Сталин жил в нашей квартире. Как травмы наших предков мешают нам жить и что с этим делать - Татьяна Литвинова Страница 23

привезли в новую квартиру и оставили с кошкой «с поселка». Я развязала мешок, в котором она сидела, – перепуганная кошка сразу куда-то метнулась и скрылась в огромной двухкомнатной квартире. Я подошла к окну и увидела какой-то неуютный пустырь, а вдалеке за пустырем – дома. И на стене магазина… те самые «газовые плакаты»! Вот тебе раз! Приехали… Я ушла в дальний угол, откуда их не было видно. Позже оказалось, что это были не «газовые плакаты», а реклама Госстраха.

Я тогда часто, почти все время, плакала. Бабушка Нюся, пытаясь меня утешить, сказала, что раньше она тоже боялась смерти, но мама ей объяснила, что бояться не надо, и она успокоилась. Мама – это моя мама, ее дочь. Конечно, она была главой семьи. Сейчас я понимаю, что мама сама все время чего-то боялась. Когда-то, когда мы с ней в очередной раз не поладили, папа сказал: «Мне ее очень жаль. Это человек, который живет своими страхами». Я тогда вдруг разозлилась: а меня ему не жаль?! Но об этом он мне скажет позже… А пока мы забрали к себе бабушку Нюсю, и она стала спать со мной в одной комнате. Теперь я была там не одна, но спать «не одной» оказалось еще страшнее, потому что бабушка иногда кричала во сне. Это были даже не крики, а какой-то нарастающий гулкий вой. Я подскакивала и будила ее. Один раз бабушка рассказала свой сон: «Захожу в кухню, а там за печкой робот свернулся калачиком. Распрямился – и как на меня прыгнет!»

Рассказывала ли бабушка Нюся о своем детстве? Немного рассказывала. Как они у себя в деревне зимой с горки катались. Сейчас есть готовые санки-ледянки. А о том, какими были ледянки в бабушкином детстве, теперь мало кто помнит: дети лепили из коровьего навоза большую лепешку, поливали водой и оставляли на морозе; лепешка схватывалась льдом – и вот они, отличные санки-ледянки! Представляю восторг детей и их радостный визг. На тех ледянках ведь еще удержаться надо было!

Бабушка говорила, что ее отец бил мать, когда был пьяным, и что она помнит, как подросшие братья однажды поймали его и связали. Сейчас я понимаю, что если ее отец участвовал в Гражданской войне, то она могла знать о нем в основном по рассказам старших. Сколько ей было лет, когда он ушел на войну? Наверное, четыре. (А ее дочери, моей маме, было четыре года, когда ушел на войну ее отец.) Как я уже упоминала, бабушкина крестьянская семья была достаточно богатой, и когда их раскулачили, то забрали дом – самый большой в селе. Мне говорили, что бабушкин отец был офицером царской армии, из крестьян. Я видела групповую фотографию, сделанную в ателье: много офицеров, и среди них, в первом ряду, сидит мой прадед. Мой гордый прадед-белогвардеец. Фотографию прабабушки, его жены, я тоже помню, она была потертая, плохого качества: крестьянка в платке. «Прадедушка – белый?» – «Он был сначала белый, потом красный». И больше я бабушку ни о чем не спрашивала. Предпочла поверить, что прадедушка исправился. Но если бы он перешел на сторону красных, он бы не эмигрировал. Либо одно, либо другое…

Младший унтер-офицер не бог весть какой чин. Но в семье, насколько я знаю, им гордились. Красивая коллективная фотография; мне говорили: «офицеры». Значит, отец бабушки Нюси участвовал еще в Первой мировой. Впоследствии – белогвардеец и, говорят, эмигрировал. Сестра предполагала, что он бросил семью. Я, наконец, узнала кое-что об эмиграции белогвардейцев. Убегали не в одиночку кто хотел. Всю часть за границу выводили – собирались потом войну продолжить. В общем, хороший или нет, а семью он не бросал. Если эмигрировал, то был вывезен, так сказать, по службе. Он был профессиональным военным, как ни крути. С неправильной, по советским представлениям, историей родственников разные семьи обращались по-разному. Бабушка Нина о своих отце и дедушке на моей памяти вообще не говорила. При этом в семье о них осталось идеализированное представление, как я потом узнала. Бабушка Нюся тоже мало говорила и о своем отце, и о мамином, но в семье жила их репутация плохих людей. Прадед-белогвардеец – плохой человек. Дед Федор – плохой человек. Как выяснилось, «враг народа»…

Прадедушка – белый? В школе ведь нас учили, что белые плохие, а красные – хорошие. Я всегда потом чувствовала, что спрашивать об этом прадедушке не стоит. Но все-таки один раз, в шутку, с его фотографией в руках, спросила: «Папа, я на него похожа?» Папа (со смехом): «Как две капли воды». Жена этого прадеда, прабабушка Ирина, осталась одна с детьми, когда те были подростками; вместе они пережили раскулачивание. Если своего отца бабушка почти не помнила, то потерю матери вспоминала всю жизнь. Она говорила: «Бога нет. Если бы он был, мама бы не умерла. Мы все молились, чтобы она не умерла».

Эту прабабушку звали Ириной, и с ней тоже связана межпоколенческая передача травмы. В семье верили, что она умела наводить порчу, знала страшный смертельный заговор. Считалось, что заговор надо обязательно передать кому-то из своих детей, а иначе будешь сильно мучиться, когда придет время умирать. За ней перед смертью ухаживала старшая дочь Надя, бабушкина сестра, и считалось, что мать передала заговор ей. Бабушка мне сказала: когда умирала сама Надя, с ней была сиделка (нужно, чтобы ухаживающий человек не был родственником), а обе дочери не подходили близко без свидетелей. Я не верю в порчу, но думаю, что это очень грустная история не только об умирающей матери, к которой не подходят ее дети, но и о пугающей ненависти, с которой оставшимся членам семьи приходится жить. Это ненависть, от которой не избавиться, и так разрушительна ее сила, что ее всегда надо держать в узде. Это история о том, как мучается человек, не имеющий возможности отомстить. И о нарушенных отношениях в семье… Каждый хочет кому-то отдать эту ненависть, это смертельное оружие, чтобы она не разъедала изнутри, пока не отомстишь. Каждый пытается в страхе оттолкнуть эту невыполненную задачу, избавиться, не думать о ней. Слишком велик был страх дочерей – как бы не пришлось взять на себя месть, если мать передаст кому-то из них заговор на смерть. Что тут можно сказать?..

Сказать нечего, но иногда я думаю с грустью, полушутя: успела ли прабабушка Ирина навести порчу хоть на кого-то из тех, кто выгнал их из дома и все отнял? Все-таки обидно, если не успела. Кажется, это семья, оставшаяся