Виктор Кротов - Записки молодого человека Страница 2

Жарко. Не видно ни облачка, но небо, ярко-голубое над головой, вдали подёрнуть какой-то знойной дымкой и у горизонта становится совсем белесым.

Кузнецкий мост. Бок о бок стоят два лотка, к ним с разный сторон протянулись две очереди. На одном лотке торгуют яйцами, на другом – курами. Повод для глубокой философии на мелком месте.

Высокая, худая, чёрные коротко стриженые волосы и очень подвижное лицо. Её легко рассмешить – сразу краснеет, закрывает лицо руками и смеётся, словно плачет. Но сама – ехидная и насмешливая, любит поболтать, посплетничать…

В троллейбусе вверху голубые стёкла, сквозь которые небо, затянутое ровной серой пеленой, кажется голубым и безоблачным. Радостно прячу плащ в портфель, выхожу – и попадаю под дождик.

Книга была откровенной и ясной – как лысина.

Курчавый невысокий паренёк с большим лбом и умными глазами, склонный к непременной оригинальности и мудрейшему философствованию. Хороший математик, музыкант и шахматист. Бежал весной на пари два квартала в плавках и при бабочке. Эгоистичен и почти не сомневается в своём высоком предназначении.

Кукиш – это отказ, не оставляющий улик.

В троллейбусе. Плачет девочка. Окружающие не отодвигаются, досадливо морщась, а весело стараются помочь растерявшейся маме. «Вот я её сейчас высажу», шутливо грозит по радио водитель. В другом конце троллейбуса слышится ворчливый мужской голос: «Передайте-ка ей конфету…» Улыбаясь, пассажиры передают.

Ох, какая картина! Белесые лучи широким густым веером проткнули сизую тучу, за которой, просвечивая красноватым пятном, затаилось солнце.

Разнимешь на половинки ядро арахиса – и одна из них оказывается стариком. Это, наверное, чабан – сутулый, в бурке, в папахе, надвинутой почти до носа, с роскошной бородой, расчёсанной надвое. Всё это – как будто тщательно вырезано из слоновой кости.

Когда я шёл на выпускной вечер, даже тополиные пушинки, так настойчиво прилипавшие ко всем прохожим, меня облетали. На мне был «костюм-для-выпускного-вечера» и «туфли-для-выпускного-вечера». Всё было приготовлено давно и надето в первый раз. Я сам на себя дышать боялся. Но как же обычно, должно быть, это выглядело со стороны!..

Не спешу стать взрослым, не тороплю время. Я органически чувствую – и это не вычитанные чувства, – что в моей жизни началось некое прекрасное время. И никакие неприятности, никакие переживания не могут мне помешать наслаждаться этой порой становления тела и духа.

«Нет ничего невозможного» – то есть «нет ничего того, чего не может быть». Казалось бы – пафос, а на поверку – тавтология.

Надеюсь, я никогда не буду претендовать на публику, большую, чем я могу заинтересовать. Пока что я претендую только на своё собственное внимание.

Любое время суток по-своему украшает мир. Утром природа свежа и по-молодому прекрасна. Днём она исполнена зрелости и трудолюбивой простоты. Вечером, на закате, увенчанная короной солнца, природа обретает королевское величие. Все краски делаются гуще и значительней. Зелень елей темнеет. Стволы берёз кажутся ещё белее. Жёлтые поля пшеницы становятся старинно-золотыми. Чёрный гребень ажурных вышек на горизонте ласково расчёсывает горящие облачные кудри. Рельефней становится каждый холмик. Всё наполняется таинственным величием.

Навстречу нашей электричке промчался ярко освещённый поезд, и наш машинист тоже включил в вагонах свет. Так и я – часто жду человека, подавшего бы мне пример, чтобы сделать что-то, к чему я уже готов.

Не личность, а лишность.

У неё светло-каштановые волосы, короткая причёска лежит крупными волнами. Спортивная и женственная фигура. Большие, немного на выкате серые глаза. Гладкая чуть просвечивающая кожа. Нежные красивые губы. Когда с ней танцуешь, рука горит на её гибкой чуткой талии. Она довольно умна, самолюбива и несколько влюблена в себя. Её девиз: «на людях нужно вести себя картинно». И, следуя ему, она постоянно играет, иногда слегка переигрывая. Лишь изредка она забывает про своё правило, становясь на какое-то время самой собой. В эти минуты прощаешь ей всё её актёрство.

Полдень. Я сижу под стогом, и на книжке чуть колышется узорная тень сплетённых соломинок. Я любуюсь небом. Справа надо мной застыло – кажется, что на мгновенье, – небрежно брошенное какой-то богиней фантастическое прозрачное покрывало. Ближе ко мне небо покрыто едва уловимым налётом, словно первым утренним инеем. Слева разбросаны крохотные белые островки, сдвинутые почти вплотную, а далеко впереди они уже слиплись, срослись и над самым горизонтом превратились в ровную жемчужно-серую поверхность.

Умственным бездельем тоже можно наслаждаться. Мчаться по ухабистым сельским дорогам, стоя у кабины грузовика, завернувшись с весёлой девчонкой в одну плащ-палатку, которую изо всех сил треплет и хочет унести хмельной ветер… Лежать на только что нарубленном тобой и приятелями дёрне, которым доверху набита машина, ощущать чью-то голову на своём плече и, бездумно улыбаясь, блаженно и невпопад отвечать на бездумно заданные вопросы… А вокруг – Россия с её необъятной чудесной обыденностью. И сам ты – истрёпанный, грязный, усталый, молодой и свободный – тоже Россия. Щедро пролетая мимо, всё-таки остаются рядом деревни, леса и луга, а на них мириады травинок, каждая из которых – росток красоты. И пьяный воздух после дождя. Свет и воздух.

Из «Фонарных ассоциаций»:

– Фонари готовы капнуть огненными каплями.

– На Садовом Кольце они грациозно изгибаются перед проезжающими машинами.

– Светлые сладкие ягоды.

– На Погодинке – как шляпы в гардеробе.

Бесконечный тёмно-красный цвет. Но вот где-то в глубине начинает мерцать крошечная звёздочка. Фон сгущается, переходит в тёмную коричневую краску, а свет тем временем вспыхивает всё ярче. Это уже ослепительная звезда то в одну, то в другую сторону выбрасывает чётко очерченные узкие лучи. Постепенно от неё волнами расходится розовое сияние, оттесняя коричневую темень. Вдруг всё смешивается, звезда, дробится, блеск её осколков смягчается, расходится по всему пространству, порождая лёгкие, воздушные, медленно сливающиеся друг с другом краски. И уже лишь едва уловимый голубой свет заполняет всё кругом, а в нём, там, где раньше сияла звезда, смутно виднеется прекрасное женское лицо. Оно становится всё яснее и ближе, уже видны только глаза – огромные серые глаза. И ты поглощён этими глазами, исчезаешь в них, таешь, растворяешься…

Из окон МГУ – то ли видище, то ли видик. Видище – потому что, если нет тумана, видно огромное пространство, чуть ли не вся Москва. Видик – потому что всё уж такое крохотное, такое миниатюрное…

Тетрадь в чёрной клеёнчатой обложке. Откроешь – день. Закроешь – ночь.

Погода дождливая, но ливня нет – так, моросиночки. Всё моё внимание привлекает к себе сорокаэтажное здание МГУ, чуть померкшее от дождя, но ставшее от этого лишь более солидным и достойным. Его шпиль воткнулся в облака, и мимо башенок медленно проскальзывают их белые клочья.

Я вхожу, поднимаюсь наверх, останавливаюсь у окна. Небо спустилось так близко, что его можно потрогать руками. Я трогаю. Оно воздушное и влажное.

Даже в троллейбусе нельзя сидеть, сонно уставившись в никуда. Надо видеть людей, наблюдать, запоминать – так, чтобы потом можно было написать роман «В троллейбусе».

Небо проглотило самолёт, поморщилось и выплюнуло парашютиста.

Солидные очки, определённые черты лица. Глаза у него всегда в одном из четырёх дискретных состояний: удивлённо-озорном, нейтральном, фанатически сосредоточенном или взвешенном. В нём сильно развита хозяйственность, немного переходящая в собственничество, но это извиняется его трудолюбием, физическим и умственным.

Маргарита Фёдорова играет Скрябина». Сатаническая поэма», «Поэма пламени»… Музыка нервная, звуки оборваны на половине, смяты, всё время что-то не договаривается. И вдруг рушится даже та неясная мелодия, что была, распахиваются окна, и врывается чёрный вихрь, расплёскивая из невидимых бокалов огненное вино. Руки пианистки, как когти, вонзаются в оскаленные клавиши и рвут из них звуки, пронизанные тревогой и гордостью.

Мама. Плохо, если не можешь услышать за этим словом, придуманным детьми, всех прекрасных слов, придуманных уже выросшими детьми – взрослыми.

Передо мной большой полукруглый лесной склон. Фантастическое разнообразие цветов: тёмно-зелёные ели, резкие чёрные грозди рябины, чёткие белые полосочки берёзовых стволов, светло-зелёный, серо-зелёный, бледно-зелёный, салатовый, коричневый, оранжевый, золотой, нежно-жёлтый, бронзовый, малахитовый, небесно-синий, голубой, слабо-лиловый, пепельный… Все цвета чистые, настоящие!..