Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт - Исаак Розовский Страница 20

Küssnacht. Двери раскрылись, и Анна вышла на почти пустой перрон, тут же увидев молодого человека с картонкой, на которой было по-русски написано ее имя. Правда, с ошибкой – одно «Н» вместо двух. Он как-то скептически на нее поглядел («должно быть, удивился, какая неухоженная дама…»), подхватил из рук чемоданчик и повел с перрона, произнося какие-то дежурные фразы на ужасающем английском. Дождя, к счастью, не было.

– Вы местный? – осторожно спросила она.

– Нет, из Косова. Знаете такую страну? – впервые улыбнулся он и добавил: – Но я уже десять лет в Швейцарии.

Косовар распахнул перед ней дверцу машины, и они поехали. Клиника (или как ее называть – фирма? отель?) располагалась вверху на холме. Дорога заняла всего несколько минут, и все это время он увлеченно рассказывал о своей замечательной родине. Они успели стать чуть ли друзьями, когда машина остановилась у ограды, за которой виднелись деревья. Сквозь них Анна увидела трехэтажное шале со срезанной крышей, чем-то напоминавшее гостиницу в Австрии, где они с Рувой останавливались несколько лет назад. «Как миленько!..»

Косовар довел ее до самой стойки и, уходя, дружески помахал рукой. Портье что-то проверил в своей книге, попросил ее заполнить коротенький циркуляр и вручил ключ от номера. Находившийся рядом служитель тут же подскочил, подхватил чемоданчик и повел по мягкому паласу. «Номер 32, – отметила Анна. – Как год моего рождения».

Анне померещилось, что в комнате пахнет елкой. Она даже стала озираться вокруг, хотя какая елка в октябре? Но запах был. Он исходил от высокой вазы, в которой стояло несколько белых хризантем, чьи лохматые шары были похожи на морды грустных пуделей. Они вдруг напомнили ей того страшного волосатого человека из школьного учебника по биологии. Из каких-то неведомых глубин памяти всплыло его имя – Андриан Евстахиев. Только он был черный, а хризантемы белыми.

За окном сгущались сумерки. Наступал вечер. Вскоре в дверь постучали.

– Войдите, – сказала Анна.

Вошел здоровенный румяный парень, спросивший по-русски:

– Чего желает госпожа заказать на сегодня и завтра?

– Сегодня ничего, а завтра – можно осмотр достопримечательностей?

– Да, – ответил парень, что-то помечая в блокноте. – В какое время желаете начать экскурсию?

– Я думаю – часов в одиннадцать. А долго она продлится?

– Четыре часа.

– А как вас звать?

– Сергей.

– Должно быть, клиенты вам немного наскучили?

– Нисколько, мадам, – любезно улыбнулся Сергей и вышел.

За окном совсем стемнело. А в Иерусалиме похороны, наверное, давно кончились. Все разъехались по домам. Сергей появился снова:

– Что желаете на ужин? Спуститесь в ресторан или закажете в номер?

– Ничего, спасибо.

– Тогда пойдемте со мной. Вас ожидает встреча с психологом.

– А это обязательно? – спросила Анна.

Сергей развел руками:

– Таковы правила. Психолог уже ждет. Я провожу.

Психолог оказался низеньким и толстеньким человечком. Он закидал Анну множеством вопросов, особенно напирая на то, не оказывал ли кто-то на нее воздействие при принятии решения?

– Нет, никто не оказывал, – ответила она.

В конце беседы психолог произнес, видимо, дежурную фразу:

– Мадам, вы знаете, что можете в любую секунду отказаться от нашей процедуры? Чего искренне вам желаю.

Анна в ответ только улыбнулась и вышла. Сергей дожидался ее под дверью кабинета.

– Давайте, я вам покажу, где находится ресторан, – сказал он и повел ее по длинному коридору. Публики в ресторане почти не было. Анна заказала кофе и отпустила своего Вергилия.

– До номера я сама доберусь, – сказала она.

– Тогда до завтра? – улыбнулся он и ушел.

***

Утром Анна отправилась на экскурсию. Она была одна. Видимо, фирма предпочитала обеспечивать своих клиентов индивидуальными осмотрами. А, может, просто других желающих не нашлось. В машине с ней был только гид, он же и шофер.

Анна столько слышала о красотах Швейцарии, что была даже немного разочарована. Хотя в целом неплохо.

После экскурсии она едва успела вернуться в номер, как в дверь постучал Сергей.

– Пойдемте со мной на минуточку? – уютно, по-домашнему, спросил он и пояснил: – К врачу. Это ненадолго.

Анна чувствовала себя немного уставшей, но потащилась за ним.

Врач, на этот раз худой и долговязый, тоже задавал Анне какие-то вопросы, просматривая бумаги, лежавшие перед ним. Потом поднялся, подошел к стеллажу и, взяв одну из нескольких пластиковых бутылочек, похожих на те, в каких продают минералку, протянул ее Анне.

– Вот, это ваше… э-э, лекарство… – словно смутившись, сказал он. – Надо выпить всё.

«Ага, наверное, новенький. Еще не привык», – чуть ли не со злорадством подумала Анна. А потом вдруг испугалась:

– Как, уже сегодня?

– Нет-нет, что вы, – быстро заговорил врач. – Это мы по приезде клиенту выдаем. А вам уж решать, когда его принимать? И принимать ли вообще. Еще целая неделя в вашем распоряжении…

– Что ж, понятно, – сказала Анна, поблагодарила доктора и отправилась к себе, неся в руках заветную бутылочку.

Снова зашел Сергей с тем же дежурным вопросом:

– Что желаете на ужин?

Еще минуту назад Анна не могла даже подумать о еде, но сейчас неожиданно для себя и, как ей показалось, задорно (увы, это ей только показалось) воскликнула:

– Что ж, кутить – так кутить! Шампанского. И устриц, если можно. Я их никогда не пробовала. Говорят, они вкусные…

Сергей удивленно посмотрел на эту женщину с серым лицом и с не вполне симметричным лихорадочным румянцем на щеках. Ее взгляд показался ему полубезумным, но он, как и положено вышколенной обслуге, бесстрастно сказал:

– Боюсь, что устриц у нас в меню нет. Но если хотите, мы закажем их в соседнем ресторане. Тут недалеко.

– Нет, не надо. А можно вместо устриц пирожные? Только послаще.

Сергей снова что-то пометил в блокнотике:

– Ваш заказ принесут через два часа. Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо.

– Тогда позвольте пожелать вам доброй ночи.

Анна ничего не ответила. По щелчку дверного замка она поняла – ушел.

***

Ровно в семь раздался стук в дверь. Служительница в кокетливом переднике вкатила тележку с ее заказом, ловко и бесшумно открыла бутылку и собиралась поставить ее и блюдо с несколькими пирожными разных сортов на стол.

– Нет, оставьте на тележке, если можно, – попросила Анна.

– Разумеется, – ответила девушка по-английски. – Что-нибудь еще?

– Нет, спасибо.

– Тогда спокойной ночи, мадам…

Дверь захлопнулась за последним визитером в ее жизни. Анна достала бутылку с раствором нембутала, немного поколебалась, не задержаться ли здесь еще на день, но потом налила в стакан и выпила залпом.

«Ох, какой горький», – подумала она и сразу налила себе в тот же стакан шампанского, чтобы запить эту горечь. Вот оно и пригодилось. Она надкусила одно из пирожных, показавшееся ей совсем безвкусным, положила его обратно на блюдо, расстелила постель, взбила по-своему подушку, улеглась и выключила свет.

Она хотела было произнести что-то патетическое, типа «Иду за тобой!», но вспомнила, как бы поморщился Рува от такой фразы, и прикусила язык.

А потом перед ней вдруг возникла Джомолунгма. Удивительно, но она нисколько не изменилась за прошедшие несколько десятков лет. Джомолунгма пела про Щорса. Только странно, слова были те же, но мелодия – совсем другая: очень печальная, но бесконечно прекрасная. И пела она прекрасно, только (еще одна странность) сразу несколькими голосами, словно это был целый ангельский хор. Потом она увидела Мишу Байкиса в окровавленной, как у Щорса рубашке. Он выгуливал в парке трех пуделей с головами, похожими на хризантемы, которые она видела совсем недавно. Две собачки были белыми, а одна черной. Анна догадалась, что это тот самый Андриан Евстахиев. Хотя он, как и другие, ведомые Мишей на поводках, весело тявкал, Анне стало неприятно. На мгновение мелькнул Анатолий Макарович, бухгалтер, с бутылкой кагора в трехпалой руке. Он куда-то деловито шел. Анна поняла, что она видит какую-то волшебную книгу с живыми картинками. Страницы книжки переворачивались сами собой. Иногда Анна не успевала рассмотреть картинку и тянулась к ней рукой, чтобы пролистнуть страницу назад. Но пальцы проходили сквозь нее, как сквозь пустоту. Была в книжке и сама Анна. Она хорошо видела себя, но не со стороны, а как бы изнутри. Вот она стоит на коленях и роет детской лопаткой какой-то серый, твердый, перемешанный с мелкими камешками песок. И копать его трудно. Вдруг она с ужасом поняла, что разрывает могилу на кладбище в Гиват Шауле. «Зачем? Зачем я это делаю?». Откуда-то всплыла фраза: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Но она продолжала рыть. Уже стали видны края белой материи, припорошенной сверху песком. «Это же его саван», – поняла она и почувствовала, как на лбу выступил ледяной пот. Она отбросила лопатку. К счастью, книжка снова перелистнулась.