Самуил Лурье - Муравейник (Фельетоны в прежнем смысле слова) Страница 20

А все же я осмелюсь высказать мрачное предчувствие и несбыточную надежду.

Боюсь, Америка даст себя втянуть в известную уголовную игру: один стоит спиной к остальным, а те тычут его кулаками; он обязан угадать, чей удар. Но если никто не признаётся - это продолжается без конца; зрители, перемигиваясь, ждут: вот сейчас фраерок поймет, что тут совсем не игра, и бросится на толпу; а толпа - на него; и если он отобьется - бойкот ему, как нарушителю правил, и вечная война.

У нас, в 167-й мужской школе, эта забава была в большом ходу; лучшее в мире образование, сами знаете.

И вот мы, цивилизованное человечество, столпились, улюлюкая, вокруг и предвкушаем неизбежную ошибку ненавистного отличника.

А я почему-то надеюсь, что не дождемся.

Не то чтобы я разделял высказанную президентом Бушем уверенность в конечной победе добра над злом. Наоборот - вообще не понимаю, с чего он это взял. Ни в одной религии этого нет, история тоже не подтверждает... Разве что в голливудских фильмах так бывает всегда.

А на самом-то деле злая воля сильней доброй.

Но все-таки ненависть - расовая, классовая, политическая, патриотическая - это прежде всего глупость. А даже на самую хитрую глупость - вот во что я, пожалуй, верю - найдется свободный ум с винтом.

Ищи нетривиального решения, сказочного поворота - скорей шевели мозгами, неизвестный очкарик!

Не получится - все пропало.

И кто-нибудь кому-нибудь в последний раз позвонит по мобильному телефону - из могилы в могилу - и скажет:

- Думали - Апокалипсис. Оказалось - погром.

Сентябрь 2001

РОГ СОБЫТИЙ

Свободен, Две тысячи первый. Закрой дверь с той стороны.

По правде говоря, он немножко прискучил, практически надоел, этот год, маршировавший к выходу, странно усмехаясь.

Он, особенно под конец, как-то забылся не по чину. Ну что такое год? Если жизнь средней продолжительности принять за час - человечество, получается, разменяло третьи сутки, - год в этом масштабе пролетает как минута. И вот такая, значит, песчинка вроде как застряла в часах, закупорила стеклянную артерию посередке: времени, - хихикает, - больше не будет. И как сейчас - будет всегда.

Потому что уже сейчас - включите телевизор или радио - уже сейчас все в порядке. За исключением отдельных происшествий: вот, скажем, в Австралии бушует лесной пожар.

Наверное, это иллюзия. Время-то движется. Часы остановились в нашем, с позволения сказать, коллективном уме. Он устал надеяться на лучшее и буркнул первому попавшемуся (наплевать, что совсем не прекрасному) мгновенью: черт с тобой, замри.

Все нормально. Какое мне дело, что где-то там, на нижнем краю карты, каждый день кого-нибудь убивают? Меня не спрашивают, от меня не зависит, на фига мне, извините, эта постоянная головная боль? У нас вон парламент есть - полтысячи неприкосновенных мужчин в костюмчиках цвета моей зарплаты, - хоть бы кто посмел полюбопытствовать, просто ради статистики, сколько, дескать, под бомбами погибло, за два года хотя бы, только детей, пусть чеченских, но все ж таки дети? Ни-ни! Понимают избранники, что нетактичный это вопрос - и никому не интересный. Вроде как про взрывы позапрошлогодние: ясно же, что это дело рук международных террористов, - а как их звать - какая разница, нет у нас этого нездорового американского любопытства. Кого-то, говорят, за эти взрывы судят - в отдаленной тюрьме пятерых каких-то карачаевцев, что ли, - ну, стало быть, получат по заслугам, а я игру "Алчность" буду по телевизору смотреть.

Или как несколько молодых разнополых слоняются по стеклянной клетке: что они будут делать, когда делать нечего?

А что на улицах таких же молодых отлавливают и в наручниках, иногда и с кляпом во рту, развозят по военкоматам, - давайте считать, что так не бывает: раз по телевизору не показывают.

И потом, ведь иначе нельзя - разве я не понимаю? Нету (у нас) другого способа поддерживать боеспособность - и отстоять территориальную целостность - и вообще поддерживать государственность: необходимо для этого, чтобы кто-нибудь кого-нибудь бил, а мы смотрели бы в другую сторону.

И буду, буду смотреть в другую: все, кажется, угомонились, и мне пора. Займусь, предположим, самосовершенствованием; пить, например, надо меньше.

Нет, я все равно немножко верю, что и Россия когда-нибудь станет нормальной страной, - какой уже сейчас представляется иностранцам. У меня лично и претензий-то немного - пожалуй, две: что так плохо работает общественный транспорт и что государство так ненавидит человека; все остальное - просто бедность, просто судьба; перетерпеть можно.

Иностранцу что? Он берет такси. Государство же, соблюдая первое правило ленинградских фарцовщиков (помните, у Довлатова?), старается не трогать иностранца руками.

Вот и не чувствует иностранец, подобно нам, на каждом шагу, что у нас эта машина сошла с ума - давным-давно, еще при царе Горохе - и возомнила себя божеством - и взрастила множество поколений в этой религии - в злобе и страхе.

В научно-фантастических романах такой сюжет кончается всегда благополучно: изобретательные астронавты вставляют взбунтовавшемуся роботу куда-нибудь под шлем программу с законами роботехники - закон первый: действовать не иначе как в интересах человека; закон второй: ни при каких обстоятельствах не унижать человека - и так далее. И перевоспитанный робот исправно прокладывает путь среди звезд и разносит кофе. Но что, если астронавты сами уверовали в робота как в верховное существо? Куда, желал бы я знать, прибудет звездолет в этом случае?

На днях собственными своими глазами видел по телевизору - и слышал собственными ушами! - человека из судейских, чуть ли не судью, который сказал: журналист такой-то справедливо и законно приговорен к тюремному заключению за намерение выдать государственную тайну! За намерение - именно это слово сказал! Миллионов, наверное, сто его слушали - человек двести, возможно, удивились - человек десять написали протест.

Новый год журналист встречает в камере.

Но он, по-моему, еще молодой - доживет до справедливости. А может статься - и до того дня, когда человечность прорвется в нашу жизнь.

Время-то все равно идет, и чудеса бывают.

Я вот читал недавно про средневековую Англию: какие свирепые были нравы! Личность считалась буквально ни за что. Еще при короле Альфреде, в конце IX столетия, действовал, представьте, такой вот миленький закон:

"Если человек, происходящий из другого места, или чужеземец идет через лес в стороне от дороги и не кричит, не трубит в рог, то нужно считать его вором: либо его следует казнить, либо пусть он выкупится".

Это, согласитесь, даже покруче нашего уличного правопорядка (вестибюли метро и вокзалы не в счет).

А теперь британский лорд выступает в палате: вы что, говорит, совсем спятили - паспорта вводить? Терроризму, говорит, конечно, бой, но не до такого же абсурда: эдак ведь рано или поздно полицейский почувствует себя вправе подойти буквально к любому англичанину и потребовать - этот паспорт предъявить!

Типа: мужчина! ваши документы!

Январь 2002

В СТИЛЕ ДИАМАТА

Вот какая Светлане С-ой досталась участь и роль, - а все из-за внешности. У Вас, наверное, тоже была похожая на нее одноклассница или однокурсница. Таких выбирали обычно в комсорги, в старосты, кассу взаимопомощи доверяли. Миловидно разумная, женственно взрослая, без этих маленьких ужимок, без подражательных затей, ни грамма того, что в высоком лондонском кругу зовется vulgar... С каким жестоким смаком, должно быть, обсуждали ее стати второгодники на переменах, нервно швыряя окурки в унитаз. Понимаю, с какой злорадной мечтой заказывал ее цинический журналист наемным насильникам, - и почему те отказались. Цинический беллетрист онанировал с ее именем печатно - в якобы романе. Легко представляю и какого-нибудь пенсионера "Лукойл-Гаранта": как утром 22-го сего месяца - скажем, по дороге в сортир - он напевает: "Подайте ж милостыню ей", - воображая эту... телезвезду возле Спасских, допустим, ворот - с протянутой рукой, а еще бы лучше - приникшей лицом к сапогу, как в кинофильме "Покаяние".

Фильм-то, между прочим, оказался поглубже, подальновидней своих первых зрителей (то есть нас); например, судопроизводство, припоминаю, там изображено именно такое, каким теперь наслаждаемся мы в правовом государстве... Но это - к слову, юридический аспект умерщвления ТВ-6 прозрачен, как слеза министра печати, а меня интересует человеческий, так сказать, фактор. С-ой и К° был дарован уникальный шанс, о котором лучше всех сказал недавно по радио некий свежеиспеченный Светоний: двадцати минут общения с Президентом, утверждает Светоний, достаточно, чтобы полюбить его навсегда; противостоять этому обаянию просто нет сил. Вы, конечно, помните, какое было у Светланы С-ой выражение лица, когда она уходила из Кремля после роковой, знаменитой встречи. Как будто она что-то поняла такое, чего лучше бы не понимать.