Вильгельм Райх - Анализ характера Страница 17

Однако не надо питать иллюзий. Изолированность такого характерного сопротивления и его аналитическая проработка обычно продолжаются много месяцев и требуют больших усилий и настойчивости пациента. В конце концов происходит прорыв, хотя надо отметить, что, как правило, анализ проходит довольно быстро, если аналитические переживания заряжены эмоционально. Если же пренебрегать характерным сопротивлением и вместо этого просто следовать линии материала, интерпретируя его целиком, то такие сопротивления образовывают балласт, сдвинуть который бывает очень трудно, а подчас и невозможно. В таком случае у аналитика все больше и больше создается впечатление, что каждая интерпретация смысла материала пропадает даром, что пациент продолжает во всем сомневаться или претендует только на приятие вещей как они есть, или же он встречает все с внутренней усмешкой. Если устранение подобных сопротивлений не сделано в самом начале, они образуют непреодолимое препятствие на более поздних стадиях анализа, в то время, когда назрела необходимость дать наиболее важные интерпретации эдипова комплекса.

Я уже попытался опровергать возражение по поводу того, что нельзя прорабатывать сопротивления, пока не знаешь их инфантильной детерминации. Очень важно с самого начала просмотреть актуальный смысл характерного сопротивления. Это, как правило, можно сделать и без инфантильного материала, который совершенно необходим для разрешения сопротивления. Если сначала просто показать пациенту картину его сопротивления и объяснить его выявленный смысл, то соответствующий инфантильный материал вскоре появится и поможет устранить сопротивление.

То, что мы таким образом выделяем анализ модели поведения, вовсе не означает, что мы пренебрегаем содержанием. Мы только обращаем внимание на то, что до сих пор не принималось в расчет. Опыт показывает, что анализу характерного сопротивления надо придавать первостепенное значение. Это не значит, конечно, что какое-то определенное время следует заниматься только анализом характерного сопротивления и только потом переходить к интерпретации содержания. Две фазы — анализ сопротивления и анализ ранних детских переживаний — по сути дела, частично совпадают. Только вначале мы отдаем предпочтение анализу характера, то есть обучению анализа анализом, в то время как на более поздних стадиях акцент смещается на содержание и на детский материал. Это, конечно же, не жесткое незыблемое правило, все зависит от индивидуальной позиции пациента. С одним человеком интерпретация детского материала начинается раньше, с другим — позже. Правило, пожалуй, состоит в том, чтобы не давать глубоких интерпретаций — независимо от того, насколько ясен материал, — пока пациент не будет готов ассимилировать их. И снова я отмечаю, что ничего нового в этом нет, но отличие аналитической техники в значительной степени определено тем, что именно тот или другой аналитик подразумевает под готовностью к аналитической интерпретации. Необходимо также различать то содержание, которое является неотъемлемой частью характерного сопротивления от того, которое относится к другим сферам опыта. Обычно пациент бывает готов сначала познать первое, а не последнее. Вообще говоря, наши попытки анализировать характер есть не что иное, как попытка достичь максимально возможной безопасности во время вводной части, предшествующей анализу, и в интерпретации детского материала. Это приводит нас к важной задаче изучения и систематического описания различных форм характерологического трансферентного сопротивления. Если мы понимаем их, то техника возникает автоматически в зависимости от их структуры.

г) Техника интерпретации защиты (индивидуальный подход, вытекающий из структуры характерного сопротивления).

Теперь давайте обратимся к тому, насколько техника анализа характера может быть обусловлена характерным сопротивлением, которое пациент так или иначе обнаруживает с самого начала, но структура которого тем не менее изначально остается не совсем понятой. В приведенном ниже случае характерное сопротивление имеет очень сложную структуру: здесь огромное количество сосуществующих и частично совпадающих определений. Постараюсь описать те причины, которые побудили меня начать интерпретацию именно с аспекта сопротивления, а не с чего-то другого. Кроме того, мы увидим, что последовательная и логическая интерпретация защит и механизмов панциря направленно ведет к основным инфантильным конфликтам.

Случай проявления чувства неполноценности.

Тридцатилетний мужчина обратился к аналитику, поскольку «не был способен получать от жизни какого-то удовольствия». Он не считал себя больным и сказал, что слышал о психоанализе и что, возможно, психоанализ поможет что-то выяснить. На вопрос о симптомах он ответил, что их нет. Несколько позже обнаружилось, что у него слабая половая потенция. Он почти не осмеливался поухаживать за женщинами, очень редко имел половые контакты и в этих редких случаях страдал от преждевременной эякуляции, и половой акт его не удовлетворял. Он не очень удивился, когда узнал о своей импотенции. Он смирился с этим. В конце концов он сказал, что есть множество мужчин, «которые обходятся без этого».

Его поведение, несомненно, выдавало человека, который жестко сдерживает себя. Он говорил, не глядя на меня, тихим голосом, скованно и смущенно прочищая горло. В то же самое время имела место попытка подавить это смущение и выглядеть мужественным. Но в целом его внешний вид производил впечатление человека с выраженным чувством неполноценности.

Ознакомившись с основным правилом, он стал говорить подавленным и тихим голосом. В числе его первых высказываний было воспоминание о двух «ужасных» переживаниях. Однажды он сбил машиной женщину, и она умерла от травм. А во время войны, будучи медиком, ему пришлось произвести трахеотомию. Воспоминание об этих двух случаях наполняло его ужасом. Далее, на протяжении нескольких сессий он говорил тем же монотонным, тихим подавленным голосом уже о своем детстве. Он был одним из младших детей и оказался отодвинутым семьей на задний план. Старший брат, который был старше его почти на двадцать лет, был любимцем родителей. Он часто ездил в деловые командировки, «видел мир», гордился собой и своим опытом, и когда возвращался домой после очередной поездки, «вся семья вертелась вокруг него». Хотя содержание этой истории выявляло зависть к брату и достаточно очевидную ненависть к нему, пациент в ответ на осторожный вопрос отрицал наличие подобных чувств. Затем он заговорил о матери, о том, как хорошо она к нему относилась и что она умерла, когда ему было семь лет. Здесь он начал тихо плакать, застыдился и на некоторое время смолк. Было ясно, что одна только мать и уделяла ему внимание, давала какую-то любовь. И что утрата матери очень потрясла его. После ее смерти он пять лет провел в доме брата. Не содержание, а тон его рассказа раскрыл ту горечь, которую вызывало недружелюбное, холодное и доминирующее поведение его брата. Затем он в нескольких коротких предложениях заметил, что теперь у него есть друг, который очень любит его и преклоняется перед ним. За этим последовало продолжительное молчание. Несколько дней спустя он рассказал свой сон. Он видел себя в чужом городе со своим другом, только лицо его друга было чужим. Тот факт, что пациент, чтобы пройти курс анализа, уехал из родного города, свидетельствовал, что приснившийся ему мужчина был аналитик. Такое отождествление аналитика с другом можно интерпретировать как начало положительного переноса, однако по отношению к ситуации в целом это было бы неразумно. Пациент сам признал в друге меня — аналитика, но больше ничего к этому не добавил. Но поскольку он молчал или же сомневался в своей способности выдержать анализ, я высказал предположение, что у него что-то есть против меня, но не хватает храбрости сказать мне об этом. Он категорически это отрицал, после чего я заметил ему, что он никогда не мог набраться храбрости выразить враждебные импульсы по отношению к брату. Что он даже не может сознательно подумать об этом и что между нами, возможно, установились такие же отношения, какие были у него с братом. Само по себе это было верно, но я ошибся, раскрыв его сопротивление на столь глубоком уровне. Интерпретация не имела успеха, напротив, его скованность усилилась. Мне пришлось выждать несколько дней, прежде чем его поведение позволило мне понять более важный смысл его сопротивления. Выяснилось, что у него, помимо трансферентной ненависти к брату, присутствовала еще и сильная защита от фемининной позиции (сон о друге). Но интерпретация в этом направлении пока еще была нецелесообразна. Поэтому я продолжал напоминать ему, что у него есть какие-то причины защищаться не только от меня, но и от анализа, что все его существо противится анализу. С этим он согласился, добавив, что ему свойственны ригидность, замкнутость и защитное поведение. Когда я во время сеансов при каждом удобном случае раскрывал его защиты, меня удивляла та монотонность, с которой он произносил свои жалобы. Каждая наша встреча начиналась одинаково. Он произносил: «Я ничего не чувствую, анализ не оказывает на меня какого-либо воздействия, я не знаю, что предпринять, ничего не приходит на ум, анализ не помогает мне» и т. п. Я не понимал, что он хочет выразить этими жалобами, но было ясно, что именно здесь лежит ключ, который позволит понять его сопротивления.[20]