Александр Асмолов - По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии Страница 18

В свою очередь, А. Н. Леонтьев выдвигает тезис, противопоставляющий развиваемую им концепцию другим современным подходам к изучению личности. Вклады прошлого опыта, говорит он, становятся на определенном этапе развития человека функцией самой личности, т. е. прошлый опыт превращается в предмет отношения личности и, следовательно, не непосредственно, а опосредованно, через личностный смысл, оказывает воздействие на поведение. «В условиях происходящей иерархизации мотивов она [формула о личности как о продукте прошлого опыта. — A.A.] все более и более утрачивает свое значение, а на уровне личности как бы переворачивается.

Дело в том, что на этом уровне прошлые впечатления, события и собственные действия субъекта не выступают для него как покоящиеся пласты прошлого опыта. Они становятся предметом его отношений, его действий и поэтому меняют свой вклад в личность. Одно в этом прошлом умирает, лишается своего смысла и превращается в простое условие и способы его деятельности, умения, стереотипы поведения; другое открывается в совсем новом свете и приобретает прежде не увиденное значение…» (Леонтьев А. Н., 1975, с.216).

Вглядевшись внимательно в то, как А. Н. Леонтьев и Д. Н. Узнадзе критикуют традиционную формулу эмпирической психологии, и на мгновение абстрагируясь от содержательного наполнения ими общей схемы «прошлый опыт есть функция личности», мы увидим, что А. Н. Леонтьев и Д. Н. Узнадзе придерживаются при решении вопроса о роли прошлого опыта в поведении личности сходных позиций. И в этом отношении развиваемые ими теории бесконечно далеки от биологических теорий поведения типа теории функциональных систем П. К. Анохина. В теории П. К. Анохина, разрабатываемой исключительно в рамках адаптивной схемы «организм — среда», исследуется именно индивид как продукт прошлого опыта и механизмы прошлого опыта. Об этом различии приходится говорить в связи с тем, что очень часто встречаются сопоставления биологически ориентированных теорий с теорией установки Д. Н. Узнадзе. Эти сопоставления, выступающие порой в виде нивелирования всякой разницы между установкой и акцептором действия (Бжалава, 1966), противоречат формуле Д. Н. Узнадзе об опосредующем выражении отдельных психических процессов через обшую первичную установку личности. Сказанное ни в коем случае не означает, что разработанные в концепциях, основывающихся на адаптивной схеме «организм — среда», представления о механизмах формирования опыта индивида не могут быть привлечены для интерпретации целого ряда феноменов установки и ее физиологических механизмов. Например, безусловно оправдано, на наш взгляд, обращение А. С. Прангишвили при анализе проявлений установки в различных иллюзиях восприятия к представлениям о вероятностном прогнозировании (Прангишвили, 1973). При этом нужно только отчетливо осознавать, что речь идет об одном из частных механизмов, действующем на уровне операциональной установки, а не о более высоких уровнях установочной регуляции. При рассмотрении уровня операциональной установки мы еще коснемся этого вопроса. Здесь он затронут лишь для того, чтобы проиллюстрировать взаимоотношение теорий Д. Н. Узнадзе и А. Н. Леонтьева с биологически ориентированными концепциями поведения. Итак, теории А. Н. Леонтьева и Д. Н. Узнадзе схожи по той функции, которая возлагается в этих теориях на образование, опосредующее отношение личности к прошлому опыту. Выделение этого образования (в одном случае — личностного смысла, в другом — общей первичной установки личности) резко отграничивает эти теории от концепций, работающих в рамках адаптивной схемы «организм — среда».

И, наконец, самым важным аргументом, доказывающим необходимость выделения уровня смысловой установки, понимаемой как форма выражения личностного смысла в регуляции деятельности человека, являются те экспериментальные факты, которые демонстрируют вклад смысловой установки в регуляцию деятельности. Экспериментальных исследований, показывающих существование смысловой установки, пока очень немного. Среди них выделяется исследование А. Н. Леонтьева и А. В. Запорожца, посвященное восстановлению функций руки после ранения, которое было проведено в годы Великой Отечественной войны. В этом исследовании были получены факты, показывающие влияние смысловой установки на восстановление функций руки после ранения, а также затронуты вопросы о функции смысловых установок, о проявлении смысловых установок в движении, об особенностях смысловых установок и путях их изменения. Влияние смысловой установки, или, как ее называют авторы, «личностной установки», особенно наглядно выступило в тех случаях, когда тот предмет, на который экспериментатор направлял действие больного, и действительный предмет отношений больного резко расходились между собой. Это расхождение, с точки зрения авторов, было обусловлено установкой щадить больной орган — «личностной установкой» испытуемого. Так, например, перед испытуемым ставилась задача «поднять руку». Испытуемый принимал эту задачу и производил требуемое движение, но при этом он был внутренне направлен не на само движение, а на щажение больной руки, т. е. общий характер выполняемого движения определялся установкой на щажение больной руки. Эта установка давала о себе знать, проявляясь в различных выразительных движениях больного, его позе, настороженности и т. д., которые сопровождали действие. В отличие от большинства физиологов, видящих в этих «сопровождениях» только не несущий никакой нагрузки «моторный аккомпанемент», А. Н. Леонтьев и А. В. Запорожец пришли к выводу, что эти нереализуемые двигательные возможности имеют решающее значение для протекания «исполняющего движения». Во «внутренней моторике», по мнению авторов, выражается пристрастное отношение человека к тому, что он делает, выражается, как бы мы сказали, смысловая установка. «По самой своей природе внутренняя моторика содержит в себе лишь такие внешние компоненты, которые образуют не определяющиеся техническими условиями задачи "сопровождающие" или "выразительные" движения; зато внутренняя моторика интимно связана с личностными установками человека, с мотивами, определяющими его отношение к ситуации» (Леонтьев, Запорожец, 1945, с. 163). При наблюдении за больными было установлено, что внутренняя моторика отражает не направленность на цель действия, а направленность на оберегание больной руки. Из всех этих наблюдений можно сделать следующий вывод об особенностях смысловой установки: смысловая установка непосредственно проявляется в различных действиях человека, выражая в них тенденцию к сохранению общей направленности деятельности в целом. Эта тенденция «проступает на поверхность» различных действий и создает их неповторимую субъективную «окраску». Эта смысловая окраска не всегда так заметна, как в описанном исследовании, но она всегда есть, всегда пронизывает деятельность человека в целом. Общаясь друг с другом, люди часто осознанно или неосознанно улавливают эту окраску[6] по позе, ошибочным действиям, «лишним» движениям, обмолвкам и оговоркам.

Но любые ли обмолвки и оговорки относятся к проявлениям смысловой установки? Нет, не любые. По-видимому, существуют два отчетливо отличающихся друг от друга типа обмолвок и оговорок: обмолвки как проявления смысловой установки и обмолвки как проявления операциональной установки. К обмолвкам, вызываемым операциональной установкой, относятся обмолвки типа «чепуха — реникса». Эти обмолвки основаны на предвосхищении, опирающемся на предшествующий опыт и на внешнее сходство тех или иных знаков. Совсем иной характер носят обмолвки, через которые приоткрывается смысловая установка и выражаемый ею в деятельности личностный смысл. Для возникновения этих обмолвок вовсе не необходимо какое-либо внешнее сходство знаков, которое обязательно для операциональных обмолвок. Приведем некоторые примеры смысловых обмолвок. Так, 3.Фрейд в одном из своих исследований рассказывает о председателе, который открывает не предвещающее ему ничего хорошего заседание словами «объявляю заседание закрытым» (вместо «открытым»), не замечая при этом обмолвки (Фрейд, 1925). Эта обмолвка приоткрывает то значение, которое собрание имеет для председателя. И еще один пример. Юноша, расставшийся с любимой девушкой, начинает встречаться с другой. Оживленно беседуя с ней о чем-то, он несколько раз называет ее именем той девушки, с которой встречался раньше. Его новая знакомая вспыхивает и заявляет: «Ты вовсе не меня любишь». И сколько бы ни оправдывался юноша, утверждая, что просто оговорился, она упорно стоит на своем. За обмолвкой девушка проницательно увидела то реальное значение, которое она имеет для юноши, «увидела» ту смысловую установку, тенденцию к сохранению определенной направленности деятельности, которая прорвалась на поверхность в виде обмолвки. Итак, смысловая установка, тенденция к сохранению общей направленности деятельности в целом может быть распознана по смысловой окраске, выступающей в виде определенного типа обмолвок — смысловых обмолвок.