Мессии, лжемессии и толпа - Юрий Миранович Антонян Страница 17

Юнг был несомненно прав, что на христианство огромное влияние оказала египетская мифология, поскольку невероятно, что в Палестину проникли исключительно вавилонские идеи. Ведь эта маленькая буферная территория долгое время находилась под египетской оккупацией и, сверх того, поддерживала теснейшие культурные связи с могущественным соседом, особенно со времени возникновения в Александрии процветающей иудейской колонии за несколько веков до Христа. Египетская теология утверждала и ставила во главе угла сущностное единство бога-отца и бога-сына, представленного фараоном. Божественное зачатие происходит в теле царицы-матери, но она, как и Мария, остается вне Троицы. Святой Дух обеспечивает единство отца и сына.

Истинность и нуминозная сила мифологемы, делает вывод Юнг, значительно подкрепляются доказательством ее архетипического характера. Архетип есть то, во что верят всегда, повсюду и все, и если он не распознается сознательно, то появляется сзади, в своем гневном обличье, как «Сын хаоса», аки тать в нощи: вместо Спасителя является Антихрист — это явственно демонстрирует нам история современности[37].

Много внимания в своем исследовании о Троице Юнг уделяет Греции, точнее — греческому влиянию. Это и неудивительно, поскольку христианство возникло в еврейских диаспорах за рубежом, в основном в греческом мире. Поэтому остается вслед за Юнгом повторить, что архетипичен не только образ Иисуса как спасителя, но и всей Троицы. Добавим к этому, что поиск истоков того или иного архетипа и прослеживание всей истории его развития есть, в сущности, исследование генезиса очень существенной части человеческой культуры, особенно если (по возможности) брать совокупность всех архетипов, во всяком случае важнейшую. Это сама по себе сверхсложная задача, скорее всего невыполнимая, поскольку архетипов великое множество.

Архетипический взгляд на мессию, что нас здесь интересует в первую очередь, позволяет выявить лжемиссий или, как говорил Юнг, антихристов, созданных и поддерживаемых толпой, которые выдают себя за ее спасителей. В определенные периоды истории востребованы и спасители, и их противоположности.

К. Кереньи несомненно прав, что мифология не является биографией богов. Миф всегда одновременно и нечто меньшее, и нечто большее[38]. Вместе с тем в мифологическом описании жизни богов и героев почти всегда есть общие архетипические черты, о чем весьма убедительно написал О. Ранк[39]. Например, многим из них при рождении грозит опасность уничтожения (и младенцу Иисусу тоже), поскольку они предназначены для изменения существующего порядка вещей. Такой младенец, стало быть, олицетворяет будущее, и именно поэтому мифологические спасители так часто начинают как боги-дети. Христианский мессия-младенец появился для того, чтобы в будущем провозгласить новую личность и новые отношения между людьми.

Р. Штайнер призывал допустить, что все четыре евангелия не содержат между собой противоречий и все они повествуют об одном и том же мистическом факте. Архетипический облик образа Христа, если следовать логике Штайнера, состоит в том, что в религии израильтян была заложена мудрость мистерий, а христианство вышло из иудейства. Нас не должно удивлять, продолжает Штайнер (это важно и для нашего архетипического анализа), что в христианстве мы находим как бы привитыми иудейству те же мистические воззрения, которые нам являлись уже как общее достояние греческой и египетской духовной жизни. Если мы обратимся к более глубокой жреческой мудрости, служащей духовным ядром различных народных религий, то всюду встретим согласие[40].

Таким образом, архетип мессии формировался и на уровне вероучений, это может предполагать, что тогда он родился из потребностей толпы. Иудейство ожидало пришествия мессии, для нее это была уже знакомая фигура. Неудивительно, что личность этого единственного из иудеев могла быть понята только таким образом, что он должен быть мессией. Еврейский народ смотрел на себя как на нечто целое, и если должен был родиться «сын», то он мог стать спасителем всего народа. Еврейская диаспора, в которой «сын» возник, скорее всего, никак не могла предположить, что он шагнет далеко за национальные рамки. Первоначально он должен был стать спасителем своего народа и прийти на смену суровому и жестокому Яхве.

Христос выступает прямым отрицателем всего, чему евреев учил Яхве. Спаситель считал евреев народом, сидящим во тьме, но обещал, что он видит «свет великий и сидящим в стране и тени смертной воссияет свет» (Мф. 4:15–16). Иисус выступает провозвестником новой морали, отрицая старую. Например: «Вы слышали, что сказано «Око за око и зуб за зуб. А я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мф., 6:38–39).

Для понимания Христа как мессии и архетипа не имеет значения, существовал ли он в действительности, хотя книги Нового Завета и апокрифические сказания не оставляют в этом сомнений. Для раннего христианства характерно полное безразличие к жизни исторического Иисуса, все сочинения Нового Завета, в том числе евангелия, не содержат биографии Христа, а только его идеи и принципы, доказательства его божественности. Это создавало монолитность образа спасителя, твердость и незыблемость его виртуального существования. Собственно, архетип является таковым в первую очередь благодаря своей виртуальности, которая и придает ему бессмертие. Не в реального, а только в виртуального человека толпа могла поверить, что это мессия, хотя прообразом его и был, видимо, некий живой человек, прекрасный оратор, умеющий увлечь за собой толпу, фанатик, заставлявший ее верить в свое исключительно предназначение.

Упразднив исторического Иисуса, христианство тем самым избежало опасной на ранних этапах христианизации внутренней раздвоенности, но в этом, образно говоря, Иисус поднялся над самим собой. Эта же судьба ждала всех иных мессий — лидеров и до Иисуса, и после него, т. е. всегда реального человека выдавливает виртуальный. Известные в богословии истории жизни Иисуса здесь ничего не меняют, поскольку они не снижают уровня божественности Христа, он остается богом, ничего не меняется в его учении и идеях, т. е. в самих основах вероучения и его носителе. Все книги Нового Завета, в том числе Евангелие от Иоанна, дают лишь возможность строить какие-либо предположения о подлинных фактах жизни спасителя, тем самым укрепляя предположение о нем как архетипе. В жизнеописании других мессий, в том числе исторических деятелей типа Ленина или Сталина, их архетипические портреты тоже лепятся во многом из их же высказываний, идей и принципов, ставших непоколебимыми догмами. Но конечно, информационный фон и соответственно информационные возможности