Александр Лукьянов - Учительница... Страница 2

«Знакомый директор школы сетовал: «Школу захлестывает поток рекомендаций, приказов и всевозможных стандартов. Она не в состоянии все это выполнить. У меня три завуча, не разгибаясь, сутками выдумывают отчеты, учителям некогда работать – надо заполнить кучу документов, иначе получим нагоняй. Притом все чаще не за работу, а за недостаточно оптимистические отчеты. Поэтому происходит массовый обман». (http://www.newsland.ru/News/Detail/id/311725/cat/42/)

О впадении в детство.

Кстати, о зарплате. Выше уже говорилось, что повышение теперешней учительнице заработной платы в разы и даже десятки раз не приведёт ровным счётом ни к чему: «Сытое брюхо к развитию глухо». А вот сохранение жалованья на минимальном уровне, напротив, оказывает колоссальное воздействие на психику: «Голодной куме всё хлеб на уме».

Самый простой и действенный способ разложения личности - прививание взрослому индивиду детской психологии. Это достигается в лагере простейшими средствами. Хроническое недоедание заставляет узника всё время думать о еде. Неизменные темы пересудов заключённых: что сегодня будут давать на обед, что съедобное удалось достать стащить или выменять, что едят эсэсовцы и т.п.

 Нищенская оплата учительского труда заставляет их думать только о том, как оплатить растущие счета за коммунальные услуги и купить не китайские растворимые без осадка сапоги, а нормальную зимнюю обувь. Я уж не говорю о том, что лечение болезней превращается в недопустимую роскошь.

В концлагере истово пекутся о чистоте. Эсэсовцы непрестанно проверяют чистоту рук, ушей, обуви, постели. О-па, а вот и нарушитель! Как покарать? Взрослой сформировавшейся личности при всех скучным голосом, зевая,  приказывают снять штаны и, зевая, стегают розгами. Обычное наказание для неразумных детей. Больно? Вполне можно пережить. Но каков психологический эффект: сформировавшегося индивида низвели до уровня нашкодившего ребёнка. Мне объявили выговор на педсовете за не вовремя сданные сводки успеваемости. И что? Вообще-то, ровным счётом – ничего. Но носом натыкали в вышеописанном стиле.

Эпизод из моего учительского прошлого, первый год работы в школе. Каждый день перед уроками завуч в обязательном порядке просматривали мои планы-конспекты. Если находила - с её точки зрения недостатки - указывала на них. Нет-нет, меня не наказывали, не высмеивали, «прокол» на этом считался исчерпанным. Но до сих пор помню смутное ощущение неловкости от процедуры. Казалось бы, всё совершенно верно: оказание помощи неопытному новичку, но я-то вроде был уже взрослым человеком, с отличием окончившим университет и отслужившим в армии, а эти проверки низводили до уровня старшеклассника.

В концлагерях издавалось много распоряжений, предписаний, инструкций, постановлений и др и пр. Столько же, сколько и в школах. Притом, подавляющее большинство из них малосущественны, или вообще несущественны. Они чаще всего остаются неизвестными заключённым и учительницам, сплошь и рядом противоречат друг другу. Но именно они создают в лагере (школе) такую обстановку, в которой каждый шаг узника («оказательницы образовательных услуг») может быть легко объявлен нарушением. Постоянно осознаёшь: себя в состоянии провинившегося подростка тебя всё время есть за что наказать. «Работа педагогов все более осложняется и ухудшается: всевозможные инструкции жестко очерчивают разрешенный минимум педагогического творчества – стандартизировано почти все.» (http://www.newsland.ru/News/Detail/id/311725/cat/42/)

А вот ещё из лагерного быта... Выстраивают заключённых по стойке «смирно» и минут сорок пять - час зачитывают вслух что-то общеизвестное. К примеру, правила лагерного поведения, приказы администрации, которые и так расклеены перед каждым бараком. Ещё раз сбросили  взрослую личность на стадию ребёнка: вслух прочтём тебе то, что ты знаешь.

Теперь посмотрим, как ведут себя «оказательницы образовательных услуг». Вот им сообщили, что состоится очередной педсовет, где произойдет очередное «чтение вслух» и переливание из пустого в порожнее. Большинство идёт, «куда послали». Другие злятся, доказывают себе, что надо идти, что не следует раздражать директора. А потом – тащатся в указанный кабинет и садятся за последние столы. Что ж, для вторых пока не всё потеряно, они сопротивляются превращению в «программируемых исполнительниц».

О взаимоотношениях.

В концлагере между заключёнными не было и не могло быть крепких, длительных симпатий, дружбы. Даже простое товарищество отсутствовало. Этические нормы становились простейшими. Узники вели себя по-детски: поссорятся-помирятся-поссорятся. Положение осложнялось половой однородностью, все заключенные –мужчины со сходной психической гаммой.

В практически полностью женских коллективах школ какие только трагиконфликты не разыгрываются из-за не так переставленного коллегой кактуса на подоконнике! Шекспир желчно завидует!

Утро. Барак лагеря. Воет сирена. Подъём! Три четверти часа на то, чтобы вскочить, заправить постель, посетить туалет, потребить скудный завтрак, построиться на плаце. При заправке постели всё должно иметь непогрешимо точную геометрическую форму: прямые углы, плоские поверхности Кубом уложенная подушка, сложенное в соответствии с геометрическим узором одеяло. Требования – не к одной постели, но для целого ряда в одном проходе. Всё должно быть выстелено по идеальной прямой - порой эсэсовцы проверяют заправку постелей геодезическими приборами. Но ведь разбуженные сиреной после шестичасового заполненного кошмаром сна люди прыгают друг на друга с двух- или трёхэтажных нар! Верхние неизбежно неизбежно портят всё тем, кто внизу. А если хоть одна постель окажется убранной неправильно, пострадают все. В лагере наказывают не только того человека, совершившего проступок. Очевидно, что личная ответственность за сделанный выбор за свои поступки укрепляет психику, а значит в лагере оно непозволительно. Наказание обрушивается на всю группу заключённых, к которой принадлежал провинившийся: весь барак, всю рабочую команду. Бывали случаи – на весь лагерь. Это заставляет самих узников следить за порядком. Мне не дадут совершить подвига, выдающегося поступка твои же соседи по бараку, они донесут эсэсовцу или сами изобьют. Дикое положение - интересы эсэсовцев и заключённых совпадают! «В теленовостях, например, когда показывают, как чиновники потянулись в школы, педагоги в кадре участвуют в «веселых стартах» и штурмуют снежные крепости. На самом деле, они подыгрывают чиновникам, потому что те могут не дать школе денег, не утвердить сметы.» (http://www.newsland.ru/News/Detail/id/311725/cat/42/).  

Всё, постели, наконец застелены. В туалет! Гм, «туалет» -  слишком преувеличено. Выстраивается очередь в тысячу человек, ведь на них всего десяток «посадочных мест». А из-за плохого питания у всех проблемы с пищеварением. Очередь едва ползёт, злобно покрикивает на замешкавшихся. А у меня только 45 минут! Надо успеть, надо! Потому что днём, во время работ, если «прихватит», придётся подходить к эсэсовцу и, превратившись в ребёнка, вымаливать у него позволение сходить в туалет. Вволю поизмывавшись, он может позволить. А возможно и не разрешит.

Но я ненавижу не эсэсовцев, установивших такие порядки. Я пропитываюсь ненавистью к мешающим мне таким же заключённым. А ещё больше – к не таким: -«Тебе что, больше всех надо? Что ты из штанов выпрыгиваешь? На кой чёрт тебе сдалось писать новый учебник? С ума сошёл – с личными ноутбуком и проектором приходишь на урок?»

3

О незаурядности и страхе.

В лагере ежедневно перед строем кого-то порют плетьми, расстреливают, вешают. Должен присутствовать «запах страха», должен! Эсэсовец прохаживается перед строем. Он понимает, что наступил момент кого-то наказать для поддержания «запаха» Вот только кого? Все уже такие неразличимые: с одинаково отсутствующим выражением глаз, в одинаковых полосатых робах. Кого?! Любого, кто хоть чем-то отличается. Безошибочно действует расчёт на то, что инстинкт самосохранения сам будет разрушать личность, заставит сливаться с полосатой массой, становиться неотличимым. Известен случай, когда заключённого, бросившегося на проволоку с током два дня спасали хирурги в эсэсовском госпитале. Для того, чтобы потом торжественно повесить. Ведь в лагере нет даже главного права – на выбор жить или умереть. Заключенный лишён возможности выбора, попытка самоубийства наказывалась… смертной казнью. Всё логично.

Я -. «оказательница образовательных услуг». В газетах и на телевидении – визгливая кампания по поводу реформ образования, модернизации, ликвидации «ненужных» естественнонаучных дисциплин. Три четверти учителей физики - уволят. Но я не «физичка», меня не тронут.Только сидеть тихо и не высовываться! Следующие на очереди учительницы русского языка и литературы. Уф, снова пронесло. Только вот, чем дальше, тем хуже. Из двух «историчек» в школе останется только одна. Другую «оптимизируют». Теперь от ужаса уже некуда деваться. Я или она?! Только не я! Инстинкт самосохранения заставляет полностью ползти к эсэ… к администрации. Слиться с ней духовно. Распознавать крохотные нё капризы и перемены настроения. Раствориться в провозглашаемых ею лозунгах целиком и полностью. Вот только сначала для этого потребуется растворить свою личность. Отказаться от себя, подавить осознание античеловечности «реформ», забыть о предательстве себя и детей. И «оказательница образовательных услуг» приступает к уничтожению своей личности. Сама! Посмотрите, вот она читает «основные направления образовательной реформы». Читает между строчек, впитывает целиком. Она вливается в замыслы руководства и заставляет себя не видеть их идиотизма и пагубности.. На неё уже не нужно оказывать давления. Она истребила свою незаурядность, сама себя сделала «программируемой исполнительницей». И приходит к ней чувство безопасности, и исчезает понимание того, что безопасность-то мнимая, никаких гарантий нет. Б.Беттельхайм подчёркивал, что доносчики не пользовались в лагере никакими привилегиями. Почему? Всё просто: недопустимо, чтобы заключённый мог  какими-либо действиями повлиять на своё положение..