Карен Хорни - Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление Страница 14

* Это можно сравнить с работой Министерства Правды в романе Джорджа Оруэлла «1984».

Воображение меняет и то, во что невротик верит. Ему нужно верить, что другие – замечательные или гадкие, – и пожалуйста! Вот они на параде славных ребят или опасных чудовищ. Воображение меняет его чувства. Ему нужно чувствовать себя неуязвимым – и на, держи! Его воображение обладает достаточной силой, чтобы заглушить боль и страдание. Ему нужно, чтобы у него были глубокие чувства – доверия, жалости, любви и страдания – воображение раздувает испытываемую им жалость, доверие и т.п.

Восприятие искажений внутренней и внешней реальности, которые может произвести воображение, поставленное на службу погоне за славой, ставит перед нами нелегкий вопрос. Где кончается полет воображения невротика? В конце концов, он все-таки не теряет полностью чувства реальности; где тогда граница, отделяющая его от психотика? Если и существует какая-то граница проделкам воображения, она, конечно же, нерезкая. Мы можем сказать только, что психотик более склонен относится к процессам, идущим в его сознании, как к чему-то исключительному, как к единственной реальности, с которой следует считаться, тогда как невротик (по каким бы то ни было причинам) сохраняет явный интерес к внешнему миру и своему месту в нем и, следовательно, продолжает в нем неплохо ориентироваться*. Нет предела высоте, до которой могло бы взлететь его воображение, тем не менее ноги его при этом не отрываются от землм, и в характере его функционирования очевидных нарушений не наблюдается. Фактически это самая яркая черта погони за славой – она идет в мире фантастики, в царстве неограниченных возможностей.

* Причины этого различия сложны. Стоило бы исследовать, не является ли решающим различием между ними более радикальный отказ психотика от подлинного себя и более радикальный сдвиг к идеальному я.

Все влечения к славе включают тягу к знаниям, мудрости, добродетели или силе, причем большим, чем те, которыми может обладать человек; цель здесь – абсолютное, неограниченное, бесконечное. Ничто меньшее, чем абсолютное бесстрашие, мастерство или святость не привлекает невротика, одержимого влечением к славе. Он, следовательно, составляет полную противоположность истинно религиозному человеку. Для того – един Бог всемогущ; версия невротика – нет ничего невозможного для Меня. Его сила воли должна совершать чудеса, его разум должен быть непогрешимым, его предвидение – безошибочным, знание – всеобъемлющим. Здесь появляется тема сделки с дьяволом – она будет звучать на протяжении всей книги. Невротик – это Фауст, которого не устраивает то, что он знает много; он должен знать все.

Взлет в безграничное предопределен силой потребностей, стоящих за влечением к славе. Потребности в абсолютном и неограниченном так сильны, что они берут верх над задержками, которые обычно препятствуют отрыву нашего воображения от действительности. Для успешного функционирования человеку нужно и представлять себе возможности, бесконечно удаленную перспективу, и понимать существование ограничений, необходимости, конкретного. Если мысли и чувства человека сосредоточены в основном на бесконечности, на созерцании возможностей, он теряет чувство конкретного, ощущение «здесь и сейчас». Он теряет способность жить в данную минуту. Он больше не способен подчиниться внутренней необходимости, «тому, что можно назвать пределом человека». Он теряет из виду то, что действительно необходимо, чтобы чего-либо достичь. «Самая маленькая возможность требует времени на то, чтобы стать действительностью». Его мышление может стать слишком абстрактным. Его знания могут стать «родом бесчеловечного знания, ради которого его человеческое я расточается точно так же, как расточались человеческие жизни при строительстве пирамид». Его чувства к другим могут высохнуть до «абстрактного сочувствия человечеству». Если, с другой стороны, человек не заглядывает за узкий горизонт конкретного, необходимого, конечного, он становится «узко мыслящим и подлого духа лицом». Значит, перед нами стоит не вопрос выбора – «или-или», а вопрос объединения «и-и». Признание ограничений, законов и необходимости препятствует тому, чтобы унестись в бесконечное, и тому, чтобы лишь «барахтаться в возможном».*

* В данной философской дискуссии я лишь грубо следую мыслям работы С.Кьеркегора «Болезнь к смерти», написанной им в 1844 году. Все цитаты в данном абзаце взяты из нее.

В погоне за славой слабеют задержки воображения. Это не означает общей неспособности видеть необходимость и подчиняться ей. Особое направление дальнейшего невротического развития может привести многих к убеждению, что безопаснее ограничить свою жизнь, и в этом случае они могут склониться к тому, что возможность унестись в мир фантастики – опасная возможность, которой следует избегать. Они могут закрыть свое сознание для всего, что кажется им фантастичным, питать отвращение к абстрактному мышлению и сверхтревожно цепляться за все видимое, осязаемое, конкретное или приносящее сиюсекундную пользу. Но в то время как сознательная установка по отношению к этим материям может быть различной, каждый невротик в глубине души очень неохотно признает ограничения в том, чего он от себя ожидает и считает возможным достичь. Его потребность в актуализации своего идеального образа столь императивна, что он вынужден отмахнуться от всех задержек, как от не относящихся к делу или несуществующих.

Чем больше вступает в свои права его иррациональное воображение, тем вероятнее, что он должен уже просто бояться всего реального, определенного, конкретного или конечного. Он склонен ненавидеть время, потому что это нечто определенное; деньги, потому что они конкретны; смерть, потому что она окончательна. Но он может также ненавидеть определенность желаний или выбора и, следовательно, избегать определенности в обязательствах или решениях. Вот для иллюстрации одна пациентка, которая лелеяла фантазию стать блуждающим огоньком, пляшущим в луче лунного света: ей случалось испытать чувство ужаса, глядя в зеркало – не потому, что она видела какие-то несовершенства, а потому что оно заставляло ее понимать, что у нее определенные контуры, она субстанциональна, «пришпилена к конкретному телу». Зеркало заставляло ее почувствовать себя птичкой, чьи крылья прибиты к доске. И когда такие чувства поднимались в ее сознание, ей страшно хотелось зеркало разбить.

Конечно, развитие не всегда доходит до таких крайностей. Но каждый невротик, даже если он может при поверхностном взгляде сойти за здорового, ненавидит сверку с очевидным, когда она касается его особых иллюзий о себе самом. Иначе быть не может, потому что в противном случае иллюзии лопнут. Установка по отношению к внешним законам и правилам может быть различной, но он всегда склонен отрицать законы, действующие внутри него самого, склонен отказываться видеть причинно-следственные связи в физическом мире или то, что один фактор следует из другого или усиливает его.

Существует бесконечное множество путей для того, чтобы не считаться с очевидным, которое не хочется видеть. Он его забывает; «это не считается»; «это случайность»; «это из-за сложившихся обстоятельств»; «это меня заставили»; «а что я тут мог поделать»; «это естественно». Как мошенничающий счетовод, он заходит сколь угодно далеко, чтобы продолжать вести двойной счет; но в отличие от мошенника, он заносит на свой счет только то, что в его пользу, и притворяется, что не знает о другом. Я еще не видела пациента, у которого открытый бунт против реальности (как он выражен в «Харви»: «Двадцать лет я боролся с реальностью и наконец преодолел ее») не играл бы на той же струне. Или, вновь цитируя классическое высказывание пациента: «Если бы не действительность, у меня все было бы в полном порядке».

Остается с большей четкостью провести различие между погоней за славой и здоровыми человеческими стремлениями. Внешне они обманчиво похожи, причем настолько, что кажется – отличается только их степень. Это выглядит так, как если бы невротик был просто более честолюбив, более озабочен властью, престижем и успехом, чем здоровый человек; как если бы его моральные стандарты просто были выше или жестче обычных; как если бы он был лишь более самонадеянным или считал себя более важной персоной, чем обычно считают себя люди. И действительно, кто рискнет провести определенную линию и скажет: «Здесь кончается здоровье и начинается невроз»?

Подобие здоровых стремлений и невротических влечений существует, поскольку они имеют общие корни в возможностях, заложенных в любом человеке. Умственные способности позволяют человеку выйти за границы себя. В отличие от животных он может воображать и планировать. Различными путями он может постепенно расширять свои умения и, как показывает история, действительно их расширяет. То же самое верно и для жизни отдельного индивида. Не существует жестких границ тому, с чем он может справиться в своей жизни, тем качествам и умениям, которые он может в себе развить, и его творческим способностям. Учитывая эти факты, кажется неизбежным, что человек не ведает своих границ и, следовательно, легко ставит себе слишком малые или слишком высокие цели. Это неведение – та основа, без которой и не могла бы, видимо, начаться погоня за славой.