Умеренность. Путь к свободе, мудрости и величию - Райан Холидей Страница 22

«В чем она блистала, так это в своей тишине, — заметил один пресс-секретарь. — В весьма шумном мире, где люди постоянно хотят выразить себя или дать волю эмоциям, королева вела себя иначе».

У нее отсутствовало право на политические взгляды, но она была достаточно сильна и делала то, на что не способны большинство мировых лидеров, не говоря уже об обычных людях: она воздерживалась от выражения мнения о том, что лежит вне ее контроля.

Можно сказать, Елизавета II всю жизнь изучала человеческое поведение. Она не разочаровалась в ограничениях и обязанностях своего положения — напротив, нашла в нем свободу и направила энергию в продуктивное русло. Помощники считали отдельные мероприятия мучительно скучными, а королева всегда находила в них что-нибудь интересненькое.

«Разве вы не поняли, что отец этого парня был сыном камердинера моего отца?» — оживленно произносила она после затянувшегося обеда. «Заметили у того мужчины красные носки?» — спрашивала после публичного мероприятия. «Почему в галерее был лишний дирижер?» — интересовалась после концерта. Елизавета подмечала даже то, что пропустила ее служба безопасности. «Что случилось с солдатом?» — это был вопрос о молодом человеке, порезавшем руку о штык. И командир, считающий, что подобные мелочи совершенно его не касаются, не мог не ответить королеве.

Слабый ум требует постоянного развлечения и стимулирования. Сильный ум может занять себя сам и — что более важно — способен в необходимые моменты быть спокойным и бдительным.

Зная, что выдерживала королева, легко подумать: как традиционалистка в самой консервативной из профессий, она по крайней мере была защищена от сюрпризов. На деле же именно неожиданности стали самой большой и постоянной проблемой в ее жизни.

Когда Елизавета родилась, на планете попросту еще не существовало большинства современных государств. Мир переменился, буквально переделал себя за время ее царствования.

Ее работа заключалась в том, чтобы сохранить монархию как свой институт и одновременно приспособить его к быстро меняющемуся будущему. Елизавету именовали последним бастионом стандартов, и все же почти все они на протяжении многих лет переоценивались, корректировались и переосмысливались — в некоторых случаях многократно.

«Изменения превратились в постоянство, — сказала она. — Управление ими стало развивающейся дисциплиной». Возможно, именно поэтому в ее рамках королевский двор принял в качестве своеобразного девиза слова итальянского аристократа и писателя Джузеппе Томази ди Лампедузы: «Чтобы все осталось по-прежнему, все должно измениться».

Мы должны понять: самодисциплина не требует без разбора сохранять все таким, каково оно есть. Это не сопротивление всем и всему. В мире, который неизменен, особой дисциплины не требуется. Умеренность — это еще и умение приспосабливаться, извлекать пользу из чего угодно, находить возможность расти и совершенствоваться в любой ситуации. И уметь делать это с самообладанием, уравновешенностью и даже с радостью и выдумкой. Разве есть у нас другой вариант?

Возможно, самым интересным и символичным изменением в царствовании Елизаветы оказалось ее решение от 1993 года — обложить налогами… себя![108] Если дисциплина заключается в собственной подотчетности, то, возможно, нет лучшего примера, нежели решение монарха предложить правительству облагать налогом его имущество и доход вопреки возражениям самого премьер-министра.

Но это не означает вечного подвешенного состояния.

«Лучше не надо», — популярная фраза во дворце. Она означает: давайте не перегибать палку. Иными словами, не будем с этим торопиться. Или: не будем чинить то, что не сломано; давайте замедлим все, включая перемены.

Это касалось значительного состояния и славы Елизаветы. Она не была аскетичной. Она и жила в замке. Но если судьба дала ей замок, так почему бы не наслаждаться им? В определенных пределах это вполне нормально для дисциплинированного человека.

Жить в изобилии проще, чем бороться с бедностью, но и это — проблема. Чтобы справиться с ней, королева должна была соблюдать своеобразный кодекс, следовать своему чувству долга. «Я, как и королева Виктория, — говорила она, — всегда верила в старый принцип “умеренность во всем”».

Более молодые члены королевской семьи бунтовали против такого самоконтроля, в некоторых неприятных случаях даже отказывались от своих основных человеческих обязанностей. Не всем понятно, почему нельзя делать все, что хочется, почему есть не подлежащее обсуждению, что обратная сторона привилегий — это долг, а власть не может не сопровождаться ограничениями. Их постыдное поведение напоминает нам о последствиях.

Легко быть взвинченным. Легко выразить предпочтение. Легко быть в раздрае. Можно отдаваться прихотям, эмоциям или даже амбициям. А держать себя в руках? Придерживаться стандартов? Особенно когда вам наверняка все сойдет с рук? «Не лучше ли на деле быть воздержанным и терпеливым во всем, чем уметь красиво говорить о том, как нужно себя вести?»[109] — спрашивал Музоний Руф еще во времена Древнего Рима. Будучи советником правителей и элиты, он понимал: многие люди являются хозяевами своей вселенной, но им не хватает самой важной власти — над собственным разумом, над своими действиями и выбором.

Все-таки это тяжелая жизнь. Представьте: вы настолько требовательны, что в черновике обращения, принесенного спичрайтером, из фразы «Я очень рада вернуться в Бирмингем», чуть помедлив, вычеркиваете слово «очень». Потому что это не совсем правда… и было бы неискренне… и несправедливо… — по отношению ко всем другим местам, которые вам придется посетить (или которые вы вообще никогда не посетите).

Обычному человеку может сойти с рук небольшая риторическая пышность. Но обычный человек — не королева.

Трудно удерживать такой баланс! Вы не похожи ни на кого, но вы должны быть понятны каждому! Вы должны быть доступны и в то же время безупречны. Главой государства и главой церкви[110], современным и вневременным. При этом все смотрят на вас и готовы заметить малейшую ошибку!

Означает ли это, что Елизавета не позволяла себе никаких эмоций? Что самодисциплина предполагает автоматическое подавление чувств? Ни в коем случае. Королева придерживалась высоких стандартов, была удивительно терпима к нарушениям протокола: к поклоннику, который потянулся и прикоснулся к ней, к дипломату, который забыл поклониться. Говорят, с ней было удивительно легко разговаривать — она действовала успокаивающе. А ведь это тоже часть ее работы. Королевой быть тяжело, но Елизавета старалась не создавать трудностей другим.

Она получала свою долю критики, как бывает со всеми публичными людьми. Она скрывалась от этого? Жаловалась? Наоборот. В 1992-м, болезненном и тяжелом — развод дочери, известия о будущем разводе обоих сыновей, откровенные мемуары, пожар в Виндзорском замке (сама Елизавета назвала этот год ужасным — annus horribilis), — королева, еще пахнущая дымом от пожара, особо подчеркнула: ответственность перед прессой — часть ее работы.

«Не может быть никаких сомнений, — сказала она, — что критика