Дмитрий соколов - Виткины байки Страница 16

Но такое зависание «не там и не там» вообще очень характерно для Виточки. Уже три с половиной года она живет в деревне, так что явно «не городская». А в деревне ее никто, конечно, не принимает за местную. Не похожа она и на деревенскую: не сажает огород, не делает закаток, не торгует. Странное существо. Она закончила институт и немало читала – так что в необразованный народ не попадает. Но и в интеллигенцию не вписывается – вообще же никакой специализации ума! Не домохозяйка и не хиппи. Не бедная, не богатая. И так далее.

Есть такой сказочный сюжет (у братьев Гримм, например), когда героине нужно явиться куда-то не одетой и не голой, не пешком и не верхом, не днем и не ночью. Мудрая (или хитроумная) героиня всё это выполняет, приехав в рыболовной сети верхом на козле (так, что ноги ступали по земле) в закатный час.

Что это за игрушки? Их можно понять как практику преодоления дуализма (в смысле, тупого восприятия жизни как черно-белого, хорошего-плохого). Как практику освобождения от чрезмерного отождествления (еще в одном варианте этой истории героиня говорит: «Я не служанка и не госпожа…»). При таком раскладе Витка выступает очень симпатичной Василисой Премудрой, она же Григорий Сковорода («Мир меня ловил, но не поймал…»)

Но и наоборот: такую позицию можно понять (и увы, так она часто и работает на практике) как просто недостаточную социальную и личностную дифференцированность. То есть «взрослое» состояние отличается от «ребёнка» тем, что обладает способностью достаточно четко и адекватно играть определенные социальные роли – как сыграть музыку, написать статью, испечь булку. И Витка, не вписывающаяся в «нормальные» социальные расклады, может быть «недо»-нормальным человеком, а не «пере», как она и я себе много воображали.

Юнг писал о том, что нормативное общество заставляет страдать и тех, кому трудно исполнять его роли из-за их сложности, так и тех, кому эти роли исполнять «слишком легко», а потому неинтересно и неудовлетворительно. Первым приходится сильно тянуться и «пахать», а вторым втискивать себя в слишком узкие рамки.

Как бы то ни было, общественное мнение видит в Виточке только красавицу, то бишь в социальном смысле – ну, вы поняли.

Послесловие

Такие вот баечки, телеги, истории. Главное – всё правда. Ну, имена почти все я поменял, а то что хороших людей в такое дело впутывать. Ведь что это за дело – эта книжка – я и сам толком не знаю. Ну, несколько тем очевидны. Подарок любимой женщине, которая мечтает о славе. «Трусливый бокс» (как называл это Жванецкий), месть в другом измерении, где я сильнее. Продолжение семейных разборок на миру. Подлизывание к самочке. Холодный душ, трезвящий воспаленные головы. Попытка быть объективным там, где объективность почти исключается жанром.

Когда я начинал эту книгу, ощущение было примерно такое:

Так барашка на вертел

Нижут, разводят жар.

Я как мог обессмертил

То, что не удержал…

Теперь, когда закончил, ощущение примерно такое:

Дорогая, мы квиты.

Больше: друг к другу мы

Точно оспа привиты

Среди общей чумы.

(Стихи Иосифа Бродского)

Потому что с тех пор мы стали ощутимо ближе. К нам приехала Анечка (!) и мы устроили групповой секс вместе с ней. Может, не все от него остались в восторге (Витка говорит, что ей было по барабану), но гештальт закрылся, хотя бы технически (или магически).

Самая свежая новость – что мы втроем поехали в Израиль (за три моря!) и на пару остриглись налысо. Виткино расставание со своими шикарными волосами – это попытка выйти из надоевшей роли «красавицы»; попытка «выйти замуж» (распущенные длинные волосы – известный символ незамужней девицы); и в общем смысле попытка начать новую, неизвестную жизнь.

И в этом-то, на самом деле, для меня главный смысл этой книги – чтобы написанное здесь уже никогда не повторилось, чтобы оно осталось в прошлом, а мы – в движущемся вагончике настоящего. В тяжелое время семейного кризиса я писал эту книгу как примитивную магическую психотерапию. Мне кажется, после обдумывания и обнародования этих историй подобные им не смогут опять завлечь себе столько энергии и пафоса. Есть такая замечательная фраза про это: «Психотерапия подобна плевку в суп; есть его после этого можно, но удовольствия того уже не получишь».

Так что – здравствуй, новая жизнь!

Я хотел собрать тебя всю, а не соберу даже малой части. Все эти истории – тени, проекции, ерунда. Ты настоящая – в покое, когда лежишь часами у моря, в постели или сидишь на горе. Ты настоящая – в веселье, когда хохочешь безудержно над какой-нибудь полной ерундой, над кепкой, надо мной, просто так. Ты настоящая – в гневе, когда твое лицо пылает ненавистью к чему-то, чего быть не должно: к глупости твоей мамы, моей сексуальной распущенности, татарам. Ты – в любви между нами, которая никогда не успокаивается, но всегда жива, как море.

Ты хранишь в себе предвечный образ мира.

В тебе – чистая природа, и не умея ее понять, я пью ее, дышу ей и склоняюсь перед ней в великом почтении. Человек следует земле, земля следует небу, небо следует Дао, Дао следует естественности.