный человек тоже обретает опыт и глубину.

Интероргтехника

Творчество паранойяльного часто (хотя и не всегда) хорошо организовано. Посмотрите на кабинет Ленина в Кремле.

Часто (хотя и не всегда) хорошо разработаны библиография, научный аппарат, цитирование со ссылками. У паранойяльного часто (хотя и не всегда) много интероргтехники (как и у эпилептоида, но в отличие от шизоида). Почему мы здесь несколько раз повторили «часто, хотя и не всегда»? Потому что пока он не цезарь, а брут или кассий, которым лавры цезаря не дают покоя, он заставляет себя аккуратно вести научный аппарат (чтобы потом получить возможность заставлять других).

Паранойяльный творец – изобретатель в области интероргтехники. Прочитав что-нибудь в отношении ведения ежедневника и картотек, он соединяет картотеку и ежедневник в единое целое, получает обзорность ежедневника и заменяемость карточек картотеки. Известный писатель, паранойяльный до мозга костей, в концлагере изобрел систему запоминания целых романов, сочиненных им. А став богатым человеком, в громадном зале держал огромный стол, на котором лежали по своим местам стопки рукописей, и все легко можно было найти, и каждая рукопись была легко доступна при необходимости. А другой, намного менее богатый паранойяльный автор сделал у себя в квартирке стол, занимающий половину самой большой (14-метровой) комнаты. В недрах стола было помещено вертящееся кресло. Так что стол окружал его со всех сторон, и был из него один узкий выход, который, впрочем, замыкался каталкой с дополнительной к компьютеру пишущей машинкой. А над столом на стенах под углом были полки с хитрыми устройствами для хранения и поиска нужных рукописей. Но это еще что! Вот пример более классический.

В единственной комнате