Психология масс - Зигмунд Фрейд Страница 13

Мы уже догадываемся, что взаимная привязанность друг к другу членов массы является по своей природе такой идентификацией на основе важной эмоционально окрашенной общности, и мы можем предполагать, что эта общность имеет своим источником привязанность к вождю. Кроме того, мы, однако, догадываемся, что далеки от того, чтобы считать исчерпанной проблему идентификации, что мы стоим в самом начале пути, у порога, называемого в психологии «вчувствованием», и этот порог играет важнейшую роль в нашей способности понимания чужого «я» других людей. Здесь мы, однако, ограничимся ближайшим аффективным влиянием идентификации, оставив в стороне ее значение для нашей интеллектуальной жизни.

Психоаналитическое исследование, которое затронуло и более трудные проблемы возникновения психозов, поможет нам увидеть идентификацию и в некоторых иных случаях, довольно трудных для понимания. Для наших дальнейших рассуждений я подробно изложу здесь два таких случая.

Генез мужской гомосексуальности в большом числе случаев представляется следующим: молодой человек очень долго и необычно прочно был фиксирован на своей матери в рамках эдипова комплекса. Наконец. после окончания пубертатного периода настает время заменить мать другим сексуальным объектом. В этот момент дело может принять совершенно неожиданный оборот: молодой человек не покидает свою мать, напротив, он идентифицирует себя с ней, он превращается в нее и начинает искать объекты, которые заменили бы ему его «я», объекты, которые он мог бы любить и ласкать, как любила и ласкала мать его «я». Это очень частое явление, которое легко в любом случае подтвердить, независимо от каких бы то ни было предположений относительно органической природы такого влечения и мотивах подобного внезапного психологического изменения. В этой идентификации примечательна ее избыточность, так как она изменяет важнейшее качество человека – его сексуальную ориентацию, его сексуальный характер, подгоняя под образец первоначального объекта сексуальной привязанности. При этом сам объект отбрасывается – либо окончательно, либо застревая в бессознательном – в данном случае, это выходит за рамки нашего обсуждения. Идентификация с отброшенным или утраченным с целью замены объектом, интроекция этого объекта в «я», для нас. конечно, уже давно не является новостью. Такой феномен можно иногда непосредственно наблюдать у маленького ребенка. Недавно в международном журнале психоанализа было опубликовано одно такое наблюдение: маленький ребенок был страшно расстроен смертью любимого котенка и заявил родителям, что он теперь сам – котенок. В соответствии с этим ребенок начал передвигаться на четвереньках, перестал есть за столом и т. д.

Другой пример такой интроекции объекта предоставил нам анализ меланхолии. Самой важной причиной этого состояния является реальная или аффективная утрата предмета любви. Главной характерной чертой этих случаев является жестокое самоуничижение собственного «я», беспощадная самокритика и жестокие упреки в свой адрес. Анализ, однако, показал, что все эти оценки и упреки относятся, по сути, к объекту и представляют собой месть «я», направленную на объект. Тень объекта падает на «я», как говорил я в другом месте. Интроекция объекта проступает здесь с невероятной отчетливостью.

Однако, меланхолия демонстрирует нам и нечто иное – то, что будет важно для наших дальнейших рассуждений. Меланхолия показывает нам расщепление «я», его распадение на две части, из которых одна в ярости набрасывается на другую. Вторая часть искажена интроекцией и заключает в себе утраченный объект. Однако мы неплохо знаем и другую часть, которая столь жестоко обходится с первой частью – это совесть, критическая инстанция «я», которая в нормальной ситуации противопоставляет себя «я», но никогда не делает это так жестоко и несправедливо. Мы уже и прежде имели повод (нарциссизм, печаль и меланхолия) для допущения о том, что в нашем «я» возникает такая инстанция, обособляющаяся от остального «я», и может вступить с ним в конфликт. Мы назвали эту инстанцию «Идеал Я» и приписали ей функции самонаблюдения, нравственной оценки, цензуры сновидений и главную роль в процессе вытеснения. Мы утверждали, далее, что эта инстанция является наследницей изначального нарциссизма, в котором удовлетворяет себя детское «я». Постепенно эта инстанция, под влиянием окружающей среды, приняла из нее требования, предъявляемые к «я», но не всегда пригодные к выполнению, и поэтому человек в тех случаях, когда он не мог удовлетвориться своим «я», мог все же находить удовлетворение в дифференцированном от «я» «Идеале Я». При бреде наблюдения мы видим распад этой инстанции, на фоне которого выявляется происхождение этой инстанции из влияния авторитета, прежде всего родительского. При этом мы не забыли упомянуть, что мера расстояния этого «Идеала Я» от актуального «я» сильно варьирует для каждого отдельно взятого индивида и что такое расщепление «я» у многих людей не выходит за пределы детского расщепления.

Однако, прежде чем мы сможем приложить этот материал к пониманию либидинозной организации массы, нам придется принять во внимание некоторые другие изменчивые отношения между объектом и «я».

Мы очень хорошо знаем, что невозможно исчерпать тему идентификации примерами, взятыми из патологии, и поэтому в какой-то степени оставили нетронутой загадку формирования массы. Нам следовало бы для этого предпринять более основательный и всеобъемлющий психологический анализ. От идентификации путь ведет через подражание к чувствованию, то есть, к пониманию механизмов, благодаря которым мы, вообще, способны соприкасаться с душевной жизнью других людей. Многое предстоит прояснить и в проявлениях существующей идентификации. Среди прочего следствием идентификации является ограничение агрессии против других людей, с которыми человек себя идентифицирует, проявление милосердия к ним и готовность прийти к ним на помощь. Изучение таких идентификаций, как, например, тех, что лежат в основе единства кланов, привело Робертсона Смита к поразительным результатам – к открытию того, что идентификация зиждется на признании некой общей для всех субстанции (Kinship and Marriage, 1885), и поэтому идентификация может возникать во время совместных трапез. Эта черта позволяет связать такую идентификацию с реконструированной мною в «Тотеме и табу» историей первобытной человеческой семьи.

VIII. Влюбленность и гипноз

Несмотря на все свои капризы, языковая практика остается в какой-то мере верна действительности. Хотя язык называет «любовью» весьма разнообразные чувственные отношения, которые и мы теоретически объединяем тем же словом, он, тем не менее, снова и снова сомневается, является ли эта любовь настоящей, верной, истинной, и отражает это сомнение целой шкалой возможностей внутри множества феноменов любви. Нам тоже будет нетрудно обнаружить эту шкалу в наших наблюдениях.

В ряде случаев под влюбленностью понимают не что иное, как направляемое половым влечением овладение объектом с целью непосредственного полового удовлетворения; с достижением этого