Никколо Макиавелли - Политика для начинающих (сборник) Страница 19

Я мог бы подкрепить свои слова бесчисленными примерами, но ограничусь приведением одного, очевидцами которого были наши отцы.

Мессер Ганнибал Бентивольо, дед ныне живущего мессера Ганнибала, будучи правителем Болоньи, сделался жертвой заговора семейства Каннески и был ими убит. Весь род его был истреблен и единственным его представителем оставался мессер Джованни – младенец, находившийся еще в колыбели. Но привязанность жителей Болоньи к роду Бентивольо была так сильна, что убийство это послужило поводом к народному восстанию: все Каннески были перебиты народом. Мало того, так как после смерти мессера Ганнибала не было никого из членов семейства Бентивольо, кому можно было бы поручить правление, то народ, узнав, что во Флоренции живет один из представителей этой фамилии под видом сына кузнеца, отправился к нему и предложил ему быть правителем Болоньи. Лицо это приняло предложение и управляло Болоньей до тех пор, пока мессер Джованни не подрос и не достиг возраста, в котором мог уже сделаться государем Болоньи. Итак, я заключаю, что если государь любим народом, ему нечего опасаться никаких против себя заговоров и злоумышлений, но если он враждебен народу и заслужил его ненависть, он должен всех и всего опасаться. Хорошо организованные государства и предусмотрительные государи обыкновенно усиленно заботятся о том, чтобы народ был ими доволен и не очень угнетен, с тем, однако же, чтобы это не сильно раздражало аристократов; достижение этого – одна из самых труднейших задач государя.

Из современных хорошо организованных государств не могу не указать на Францию. В этой стране существует бесчисленное множество отличных учреждений, обусловливающих независимость и безопасность короля. Главнейшее из них – парламент и его власть. Введение парламента показывает, что организаторы Франции понимали, насколько необходимо обуздать честолюбие и ненасытную гордость знатных лиц государства, а с другой стороны, зная ненависть масс к знатным лицам, основанную на страхе, и желая несколько охранить и последних, рассудили, что будет благоразумно, чтобы забота о такой охране не лежала на одном государе, который, покровительствуя народу, не возбуждал бы этим ненависти знатных, а охраняя знатных, не восстановлял бы против себя масс. В этих-то видах и был основан парламент, род посредствующего учреждения, которое могло бы покровительствовать народу, не раздражая знати против королей и обуздывая их честолюбие. Для прочности государства и спокойствия государей трудно придумать лучшее и более разумное учреждение.

Из учреждения парламента должно вывести, кроме того, еще следующее общее правило: вообще государи все тягости управления должны возлагать на других, оставляя за собою только право милосердия. Кроме того, повторяю, – государи должны покровительствовать знати, но уметь не возбуждать этим ненависти в народе.

Рассматривая обстоятельства жизни и смерти многих римских императоров, многие могут подумать, что их пример совершенно противоречит тому, что я здесь высказываю, так как некоторые из них, несмотря на свою постоянную мудрость и великие доблести, все-таки теряли свои государства или даже просто погибали во время заговоров, возникавших в среде их подданных.

В ответ на такое возражение я считаю нелишним рассмотреть обстоятельства жизни и личный характер некоторых из римских императоров, чтобы доказать, что причины их погибели не заключают в себе ничего такого, что противоречило бы моим положениям. Кроме того, я воспользуюсь при этом возможностью высказать несколько общих взглядов на особенности событий того времени, взглядов, которые будут небесполезны для изучающих историю. Для этой цели я считаю достаточным проследить ряд государей от Марка Аврелия до Максимина, которые следовали друг за другом в таком порядке: Марк Аврелий, сын его Коммод, Пертинакс, Юлиан, Север, Антонин, сын его Карракала, Макрин, Гелиогабал, Александр и Максимин. Прежде всего замечу, что если в других государствах правителям приходится бороться только с честолюбием знати и грубостью народа, то римским императорам, кроме этих трудностей, предстояла еще третья: борьба с жестокостью и корыстолюбием солдат, и эта последняя трудность была до того значительна, что она одна обусловливала погибель многих из римских государей. В самом деле, чрезвычайно трудно удовлетворить одновременно народ и войско; народ любит спокойствие и миролюбивых правителей, войско привязывается к государям завоевательным, жестоким, хищным, вносящим в другие страны разорение и грабеж; войско желало бы, чтобы таковыми являлись государи и для своих подданных, так как при этом войска получают усиленное содержание и могут насыщать свое стремление к жестокости и грабежам. От этого-то те из римских императоров, которые не обладали или не сумели приобрести уменья обуздывать одновременно войско и народ, обыкновенно погибали, и большая часть императоров, а особливо те, которые достигли власти, будучи новыми людьми (uomini nuovi, homines nоvi), сознавая трудность одновременного удовлетворения двух противоположных требований, обыкновенно стремились только к тому, чтобы удовлетворить войско, нисколько не заботясь о том, что этим самым они угнетали народ. Иной образ действий был для них невозможен, так как, поставленные в необходимость непременно возбуждать чью-либо ненависть, они должны были прежде всего озаботиться, чтобы не возбуждать ненависти большинства, а если не могли этого достигнуть, то им всякими способами необходимо было расположит в свою пользу хотя бы ту часть большинства, которая была могущественнее. Поэтому-то римские императоры, как люди новые, недавно получившие власть и нуждавшиеся, для удержания ее за собою, в чрезвычайных мерах, обыкновенно предпочитали расположение войска расположению народа, и это им более иди менее удавалось, смотря по тому, какую репутацию умели они себе составить в войске.

От вышеизложенных причин и произошло то, что из трех императоров, – Марк Аврелий, Пертинакс и Александр Север, – одинаково отличавшихся миролюбием, скромной жизнью, любовью к справедливости, нерасположением к жестокостям, гуманностью и благодушием, – не погиб только Марк Аврелий. Но если Марк Аврелий жил и умер с честью, то он обязан этим отчасти тому, что, вступив на римский престол по праву наследования, он не был обязан своей властью ни войску, ни народу, и отчасти тому, что его высокие добродетели возбуждали к нему такое всеобщее почтение, что он, в силу его, мог постоянно удерживать государство свое в границах долга, не возбуждая этим к себе ни презрения, ни ненависти.

Что касается Пертинакса, то выбранный против воли войска, он ввел в войсках дисциплину и вооружил этим против себя солдат, привыкших к той распущенности, которая существовала между ними при Коммоде; солдаты тотчас же возненавидели его. К ненависти этой прибавилось еще и презрение, которое возбуждала его старость, – и он погиб тотчас же вслед за получением власти. Замечу здесь снова, что заслужить ненависть за добрые действия также легко, как и за дурные, и что из этого следует, как я уже говорил выше, что государям, желающим удержать за собою власть, весьма часто необходимо быть порочными. Если народ, или войско, или аристократия, короче какой-нибудь класс подданных, в опоре которого нуждается государь, испорчен и развращен, то государь должен, чтобы не возбуждать его против себя, угождать ему, а в таких случаях всякое честное действие для него вредно.

Перейдем к Александру Северу. Государь этот был настолько добр, что в числе расточаемых ему похвал обыкновенно приводят следующее: в течение 14-летнего его царствования ни один римлянин не был подвергнут лишению жизни без предварительного суда. Несмотря на это, так как на него смотрели как на обабившегося человека, позволявшего своей матери управлять собою, – он впал в презрение у войска; между солдатами возник заговор, и он был убит.

Рассматривая, в противоположность государям, только что мною перечисленным, качества и личный характер Коммода, Септимия Севера, Антонина, Баракаллы и Максимина, мы найдем, что все эти императоры были чрезвычайно жестоки и ненасытно жадны, что для удовлетворения страстей солдат они не останавливались ни перед какою неправдой и угнетением народа – и, несмотря на это, все, за исключением Септимия, тоже погибли. Севера спасла его доблесть; благодаря ей он сумел привязать к себе солдат и, несмотря на то что отягощал народ чрезмерными налогами, мог счастливо властвовать над Римской империей: доблесть его возбуждала восхищение в массах, народ был как бы удивлен и увлечен ею, солдаты были удовлетворены и почитали его. Так как такой образ действий был замечателен в человеке, едва получившем власть, то я хочу вкратце указать, как Септимий умел принимать на себя личины льва и лисицы, – личины, прибегать к которым, как я уже говорил выше, бывает полезно для государей. Узнав, что Юлиан предательски захватил императорскую власть, он убедил войска, которыми в то время начальствовал в Паннонии, в том, что на их обязанности лежит идти на Рим, для отмщенья за смерть Пертинакса, удушенного преторианцами, и, не открывая своего замысла овладеть престолом, он так поспешно направился с войсками к Риму, что явился в Италии прежде, нежели туда дошел слух об его походе. Едва он явился в Рим, Юлиан был убит, и растерявшийся Сенат провозгласил его императором. После такого начала Септимию для завладения всей Римскою империей предстояло только совладать с двумя трудностями: отделаться на востоке от Нигера, который, начальствуя войсками в Азии, был тогда провозглашен ими императором, и на западе – от Альбина, стремившегося также к захвату верховной власти. Считая опасным для себя начинать одновременно борьбу с обоими соперниками, Север решился действовать открытою силой против Нигера и обманом против Альбина. Для достижения последней цели он написал Альбину дружественное письмо, в котором извещал его, что, избранный Сенатом в императоры, он тяготится слишком большой властью и желал бы ее разделить с Альбином, почему и посылает к нему титул Цезаря и декрет Сената, которым Альбин признан его соправителем. Альбин попался в западню, приняв всю эту проделку за чистую монету. Когда Север победил и умертвил Нигера, когда он успокоил возмущения на востоке, то, возвратись в Рим, он принес Сенату жалобу на действия Альбина, в которой обвинял последнего в неблагодарности за все благодеяния, какими он его осыпал. Говорил, что ему известно, что Альбин замышляет тайно умертвить его, и заключил тем, что считает себя не вправе оставить безнаказанной такую изменническую неблагодарность. Тотчас же вслед за этим заявлением он направился во Францию, где тогда находился Альбин, и лишил его власти и жизни.