Борис Жук - Жизнь по сути своей Страница 2

Манипулировать вниманием и энергией в раннем детстве довольно легко – мы можем долго наблюдать за бабочкой, а через мгновение напрочь забыть о ней и увлечься чем-то другим; можем играть с машинкой, а через минуту подарить её незнакомому мальчику и взять что-то другое. Это игра с миром без устойчивых правил и целей – просто так, ради интереса. Мы играем с тем, что интересно пока не наиграемся и двигаемся дальше.

При этом мы объективно становимся сильнее – растём и развиваемся – потому что получаем от жизни больше, чем отдаём. При соприкосновении со всем интересным ресурс возвращается к нам, насыщенный энергией впечатлений, которая нужна нам для развития.

Речь идёт об энергии впечатлений в широком смысле, в том числе и о получаемой с пищей, хотя это лишь один из способов. Многие сталкивались с ситуациями, когда настолько увлекались чем-то, что забывали поесть без последствий для организма – искренний интерес позволял насытиться иным способом. К тому же, в детстве ресурс довольно легко восстанавливается – для этого достаточно немного поспать. Сон – это, по сути, процесс отключения от всех сценариев и соприкосновения с внутренним хранилищем ресурса в его изначальной, потенциальной форме, а его запасы там, по меркам этого мира, неисчерпаемы.

Такова ситуация первых лет жизни: мы попадаем в реальность, единственный инструмент взаимодействия с которой – наше тело. Объекты окружающего мира вызывают либо интерес, либо страх. Страх обычно связан с неприятными телесными ощущениями, но при этом страшное притягивает наш ресурс так же, как и желанное – его интересно познавать, поэтому, по большому счёту, нам интересен весь мир. Мы тянемся ко всему интересному, а соприкасаясь с ним насыщаемся впечатлениями, маршрут нашего движения в мире при этом определяется исключительно искренним интересом – таким образом мы реализуем врождённый сценарий индивидуального развития. Это – состояние изначальной естественности, предельно прямого и искреннего взаимодействия с миром.

Воспитание и идеи

Затем мы учимся называть объекты словами. Помимо впечатлений от непосредственного соприкосновения с реальностью у нас появляется описание мира – область сознания, где хранятся названия разных предметов, свойств, действий. Пока мы описываем словами физические объекты, их свойства, процессы, ощущения – наше мышление остаётся реалистичным и конкретным, образы и слова в сознании соответствуют реальности в том виде, в котором мы её непосредственно познаём.

Особую роль играют слова «хорошо» и «плохо». Изначально «хорошо» обозначет чувство резонанса, а «плохо» – диссонанс. То есть слова описывают реально ощутимые вибрации – мы действительно чувствуем, когда нам хорошо, а когда плохо. Но потом нас обучают абстрактным категориям, напрямую не связанным с реальностью. В частности, объясняют, что бывает «хорошо» и «плохо» не для нас лично, а вообще «для всех» – «правильно» и «неправильно».

Поскольку для реалистичного сознания этих абстрактных категорий изначально не существует, нас воспитывают: поощряют (делают нам хорошо), когда мы делаем что-то «правильное» и наказывают (делают нам плохо), когда мы делаем что-то «неправильное». Происходит тренировка условного рефлекса: правильным быть хорошо и приятно, а неправильным – плохо и страшно.

На это накладывается эмпатия – ребёнок хорошо чувствует других, в особенности – родителей. Учитывая объективную зависимость от взрослых, генетический резонанс и значимость их образов, ребёнок напрямую заинтересован в их хорошем настроении. Он чувствует, чему радуются мама и папа, и адаптируется – принимает их правила игры, вернее копирует эти правила, «намагничивается» ими.

Воспитание и эмпатия делают своё дело – происходит подмена понятий: хорошим для нас становится то, что правильно, а неправильное становится плохим. Абстрактные категории становятся значимее чувств, а общее становится важнее частного. Так мы «намагничиваемся» новой вибрацией – идеей нравственности. На её основе в нас внедряют все другие идеи о том, что правильно, а что нет и что с этим делать. Идеи становятся посредниками в нашем взаимодействии с миром, абстрактное мышление наслаиватеся поверх реалистичного.

По сути идея нравственности разделяет все элементы жизни на категории «добро» и «зло» – к первому мы обязаны тянуться, от второго – отталкиваться; соответственно – должны и сами стремиться стать «лучше» и не стать «хуже». И не важно, что мы при этом чувствуем и что нам интересно. Так идея вступает в противоречие с естественным чувством резонанса и стремится подавить его – заглушить вибрацию индивидуальности. Ведь с точки зрения идеи наша естественность с её неконтролируемым интересом – это априори что-то неправильное. Такими нас приучают воспринимать самих себя – как изначально неправильных, подлежащих исправлению через обучение и воспитание авторитетными фигурами, которые знают что хорошо, а что плохо лучше нас. Так в нас внедряют миф об изначальной ущербности – идею о нашем несовершенстве, необходимости подчиняться авторитетам, искоренять из себя зло и развивать добро, которая глубоко укореняется внутри нас и многократно поддерживается за счёт вибраций окружающих людей в течение жизни. В нашем сознании фомируются новые значимые абстрактные образы: авторитет, добро и зло, долг, правила, права и запреты, а образ нашего «я» отходит на второй план.

Миф об изначальной ущербности проявляется в нашей культуре повсеместно. От религиозных и воспитательных доктрин, в которых человек считается изначлаьно греховным существом, из которого нужно «выбить дурь» и заставить «творить добро», до готовности слепо верить «специалисту» в любой области у взрослых людей, философий, в которых непременно присутствует что-то главное, ключевая сверх-идея, служение которой придаёт жизни смысл, а сам человек при этом остаётся «на вторых ролях», а так же тоталитарных сект, где поклонение фигуре авторитета и его идеям даже не скрывается.

Можно сказать, что вовспитание создаёт ещё одну подмену понятий, которая существенно искажет восприятие на всю последующую жизнь – любовь, когда энергия дарится безусловно и искренне (а это возможно только тогда, когда объект любви искренне интересен), подменяется одобрением, когда энергия даётся условно, в обмен на соблюдение правил и отыгрывание ролей (когда идея важнее человека и его индивидуальности).

Помимо фундаментальной идеи добра и зла и мифа об ущербности в первую очередь внедряются: идея собственности, разделяющая мир на своё и чужое – к первому мы имеем право прикасаться, ко второму – нет (искажение естественной тяги ко всему интересному); и идея правды, разделяющая все элементы сознания на истинные и ложные – первые достойны упоминания, вторые – нет (сужается диапозон интереса и воспринимаемых впечатлений, появляется возможность врать, чувства обесцениваются: «Что значит ты так чувствуешь – не ври, это тебе кажется»). В течение жизни перечень идей и соответствующих им категорий постоянно дополняется. Таким образом если ранее мы видели в объектах лишь их физические, осознаваемые свойства, то теперь учимся оценивать их с позиции идей. Чувства при этом отходят на второй план – становится важнее модный ли объект, дорогой он или дешёвый, правильный или ущербный, наш или чужой… Так мы накладываем на образы объектов дополнительные слои абстрактных оболочек. Эти оболочки не существуют физически и мы создаём их сами, из воего ресурса. Грубо говоря, это коллективная галлюцинация – мы выдумываем их сами и верим в них. Идеи разделяют изначально целостное реалистичное восприятие мира на множество категорий, которые структурируют наше сознание и направляют наше внимание так, как им нужно.

Это важный момент: идеи внедряют в наше сознание свои, внешние понятия – ценности, не имеющие к нам прямого отношения. Мы не сами решаем, что истинно, а что ложно, что будет добром, а что злом – нам об этом рассказывают. Как и о том, почему именно мы должны соответствовать идеям – соблюдать правила. Обычно это объясняется через страх: если игнорировать нравственность, собственность и правду, то нас не будут «любить» родители, накажут, а то и вовсе изгонят из общества. Но если мы будем постоянно задавать вопрос «зачем», то довольно скоро упрёмся в единственное объяснение – «просто есть такая идея».

Может показаться, что идеи существуют в отдельном измерении, только ради самих себя и паразитируют на людях, чтобы обрести плоть. Так и есть, если мы слепо позволяем идеям управлять нами, а не управляем ими сами. Если человек служит идее, а не идея – человеку.