Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни Страница 2

Автору при этом очень хотелось внести свою, пусть и небольшую лепту в изучение биографии и понимание личности и учения Фрейда, но очень скоро он понял, что сделать это практически невозможно. За последние десятилетия в России был издан огромный массив литературы, посвященной Фрейду и принадлежащей перу как зарубежных, так и отечественных авторов — начиная от крайне неудачного биографического романа Ирвинга Стоуна «Страсти ума, или Жизнь Фрейда»[7] и трехтомной биографии Эрнеста Джонса[8] до книги комиксов Ричарда Осборна «Фрейд для начинающих»[9].

С появлением Рунета этот массив расширился еще больше, а если прибавить к этому книги на иврите, английском, немецком, французском и других языках, то количество изданий получается запредельным. Выходило, что мне не остается ничего другого, как написать очередную биографию-компиляцию.

И всё же автор осмеливается предположить, что в итоге ему удалось выйти за рамки банальной компиляции и либо открыть в личности и в биографии Фрейда некие новые моменты, либо предложить новый взгляд на те из них, которые были давно известны.

В пользу этого свидетельствуют по меньшей мере три фактора.

Во-первых, авторы почти всех существующих биографий Зигмунда Фрейда и исследований его творческого наследия делятся на две основные группы. Первые, подобно английскому психоаналитику Эрнесту Джонсу, французскому литератору Роже Дадуну[10], личному врачу Фрейда Максу Шуру[11] и другим, являются «фрейдофилами», то есть убеждены в однозначной правоте психоанализа и едва ли не боготворят его создателя. Они предпочитают обходить «острые углы» его биографии, замалчивать те или иные ее сомнительные детали, чтобы ни в коем случае «не запятнать светлый образ Учителя». Другие, вроде врача-психиатра профессора Олега Григорьевича Виленского[12] или российского физика Олега Евгеньевича Акимова[13], относятся к лагерю «фрейдофобов», отказывающих психоанализу в какой-либо научной или философской ценности, изображающие Фрейда как человека, лишенного всяческих моральных принципов и страдающего сильным психиатрическим расстройством, едва ли не шизофренией. Эти авторы, в свою очередь, как раз обращают повышенное внимание на «темные пятна» в биографии Фрейда и высказывают на их основе подчас такие фантастические гипотезы, что их самих впору подозревать в обсессии и шизофрении.

Даже те авторы, которые пытаются выстроить объективное жизнеописание Фрейда, вроде австрийского психоаналитика Фрица Виттельса[14], в итоге оказываются либо в том, либо в другом лагере. Попытку написания более или менее объективной биографии Фрейда предпринял британский биограф и писатель Пол Феррис[15], но и он, будучи по большому счету «фрейдофилом», тушуется при обсуждении ряда интимных подробностей жизни Фрейда и уходит в сторону.

Автор этой книги стремился избежать как того, так и другого подхода, не боясь коснуться глубоко личных деталей его биографии, но одновременно стараясь избежать каких-либо спекуляций по этому поводу и тем более не рисовать вместо честного, реалистичного портрета некую карикатуру на этого — как бы мы к нему ни относились — подлинно великого человека.

Второй фактор заключается в том, что Фрейд, так любивший вглядываться в подробности чужих жизней, по большому счету тщательно оберегал свою частную жизнь от вторжения посторонних глаз. Незадолго до женитьбы, именно для того, чтобы затруднить работу будущим биографам, он уничтожил почти весь свой архив и с тех пор время от времени уничтожал те или иные рукописи и личные бумаги. Он был не против публикации своих биографий, но при условии, что сам будет направлять труд биографа, как это было со Стефаном Цвейгом или Эрнестом Джонсом. В «Автобиографическом исследовании» Фрейд строго дозировал сведения о своей личной жизни, а когда в 1933 году доктор Рой Винн предложил ему написать «более сокровенную автобиографию», то Фрейд ответил следующим письмом: «Ваше желание, чтобы я написал сокровенную биографию, вряд ли исполнимо. Даже то количество автобиографических данных (эксгибиционизм), которое потребовалось для написания „Толкования сновидений“, я нашел для себя достаточно тяжелым делом, и мне не кажется, что кто-либо узнает много из такой публикации. Лично я прошу от мира нечто большее, а именно, чтобы он оставил меня в покое и посвятил вместо этого свой интерес психоанализу».

Узнав в 1936 году, что Арнольду Цвейгу предложили стать его биографом, Фрейд в письме не только решительно запретил ему это делать, но и добавил: «Становящийся биографом обязывается лгать, утаивать, лицемерить, приукрашивать и даже прикрывать свое непонимание, так как биографическая правда недоступна, а если бы и была доступна, не была бы использована. Правда — торная тропа, и люди ее не заслуживают…»[16]

Но все вышесказанное, с одной стороны, затрудняет работу биографа, а с другой — делает ее более увлекательной, побуждая его реконструировать те или иные события из жизни своего героя; реставрировать их на основе прямых и косвенных фактов, почерпнутых из разных источников, — подобно тому, как археолог из множества разбитых черепков склеивает этрусскую амфору изумительной красоты. Именно такую попытку реставрации биографии и представляет книга, которую вы сейчас держите в руках.

Наконец, третий, пожалуй, самый важный фактор заключается в определенной близости судеб автора этой книги и ее героя, несмотря на временно́е расстояние между ними. Я убежден, что невозможно понять Фрейда, не учитывая его принадлежности к еврейскому народу, не зная особенностей жизни еврейской ассимилированной, но всё же сохраняющей свою национальную самоидентификацию семьи, живущей в нееврейском окружении, не имея представления о тех специфических проблемах и душевных травмах, через которые приходится проходить детям и подросткам из таких семей, их особого мироощущения. Этот аспект, пожалуй, дает автору, принадлежащему к тому же народу, что и Фрейд, а также росшему в сходной среде, утверждать, что он понимает душевные порывы и мотивы поступков создателя психоанализа лучше, чем кто-либо другой.

Впрочем, так это или нет, пусть судит читатель.

Автор выражает огромную благодарность за помощь в написании этой книги замечательному психоаналитику и социальному работнику Елене Шпигнер.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ

ДИНАМИЧЕСКИЙ ДИАГНОЗ

Установленная форма И[стории]. Б[олезни]. состоит из нескольких разделов. Первый раздел содержит паспортную часть (фамилия, имя больного и др.), данные о времени поступления и выписки, производимых операциях, о порядке госпитализации и др., а также динамический диагноз (диагноз направившего учреждения, приемного отделения, клинический при поступлении и заключительный, у умерших — патологоанатомический)…

Глава первая

НАВЕКИ «ГАЛИЦИАНЕЦ»

Расхожая фраза о том, что все мы — родом из детства, не принадлежит Зигмунду Фрейду, но, вне сомнения, является одним из краеугольных камней его учения. Именно в этот период (даже не в первые годы, а в первые месяцы, а возможно, и дни нашего существования), согласно теории психоанализа, закладывается фундамент нашей личности. Первое наслаждение, первая боль, первое порицание, первый страх — ничто не исчезает бесследно. Будучи вроде бы забытыми, оттесненными в сферу бессознательного, все события и впечатления раннего детства вместе с прививаемыми нам культурными кодами в итоге определяют саму личность человека и весь ход его жизни.

Но если это справедливо по отношению к любому человеку, то тем более справедливо по отношению к Зигмунду Фрейду, сумевшему, в отличие от большинства, сохранить (или верившему, что сумел сохранить) самые ранние воспоминания детства — едва ли не с первых месяцев жизни. Без обращения к раннему периоду жизни Фрейда, более того — без знакомства с его семьей (а также того, как он сам рисовал жизнь этой семьи), по большому счету невозможно понять, ни откуда берет истоки его учение, ни саму его суть. Поэтому неудивительно, что почти все биографы Фрейда всегда начинают с его родословной, тем более что на первый взгляд проследить ее совсем не сложно.

В автобиографии Фрейд пишет, что его предки жили на берегах Рейна, затем переехали на восток и оттуда уже перебрались в Вену. Но вот тут-то Фрейд впервые и лукавит. Вольно или невольно — это важный, но уже другой вопрос. Фрейд лукавит — и это главное, так как никаких документов, подтверждающих, что его предки жили на берегах Рейна, нет. Однако для Зигмунда Фрейда эта фраза, видимо, имела принципиальное значение. Евреи Германии и Франции, первыми из своих соплеменников причастившиеся к европейской культуре и попытавшиеся стать ее частью, вплоть до Второй мировой войны крайне недоброжелательно относились к евреям Чехии, Польши, России, Украины, Бессарабии, презрительно называя их «ост-юден» — восточные евреи. Фрейду явно не хотелось числиться среди «ост-юден» — вот он и придумал версию о предках с Рейна, и не исключено, что сам же в нее и поверил.