Владимир Леви - Стихи Страница 2

...А потом ты опять один.

Эти мысли, Бог с ними, а веки твои стреножились, ты их расслабь, это утро никто, представляешь ли, никто, кроме тебя, у тебя не отнимет. Смотри, не прошляпь этот мост, этот старый мост, он обещан, и облако обещает явь, и взахлеб волны плещутся, волны будто бы

рукоплещут, и глаза одобряют рябь.

А потом ты опять один.

.

* * *

Я садился в Поезд Встречи. Стук колес баюкал утро. Я уснул. Мне снились птицы. Птицеруки, птицезвуки опускались мне на плечи. Я недвижен был как кукла. Вдруг проснулся. Быть не может. Как же так, я точно помню. Я садился в Поезд Встречи. Еду в Поезде Разлуки. Мчится поезд, мчится поезд сквозь туннель в каменоломне.

.

* * *

В этой вечнозеленой жизни, сказал мне седой Садовник, нельзя ничему научиться, кроме учебы, не нужной ни для чего, кроме учебы, а ты думаешь о плодах,

что ж, бери,

ты возьмешь только то, что возьмешь,

и оставишь то, что оставишь.

Ты живешь только так, как живешь,

и с собой не слукавишь.

В этой вечнозеленой смерти, сказал Садовник, нет никакого смысла, кроме поиска смысла, который нельзя найти, это не кошелек с деньгами, они истратятся, не очки, они не прибавят зрения, если ты слеп, не учебник с вырванными страницами. Смысл нигде не находится, смысл рождается, дышит, цветет и уходит с тобою вместе

иди,

ты возьмешь только то, что поймешь,

а поймешь только то, что исправишь.

Ты оставишь все, что возьмешь,

и возьмешь, что оставишь.

.

* * *

...И этот дождь закончится, как жизнь... И наших душ истоптанная местность с провалами изломов и кривизн вернется в первозданную безвестность.

Там, в темноте, Предвечная Река к своим пределам тени предков гонит, и мечутся, как звери, облака под взмахами невидимых ладоней, и дождь, слепой, неумолимый дождь, питая переполненную сушу, пророчеством становится, как дрожь художника, рождающего душу.

...И наши голоса уносит ночь... Крик памяти сливается с пространством, с молчанием, со всем, что превозмочь нельзя ни мятежом, ни постоянством... Не отнимая руки ото лба, забудешься в оцепененье смутном, и сквозь ладони протечет судьба, как этот дождь,

закончившийся утром.

.

* * *

Плачь, если плачется, а если нет, то смейся, а если так больнее, то застынь - застынь, как лед, окаменей, усни.

Припомни: неподвижность есть завершенный Взрыв, прозревший и познавший свой Предел... Есть самообладание у Взрыва. Взгляни, взгляни - какая сила воли у этой проплывающей пылинки. Какая мощь - держать себя - в Себе, Собою быть - ничем не выдавая, что Взрывом рождена,

и что мечта всех этих демонят и бесенят,

ее переполняющих, единственная - Взрыв! - о, наконец, распасться, расколоться - и взорваться!..

Тому не быть. Торжественная сила смиряет их, и эта сила - Взрыв.

.

{Памяти любимого отца}

Судьба строки - предсказывать судьбу и исцелять невидимые раны публичной постановкой личной драмы. На твой спектакль (читай: автопортрет) входной билет хранится столько лет, насколько хватит выпитого неба. В грохочущих сосудах ширпотреба душа сгорает и летит в трубу... В двуспальном переплете, как в гробу, о перемене позы молишь слезно, хрипишь и рвешься - воздуха! - но поздно: ты промотался, ты истратил бронь, ты платишь за украденный огонь...

.

* * *

Районный психодиспансер внутри плюгав, снаружи сер. Я в этот дом служить засел. (А мир на волоске был, как и сегодня.) Для счастья не было причин. Там воздух был неизлечим. Ни пожалеть, ни удивить, а лишь отчасти придавить пятой господня.

.

* * *

Как беспробудно эта ночь темна. О жгучий холод, злой отец, спасибо ты научил нас разводить огонь.

.

* * *

Так испокон: в начале - Слово, а овцы - врозь, без пастухов... Как зверь рождал один другого, стихи рождались из стихов. Ветвями царственных династий цвели великие - в веках, а прочие, мышиной масти, ловили вшей на чердаках. И как бы ни сопротивлялись отцы смененью хромосом, между собой совокуплялись земля и небо, явь и сон. Стерильность ангелам обрыдла, и в наущение богам нектар метафор, как повидло, толпа размажет по губам...

.

* * *

Сколько свободы, о, сколько в Тебе свободы!.. Как Ты делаешь все из свободы, как меня делаешь?.. Океан пью и не выпью, дышу и не надышусь... Ненасытность растет, пьянею, жажду всего и вся... Страж границ моих - страх просыпается поздно! - он позади, а я свободен, пройду все испытания...

.

* * *

Не плачь, не просыпайся... Я слежу За полночью, я знаю расписание. Ты спи, а я тихонько расскажу Тебе про нас с тобой... Луна личинкой по небу ползет. Когда она устанет и окуклится, Песчинками зажжется небосвод, И душный город темнотой обуглится... Не вспыхнет ни фонарик, ни свеча, Лишь тишины беззвучное рыдание. И древние старухи, бормоча, Пойдут во сне на первое свидание. И выйдет на дорогу исполин. И вздрогнет город, темнотой оседланный... Он отряхнет кору песков и глин И двинется вперед походкою дремотною. И будет шаг бесшумен и тяжел, И равномерно почвы колыхание, И будет город каждым этажом И каждой грудью знать его дыхание... Не знает свет, не понимает радуга, Как можно обходиться без лица И для чего ночному стражу надобно Ощупывать уснувшие сердца... Но я узнал, мне было откровение, Тот исполин в дозоре неспроста: Он гасит сны, он стережет забвение, Чтоб ты не угадал, что ночь пуста. Когда-нибудь ты босиком побегаешь По облакам, как наш бумажный змей, Но ты еще не знаешь, ты не ведаешь, Какая сила в слабости твоей.

.

* * *

Во мраке просыпаясь звуки шлю тому, Кого не знаю и люблю, Кого люблю за то, что не познаю. Ты слышишь?... Мы живем на сквозняке. Рука во тьме спешит к другой руке, И между ними нить горит сквозная. Ты чувствуешь? Душа летит к душе. Как близко ты, но мгла настороже Закрытых окон нет, глаза закрыты. Во мраке просыпаясь, звуки шлю тому, Кого не знаю и люблю, и верю, и ищу, Как знак забытый...

.

* * *

Блажен покой, когда, закрыв окно в ненастный день, мы остаемся дома... В ком нет металла, тем и суждено пожаловаться на склад металлолома, тех гнут, и мнут, и плавят, как хотят, пока не отольют искомой формы. О, сколько нас, уступчивых котят, пошло на шапки за доступность корма. А в ком металл - тех можно изломать, но не согнуть. Пока в избытке глупость, легко все положенья принимать и засыпать - но действует упругость. ...Я погибал. Мне выгодный позор знаком до тонкостей, я им проникся еще с дошкольных лет, когда позер во мне уже утюжился и стригся, успешно выступал во всех ролях, какие по сценарию давались. Но зрела тошнота, и на полях заметки кой-какие появлялись...

.

* * *

...Приснилось, что я рисую, Рисую себя - на шуме, На шуме... Провел косую Прямую - и вышел в джунгли. На тропку глухую вышел И двигаюсь дальше, дальше А шум за спиною дышит, И плачет шакал, и кашель Пантеры, и смех гиены Рисуют меня, пришельца, и шелест змеи...

мгновенный озноб. На тропинке - Швейцер, спиною ко мне. Косолю спасает. Головка виснет... Движения рук рисуют рисунки на шуме жизни, а в воздухе кто-то чертит газетные заголовки рисунки на фоне смерти.

{(Не глядя)} - Корцанг...Бечевки... Держите...Возьмите скальпель... ...Все, поздно...

стоять напрасно не стоит. У нас н Альпы Швейцарские, здесь опасно, пойдемте... Вы мне приснились Я ждал, но Вы опоздали, Вы снитесь мне... Вы изменились. Вы то же кого-то ждаль? Не надо, не отвечайте, я слышу. Мы в преисподней учтите...

{(лицом)} ...зачатье мое было в день субботний, когда Господь отдыхает. Обилие винограда в тот год залило грехами Эльзас мой...Природа рада и солнцу, и тьме, но люди чудовищ ночных боятся и выгоду ищут в чуде.

А я так любил смеяться сызмальства, что чуть из школы не выгнали... И рубаху порвал и купался голым. Таким я приснился Баху, он спал в неудобной позе...

Пока меня не позвали, Я жил, как и Вы, в гипнозе, с заклеенными глазами. И вдруг - сюда в Ламбарене, душа, как звук, полетела опять - суета на сцене и шум, но не в этом дело. Здесь Бах посадил трилистник, И встретились, как в концерте, рисунки на шуме жизни, рисунки на фоне смерти.

А я зажигаю лампу и вижу - сквозь дым, сквозь стены седые зрачки сомнамбул, забытых детей Вселенной, израненных, друг на друга рычащих, веселых, страшных... пойдемте. Седьмая фуга излечит от рукопашных.

Я равен любому зверю И знанье мое убого, но скальпель вонзая - верю, что я заменяю Бога иначе нельзя, иначе рука задрожит, и дьявол меня мясником назначит, и кровь из аорты на пол...

Вот истина - Божье жало, м вынуть его не осмелились. Отсюда и боль, и жалость, надежда, и страх, и ненависть, которая смертью лечится, когда не нужна личина... Дитя мое, человечество, неужто - неизлечимо?

.

* * *

Мы сами выбираем образ смерти. Свою тропинку и обрыв следа проносим в запечатанном конверте, а вскрытие покажет, как всегда. Толкая нас на риск и самовольство прохладный господин по кличке Рок использует и веру, и геройство, как искушенный карточный игрок. Он ни при чем, он только исполнитель твоих желаний и твоих побед, твой ревностный помощник и ценитель, твердящий наизусть твой детский бред. И ты идешь за собственною тенью, От самого себя бесследно скрыв, что этот путь - и миг, и лик смертельный всего лишь выбор - выбор и обрыв...