Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать - Татьяна Литвинова Страница 13

Нам удобнее, когда не вся информация, имеющаяся в голове, находится на сознательном уровне. Если вспомнить приведенный пример с теоремой Пифагора, то очевидно, что большинству взрослых людей в повседневной жизни она не нужна. Конечно, эта теорема не заставила бы нас страдать, если бы постоянно находилась в свободном доступе, но она бы напрасно перегружала память. Поэтому знаменитая теорема лежит себе, хранится где-то недалеко в предсознательном и никому не мешает.

Но иногда информация автоматически удаляется на предсознательный уровень потому, что слишком мучительна. Так психика человека справляется с «перегрузом». Представьте, что в памяти человека теорема Пифагора связалась с неким трагическим событием. Скажем, сидел школьник с приятелями за уроками, при этом они больше веселились, чем решали задачи, шутили про Пифагоровы штаны… – и тут нашему герою сообщают о гибели любимого брата. Впоследствии у этого человека пресловутая теорема может полностью выпадать из памяти, потому что ассоциируется с ужасным воспоминанием. Он может впадать в ступор при упоминании теоремы Пифагора, чувствуя свою неспособность вспомнить, что это такое…

Память о событии может начать проявляться косвенно. Допустим, прошло время, и этот школьник (или уже взрослый человек) теперь почти не говорит о брате, но друзья и родные начинают замечать за ним странности. Например, рассказывая о смерти сотрудника, он вдруг называет покойного Пифагором. Или его начинает раздражать слово «штаны». Или он чертит на листе бумаги треугольники, когда нервничает. Наш герой, конечно, знает про умершего брата, но в такие моменты может о нем не вспоминать, уверенный, что просто от скуки чертит на бумаге какую-то ерунду, что «штаны» – всего лишь глупое слово. А «Пифагор»? – он и сам смеется над тем, что брякнул такую чушь.

Человек не всегда осознает, почему поступает так, а не иначе. Если его реакции кажутся странными и явно эмоционально заряжены – возможно, он таким образом сигналит о том, что «спрятано» и что, возможно, не осознает сам. На слова и поведение этого человека реагируют другие люди, прежде всего близкие. Они, в свою очередь, тоже не осознавая этого, что-то сигналят в ответ. Так осуществляется бессознательная коммуникация (вспомним фильм «Веревка»).

Подобно героям Хичкока, члены семьи могут, не проговаривая, воспроизводить трагические события, произошедшие недавно или давно. Человек может вновь и вновь воссоздавать свое тяжелое переживание, неосознанно пытаясь его преодолеть. Постоянное повторение – известная попытка справиться с мучительным чувством. Например, ребенок просматривает один и тот же видеоролик, где появляется пугающий его персонаж. В чем тут заключается совладание со страхом? Во-первых, ребенок уже знает, чем все кончится. Во-вторых, страшный фильм можно в любой момент выключить или перемотать назад. Пересматривая фильм, ребенок пытается приобрести власть над тем, что его пугает. Иногда люди неосознанно воспроизводят драматичные ситуации из своего прошлого. Совладание с трудной ситуацией может быть таким же, как у ребенка, который смотрит страшную сказку. Переживание не окажется внезапным, к нему уже готовы. Кроме того, появляется надежда переиграть трудную ситуацию, чтобы на этот раз все закончилось лучше. Можно предположить, например, что мама не только вновь и вновь заставляла меня переживать драму «плохого» ребенка, но и «спасала» меня. Ведь если бы все действительно повторилось так, как было, то хороший старший ребенок должен был бы умереть. Но я была плохим старшим ребенком, и меня «Бог не прибрал». Ее саму, младшую, плохую, мать тоже постоянно наказывала и била. И ее «Бог не прибрал». А моя сестра считалась хорошим ребенком, но она не старшая. Оба ребенка выжили. Впрочем, выдохнуть с облегчением маме не удавалось, потому что все повторялось сначала. К несчастью для меня…

В этом трудность с навязчивым воспроизведением травматичной ситуации. Иногда оно постепенно прекращается само по себе – или случается все реже, или каждое последующее воспроизведение менее драматично, чем предыдущее. Но случается, что человек «застревает». Легче ему не становится, а действие повторяется снова и снова. В этом случае и взрослому, и ребенку может быть очень полезен психолог – у него измученный навязчивым повторением человек встретит принятие, а главное, постепенно справится со своей болью, от которой пытался избавиться посредством бесконечных повторений травмирующей ситуации. В череду повторений может попасть не только тот, с кем случилась беда, но и близкий человек, другой член семьи. И тогда уже семья воспроизводит ту же самую историю.

Вот характерный пример. Пятилетний мальчик Ваня был очень болезненным. До его рождения в семье была дочь; она родилась нежизнеспособной и вскоре умерла. Мальчик же болел то гриппом, то ангиной. Это не угрожало его жизни, но он постоянно лежал дома с высокой температурой, и родителям приходилось часто вызывать врача. Когда после смерти одного ребенка в семье рождается другой, он часто оказывается замещающим (Морис, 2016). Родители ожидают, что он заменит умершего, и часто сын или дочь неосознанно им подыгрывает, идентифицируясь с потерянным ребенком. В кабинете психолога Ваня вначале все время играл в одну и ту же игру: маленькая пластмассовая свинка («хрюшка») болела и умирала. Ваня вызывал к ней то врача, то «медбрата» (роли, которые он брал на себя). Свинке никто не мог помочь. Потом Ваня перестал подпускать к свинке врача и медбрата, решил заняться ее лечением сам и стал с ненавистью терзать свинку медицинскими инструментами из детского набора: «Мы отрежем ей уши! Отрежем хвост!» Ваня ненавидел роль больного ребенка, которую вынужденно играл, поскольку чувствовал, что должен это делать. Наверное, для того, чтобы заменить родителям другого, потерянного ребенка. И однажды… Ваня в ярости выкинул свинку за шкаф! Это был знак того, что он расстается с ролью умирающей сестры. После этого он однажды глубоко вздохнул и заговорил о том, что его мучило: «Вы знаете, что у меня была сестричка?» Конечно, он не понимал, что во время своих встреч с психологом играет именно в «эту ситуацию». (Важно, что психолог не направлял игру, а просто наблюдал за ней, иногда обсуждая с ребенком происходящее.) Позже свинка снова появилась в играх, но теперь она была мальчиком по имени Хрюнь. Ваня смог отделить себя от сестры. Это девочка болела и умерла, а мальчик живет, и ему нужно простое детство здорового ребенка. В результате он стал меньше болеть. Конечно, этот процесс потребовал не одной или двух, а многих встреч с психологом.

В истории Вани очень важно то, что однажды ребенок смог облечь