Карен Прайор - Не рычите на собаку! (О дрессировке животных и людей) Страница 18

Где в реальной жизни мы используем или нуждаемся в таком полном управлении с помощью стимулов? Ну к примеру, в музыке. Дирижеры оркестра часто создают очень сложную систему сигнального управления, а на репетиции дирижер может встретиться с самыми разнообразными неправильными реакциями. Например, он может дать сигнал означающий одно, — скажем, «форте», усиление звучания и не получить его, может быть, вследствие того что еще недостаточно прочно установлено значение сигнала. Или он может и не давать сигнала усиления, а тем не менее получить слишком большую интенсивность звука. Особенно этим отличаются духовые инструменты классических оркестров, Рихард Штраус в юмористическом своде правил для начинающих дирижеров говорил: «Никогда не подбадривайте взглядом играющих на духовых инструментах» Дирижер может дать сигнал, требующий другого, — допустим, «престо» — а вместо увеличения темпа получить усиление звучания солисты теноры проделывают это весьма часто. Наконец, дирижер может требовать включения большего числа исполнителей, а вместо этого получить множество ошибок, так происходит с хористами-любителями. Каждый тип неправильного ответа на условный стимул должен быть исправлен с помощью тренировки, прежде чем дирижер будет уверен, что у него или у нее адекватное сигнальное управление.

Так же жизненно важно сигнальное управление в военном деле. Занятия по строевой подготовке с новобранцами — утомительное и трудоемкое дело, и им самим оно может казаться трудным и бессмысленным, но оно выполняет очень важную функцию. Строевая подготовка не только вырабатывает точные реакции на строевые команды, что даст возможность командирам с легкостью приводить в движение большие группы людей, но она также вырабатывает навык ответа на условный сигнал вообще: повиновение команде, которое в конце концов является не столько умственным актом, сколько выученным умением, являющимся решающим, а часто и жизненно важным для солдата. С тех пор как были придуманы армии, строевая подготовка являлась способом выработки этого навыка.

Что может быть сигналом?

Условным стимулом — выученным сигналом может быть все, абсолютно все, что может быть воспринято. Флаги, свет, слова, прикосновения, вибрация, хлопки пробок шампанского — короче говоря, безразлично, какой сигнал вы используете. Коль скоро субъект может воспринимать его, сигнал может быть использован для вызова выученного поведения.

Дельфинов обычно тренируют с помощью воспринимаемых зрением сигналов руки, но я знаю одного слепого дельфина, который выучил много разных типов поведения в ответ на различные прикосновения. Пастушьих собак обычно дрессируют с помощью сигналов, поданных рукой и голосом. Однако в Новой Зеландии с ее широкими просторами, где собака может находиться очень далеко, в качестве условного сигнала используют пронзительные свистки, которые слышны на большем расстоянии, чем голос. Когда новозеландский пастух продает такую собаку, покупателем может оказаться человек, живущий за много миль; так как свистки невозможно записать на бумаге, то старый хозяин обучает нового командам по телефону.

У рыб можно выработать условный рефлекс на звуки или свет — мы все знаем, как аквариумные рыбки устремляются к поверхности, если постучать по стеклу или включить свет. А человеческие существа могут выработать условные связи практически на все что угодно.

В тренировочной ситуации полезно, чтобы для всех субъектов были одни и те же ключи и сигналы, чтобы не только дрессировщик, но и другие люди могли вызывать данное поведение. Поэтому дрессировщики склонны строго следовать традициям в использовании условных стимулов. Во всем мире лошади под седлом начинают движение, когда вы толкаете их пятками в бока, и останавливаются, когда вы натягиваете поводья. Верблюды в зоопарке Бронц ложатся, когда слышат команду «Каш!», даже если рядом с ними никого нет, включая их дрессировщика, говорящего по-арабски; и любой человек знает, что надо сказать, чтобы верблюд лег.

И то, что живущих в Нью-Йорке верблюдов можно с тем же успехом обучить ложиться при словах «Спокойно, крошка!», не имеет ни малейшего значения.

Поэтому-то профессиональные дрессировщики не могут понять, что многие условные стимулы выбраны произвольно. Однажды в платной конюшне я работала с молодой лошадью на корде, обучая ее команде «Вперед!». Тренер конюшни смотрел на это с отвращением и наконец сказал: «Так ничего не выйдет — лошади не понимают „Вперед!“, надо цокать». Потом взял веревку у меня из рук, сказал: «Тцо-тцо» и стеганул жеребенка по крупу свободным концов веревки, что естественно тотчас же вызвало движение вперед.

«Понятно?» — сказал он, считая свои слова доказанными.

Я поняла. С тех пор, воспитывая моих пони, я обучала их слушаться не только моих команд, но и любой возможной системы понуканий, окриков, применяемой другими дрессировщиками. Это избавило меня от неприятностей и заставило говорить обо мне как о подающем надежды дрессировщике-любителе. По крайней мере мне не приходилось переделывать моих сигналов!

Обучить пони двум системам команд не только возможно, но и легко. В то время, как на каждый отдельный сигнал вам надо получать только какое-либо одно поведение, вполне достижимо получение одного и того же поведения на несколько условных сигналов. Например, в переполненном людьми помещении оратор может потребовать тишины, воскликнув: «Тихо!», или встать и, подняв руку, жестом призвать к молчанию.

А если присутствующие шумят и при этом находятся в некотором подпитии и, следовательно, отличаются рассеянным вниманием, поможет позвякивание ложкой по стакану. Мы все обучены осуществлять данное поведение в ответ на любой из, по крайней мере, трех этих стимулов.

Введение второго условного стимула для выученного поведения называется переносом стимулов. Чтобы добиться переноса, вы предъявляете старый стимул — допустим, команду, поданную голосом, — как всегда, и новую команду — скажем, сигнал, поданный рукой, — и подкрепляете ответ; затем постепенно делаете старый стимул все менее и менее заметным и одновременно привлекаете внимание к новому, делая его очень выраженным, пока на новый стимул не будете получать столь же хороший ответ, даже тогда, когда старый стимул не предъявляется вовсе. Обычно этот процесс идет несколько быстрее, чем выработка ответа на первоначальный стимул; когда уже выработано «Выполняй это действие» и «Выполняй это действие по команде», то легче выработать «Выполняй это действие также по другой команде».

Интенсивность сигнала и стирание стимулов

Не существует определенных требований к интенсивности и величине условного сигнала, вызывающего ответ. Первичные, или безусловные, стимулы, дают градуальный ответ в зависимости от интенсивности: реакция на резкий, колющий удар сильнее, чем на булавочный укол, и чем громче внезапный шум, тем сильнее мы вздрогнем. Однако условному стимулу достаточно быть узнаным, чтобы вызвать полный ответ. Вы видите красный свет и останавливаете машину; быстрее или медленнее вы это делаете не зависит от размера светофора. До тех пор, пока вы распознаете сигнал, вы знаете, что делать. Поэтому, как только стимул заучен, возможно не только получить его перенос, но также постепенно его уменьшать, пока он не станет едва различим, но по прежнему будет давать те же результаты. Возможен случай, когда вы можете получать результаты при таких слабых сигналах, которые не видны постороннему глазу. Это называется «стирание» стимулов.

Мы пользуемся стиранием постоянно: то, что поначалу должно быть очень массированным стимулом («Дик, нельзя сыпать песок на головы другим детям», — говорим мы, вытаскивая Дика из песочниц), со временем превращается в чуть заметный сигнал (просто поднять брови или погрозить пальцем). Дрессировщики животных иногда добиваются поразительных, просто волшебных результатов с помощью стертых стимулов. Один из самых забавных номеров, которые я видела, проделывал попугай в Парке диких животных в Сан-Диего. Он разражался истерическим хохотом в ответ на чуть заметное движение руки дрессировщика. Представьте себе возможности этого трюка: «Педро, что ты думаешь о шляпе этого человека?» — «Ха-ха-ха!». Поскольку публика не замечает сигнал, единственное выученное попугаем поведение кажется результатом разумного сардонически-язвительного ответа на вопрос; а на самом деле это был четкий ответ на очень ослабленный стимул, а сардонический ум, если и присутствовал, то принадлежал дрессировщику, а может быть, сценаристу.

Однако лучшие примеры обусловливания, стирания и переноса стимулов мне приходилось наблюдать не в мире дрессированных животных, а на репетициях симфонических оркестров. Будучи певцом-любителем, я занималась в нескольких оперных и симфонических хорах, которые часто управлялись заезжими дирижерами. В то время как многие из сигналов, которые подают дирижеры музыкантам, являются более или менее стандартизованными, у каждого из дирижеров есть свои собственные сигналы, и их значение должно быть усвоено в очень короткое время — время на репетицию часто лишь немногим превосходит время на выступление. Однажды на репетиции симфонии Малера «Воскрешение», как раз в тот момент, когда басы собирались вступить с обычной оглушительной силой, я увидела, как дирижер предъявил безусловный сигнал, предупреждавший: «Вступайте мягче», изобразив на лице страшную тревогу, пригнувшись к земле и заслонив лицо рукой, как бы защищаясь от удара. Все поняли смысл переданного сообщения, и в следующие несколько минут дирижер смог ослабить сигнал и уменьшить интенсивность звучания всех частей хора с помощью предостерегающего взгляда, легкого движения спины, имитирующего припадание к земле, или чуть заметного отголоска от прежнего жеста, и наконец, только вздрагивание плеч. Столь же часто дирижеры осуществляют перенос стимулов, сочетая какой-либо известный или самоочевидный жест — скажем, — поднятие ладони кверху для обозначения «Громче» — с незнакомым жестом, таким, как присущий только ему наклон головы или поворот тела — однажды, сидя слева от дирижера среди альтов, я наблюдала дирижерский жест, управляющий громкостью звучания альтов с помощью левой брови.