Психоанализ детских страхов - Зигмунд Фрейд Страница 2

В пять часов утра, с началом схваток, постель Ганса переносят в соседнюю комнату; здесь он просыпается в семь часов, слышит стоны роженицы и вслед за этим спрашивает: «Чего это мама кашляет?» После паузы: «Сегодня, наверное, прилетит аист».

Разумеется, в последние дни ему часто говорили, что аист принесет девочку или мальчика, и он совершенно верно связывает необычные стоны с появлением аиста.

Позже его приводят на кухню; в прихожей он видит сумку врача и спрашивает: «Что это такое?» – на что ему говорят: «Сумка». Тогда он убежденно заявляет: «Сегодня прилетит аист». После родов акушерка входит на кухню, и Ганс слышит, как она просит, чтобы заварили чай, после чего говорит: «Ага, когда мамочка кашляет, она получает чай». Затем его зовут в комнату, но он смотрит не на мать, а на сосуды с кроваво-красной водой, которые по-прежнему стоят в комнате, и, указывая на окровавленное подкладное судно, с удивлением замечает: «А из моей пипики кровь не течет».

Все его суждения указывают на то, что необычность ситуации он связывает с прилетом аиста. Он напряженно взирает на все с выражением явного недоверия, и, несомненно, в нем прочно засело первое недоверие по отношению к аисту.

Ганс очень ревниво относится к новорожденной и, когда кто-нибудь ее хвалит, находит красивой и т. д., тут же злорадно замечает: «А у нее еще нет зубов»[3]. Дело в том, что, когда он ее увидел впервые, он был весьма удивлен, что она не может говорить, и решил, что она не может говорить, потому что у нее нет зубов. Само собой разумеется, в первые дни на него очень мало обращают внимания, и он внезапно заболевает ангиной. Слышно, как в лихорадочном бреду он говорит: «Мне не нужна сестренка!»

Примерно через полгода ревность преодолена, и он становится столь же нежным, как и сознающим свое превосходство братом[4].

Немного позже Ганс наблюдает, как купают его восьминедельную сестру. Он замечает: «А ее пипика пока еще маленькая» – и добавляет: «Когда она вырастет, пипика у нее станет больше»[5].

В этом же возрасте (3¾ года) Ганс впервые рассказывает свой сон: «Сегодня, когда я спал, я думал, что нахожусь в Гмундене[6] с Мариель».

Мариель – 13-летняя дочь домовладельца, которая часто с ним играла.

Когда теперь в его присутствии отец рассказывает матери этот сон, Ганс, поправляя его, замечает: «Не с Мариель, а совсем один с Мариель».

В связи с этим необходимо отметить:

Летом 1906 года Ганс находился в Гмундене, где он дни напролет слонялся с детьми домовладельца. Когда мы уезжали из Гмундена, мы думали, что расставание и переезд в город окажутся для него тяжелыми. К удивлению, этого не произошло. Он явно радовался перемене и на протяжении нескольких недель говорил о Гмундене очень мало. И только по прошествии нескольких недель у него часто стали всплывать живые воспоминания о времени, проведенном в Гмундене. Последние четыре недели он перерабатывает эти воспоминания в фантазии. Он фантазирует, что играет с детьми – Бертой, Ольгой и Фрицем, разговаривает с ними, как будто они находятся рядом, и способен часами развлекаться подобным образом. Теперь, когда у него появилась сестра и его, по-видимому, стала занимать проблема родов, он называет Берту и Ольгу разве что «своими детьми» и однажды добавляет: «Моих детей, Берту и Ольгу, тоже принес аист». Сон, приснившийся после шестимесячного отсутствия в Гмундене, следует, видимо, понимать как выражение его желания поехать в Гмунден.

Так пишет отец; забегая вперед, отмечу, что Ганс последним заявлением о «своих детях», которых ему якобы аист принес, явно противоречит засевшему в нем сомнению.

К счастью, отец записал здесь многое из того, что впоследствии неожиданно приобрело немалую ценность.

Я рисую Гансу, который в последнее время часто бывал в Шёнбрунне, жирафа. Он говорит мне: «Нарисуй же и пипику». Я в ответ: «Пририсуй ее сам». Тогда он добавляет к изображению жирафа следующую линию (рис. 1), которую сначала делает короткой, а затем чуть удлиняет, замечая: «Пипика длиннее».

Рис. 1

Я прохожу с Гансом мимо лошади, которая мочится. Он говорит: «У лошади пипика внизу, как и у меня».

Он наблюдает, как купается его трехмесячная сестра, и с сожалением говорит: «У нее совсем-совсем маленькая пипика».

Он получает куклу, чтобы играть, которую раздевает. Он внимательно ее разглядывает и говорит: «А пипика у нее совсем маленькая».

Мы уже знаем, что с помощью этой формулы для него становится возможным сохранять в силе свое открытие [отличия живого от неживого].

Любому исследователю грозит опасность иной раз впасть в ошибку. Остается утешиться тем, если он, как наш Ганс в следующем примере, не просто заблуждается, а может в свое оправдание сослаться на словоупотребление. Так, в своей книжке с картинками Ганс видит обезьяну и показывает на ее изогнутый кверху хвост: «Смотри, папочка, пипика»[7].

Из-за своего интереса к пипике он придумал совершенно особую игру.

В прихожей находятся уборная и темная кладовка. С некоторого времени Ганс ходит в кладовку и говорит: «Я иду в мой клозет». Однажды я заглядываю в нее, чтобы посмотреть, что он делает в темной каморке. Он снимает штаны и говорит: «Я делаю пи-пи». Это означает: он «играет» в клозет. Игровой характер явствует не только из того, что «пи-пи» он просто симулирует, а не делает по-настоящему, но также и из того, что он не идет в клозет, что, собственно, было бы гораздо проще, а предпочитает кладовку, которую он называет «своим клозетом».

Мы были бы несправедливы к Гансу, если бы проследили только аутоэротические черты его сексуальной жизни. Его отец может нам сообщить свои подробные наблюдения над его любовными отношениями с другими детьми, из которых проистекает «выбор объекта», как у взрослого. Правда, и здесь перед нами предстает совершенно удивительная подвижность и полигамические наклонности.

Зимой (3¾ года) я беру с собой Ганса на каток и знакомлю его с двумя дочками моего коллеги Н., примерно десятилетнего возраста. Ганс усаживается рядом с ними; те, ощущая свой зрелый возраст, довольно пренебрежительно взирают на малыша, а он глядит на них с