Нарративная практика. Продолжаем разговор - Майкл Уайт Страница 20

Именно осознание того, что внешний свидетель может достичь чего-то, что не может терапевт, побудило меня изучать возможности привлечения их к терапевтической работе.

Личная и профессиональная этика: принципы, лежащие в основе работы терапевта

Я описал несколько моментов, ставших поворотными в моей практике. Я упомянул пересматривание записей, внимательное отношение к голосу тех, кто обращается ко мне за помощью, а также к голосам моих коллег и внешних свидетелей в терапевтических беседах. Истории, которые я здесь описал, дали мне возможность увидеть, как выглядят злоупотребления властью внутри терапевтических отношений, как проявляется гетероцентризм и привилегированность белой расы. Они показали мне, что терапевтическая работа двигается не только благодаря усилиям терапевта, вклад обратившихся за помощью людей и внешних свидетелей может быть не меньшим, а иногда и бо́льшим.

Но дело не только в том, что обстоятельства предоставляют нам возможности; важно, как мы на эти возможности откликаемся. Что определяет наши реакции? Конечно, я представляю, что могу услышать – что в основе моих реакций лежат стремление к пуризму[23] и представления о политкорректности. У меня нет никакого интереса к тому, что называется пуризмом, и я никогда не пытался быть политкорректным специально. И тем не менее (и это часть моей этики, моих внутренних правил) я прислушиваюсь к тому, что люди говорят о последствиях злоупотребления властью внутри терапевтических отношений; о воспроизведении доминирующих в культуре властных отношений, включая проявления дискриминации по признаку сексуальной ориентации; о привилегиях белой расы и формах их проявления. Я уважаю их мнение и считаю важным признавать их вклад в терапевтический процесс, так же как и вклад внешних свидетелей. И для меня принципиальна децентрированная позиция терапевта – приоритет «макромира» жизни в противовес «микромиру» терапии.

Именно эти принципы определили мою реакцию на описанные в этой главе случаи и привели к тому, что они стали поворотными моментами в моей работе. Это своего рода личная и профессиональная этика. Она подчеркивает нашу ответственность за последствия того, что мы говорим и что делаем в своей терапевтической практике. Именно она побуждает нас строить свою работу таким образом, чтобы она была прозрачна для людей, которые к нам обращаются. Эти принципы побуждают нас признавать, что люди, занимающие субъектную позицию в доминирующих властных дискурсах, знают гораздо больше о наших привычках мышления и поведения, чем мы сами. Следование нормам этой этики ставит во главу угла отношения между людьми, а не индивидуализм (последнее модно в современной западной культуре). Наша профессиональная этика побуждает нас подвергать критическому анализу свои убеждения и спрашивать себя, в какой степени мы в своей работе воспроизводим технологии власти – традиционной или современной.

Ситуации, описанные в этой главе, стали поворотными в моей работе, потому что дали мне возможность привести мою деятельность в бо́льшую гармонию с теми принципами, которыми я руководствуюсь в работе. Но эти мои принципы входят в конфликт с двумя тезисами, которые сейчас доминируют в культуре терапии и консультирования. Один из них гласит, что качество терапевтической работы определяется ее доказательностью. То есть если какой-то подход основывается на фактических данных, то это оказывается важнее всех остальных соображений. Второй тезис касается признания главенства терапевтических отношений. Подразумевается, что к результату приводят терапевтические отношения между психологом и обратившимся к нему за помощью человеком, и это не зависит от подхода. То есть в разных психотерапевтических подходах больше сходств, нежели различий, а сама модель и подход значат совсем не много.

Однако мне кажется, что заявления о том, что у нас должны быть доказательства эффективности нашей практики и что терапевтические отношения важны сами по себе, неправомерны. Я не думаю, что кто-то будет сомневаться в том, что доказательства эффективности важны для результата. И я не думаю, что кто-нибудь будет сомневаться в том, что терапевтические отношения важны для результата. Но вопрос в том, о каких результатах мы говорим? Мне кажется, что именно этот вопрос выводит на первый план тему этики. Этот вопрос делает этику ключевым аспектом рассмотрения любой терапевтической практики.

Недавно я прочитал рассказ об одном случае. У человека были какие-то проблемы, связанные с тревожностью, и специалист сформулировал заключение, что этому мужчине не хватает уверенности в себе. В частности, по мнению терапевта, это выражалось в том, что когда этого мужчину «подреза́ли» на дороге, его это не задевало, хотя большинство водителей в подобной ситуации ведут себя по-другому – злятся и возмущаются. С мужчиной работали в одном из доказательных подходов, терапевт сосредоточился на формировании подобающих терапевтических отношений, в результате этот мужчина в ситуациях, когда его «подреза́ли» на дороге, стал испытывать и проявлять больше фрустрации, действовать «подобающим образом», то есть чаще вовлекаться в дорожные скандалы. Абсолютно точно подход сработал, есть тому доказательства, и я абсолютно точно уверен, что терапевтические отношения сыграли в этом важную роль.

А теперь давайте представим себе эту ситуацию в другом контексте. Представьте себе, что этот человек, у которого есть проблемы с тревожностью, приходит к вам. И вы слышите истории о том, как ему живется, и в том числе истории про то, как он ощущает себя на дороге. Вам становится любопытно, как же ему удается не раздражаться, не делать из мухи слона и не вовлекаться в выяснения отношений, которые всегда так или иначе происходят между водителями. А теперь представьте себе, что это ваше любопытство приводит к тому, что мужчина начинает больше обращать внимание на то, что в жизни присутствуют формы поведения, традиционно не относящиеся к «мужским», и задает себе вопрос, как так получилось, что ему подобное отношение к жизни весьма свойственно. Представьте себе, что в ходе работы это отношение к жизни приобретает новые краски, становится все более насыщенно описанным, и этот человек входит в более тесный контакт с собой и со своими представлениями о жизни. Представьте себе, что в результате этого исследования он обнаруживает, что это его «не мужское» отношение к жизни позволяет ему гораздо более гибко реагировать в разных сложных ситуациях, и испытывает гордость за свою позицию и чувствует себя в гораздо большей гармонии с жизнью. Так же, как и в первом сценарии, у нас есть доказательства, что подход сработал. И у нас нет никаких сомнений, что терапевтические отношения были весьма значимым фактором в подобном исходе работы… Вот поэтому я и говорю, что, если мы ставим во главу угла доказательность и качество терапевтических отношений, это практически