Александр Лук - О чувстве юмора и остроумии Страница 24

Дебильность — наиболее частая форма слабоумия. Дебилы способны к обучению, но в общей школе учиться не могут. Недостаток отвлеченного мышления и медленное протекание нервных процессов требуют особого подхода (наглядное обучение). Дебилы склонны к употреблению речевых штампов. Исполнительны.

В жизни мы часто видим, что человек не — подходит ни под одно из приведенных выше описаний, и все-таки о нем говорят — и вполне единодушно, — что он глуп, что оп дурак.

Поскольку математически точного определения глупости не существует, то обратимся к опыту поколений, запечатленному в фольклоре. Образ дурака в фольклоре весьма распространен: очевидно, эта проблема интересовала наших предков. Вспомним сказку о дураке, который, повстречав людей, носивших в амбар мешки с верном, не знал, как их приветствовать. Его научили: надо пожелать им «таскать вам, не перетаскать». В другой раз, увидев похоронную процессию, он применил полученные знания, пожелав людям, провожавшим усопшего, «таскать вам, не перетаскать», за что ему изрядно намяли бока.

В предельно простой ситуации народной сказки проблема сразу взята за рога: глупость проявляется прежде всего в неспособности перенести опыт из одной жизненной ситуации в другую. Ведь человеку приходится овладевать различными областями знания, включая и научное знание. Каждая область знания есть более или менее законченная, цельная система понятий, ассоциированных между собой. Умение переходить от одной системы к другой, умение увязывать их между собой, то есть применять знания, полученные в одной области, к совершенно, казалось бы, другой сфере — есть признак ума. Неумение сделать это — основное свойство глупости.

Но в той узкой области, которой дурак посвятил много лет упорного труда, он вполне может достигнуть высокой степени совершенства и даже обучать других… Такие случаи мы часто наблюдаем среди научных работников. Это так называемые ученые дураки, и недаром говорится, что ученый дурак — куда больший дурак, чем неученый. Ибо у него претензий больше, он позволяет себе высказываться по более широкому кругу вопросов. Его компетентность в узкой научной области вселяет в него уверенность, что он и в других областях силен. Поэтому глупость его может быть беспредельной. На это обстоятельство давно уже указал Мишель Монтень в «Опытах»; «…именно среди ученых так часто видим мы умственно убогих людей, из которых вышли бы отличные землепашцы, торговцы, ремесленники. Науки пригодны лишь для сильных умов, а они весьма редки».

Небезынтересно вспомнить высказывание польского математика Стефана Банаха: «Математик — это тот, кто умеет находить аналогии между утверждениями: лучший математик тот, кто устанавливает аналогии доказательств; более сильный математик тот, кто замечает аналогии теорий; но можно представить себе и такого, кто между аналогиями видит аналогии»[31].

Если развернуть афористически-лаконичное определение Банаха, то можно истолковать его таким образом, что поиск аналогий — это и есть перенесение опыта из одной ситуации в другую. Чем более внешнего сходства в ситуациях, тем легче усмотреть в них аналогию. Чем более непохожи ситуации, тем труднее интеллектуальная задача переноса опыта.

Итак, одно из главных свойств глупости — неумение перенести приобретенный опыт из одной ситуации в другую. (Недаром говорят, что дурак повторяет одни и те же ошибки, а умный человек совершает каждый раз новые.) В терминах психофизиологии это звучит примерно так — отсутствие гибких ассоциативных связей между различными системами ассоциаций. Таких систем ассоциаций у человека много, но одна из них занимает особое место. Это система ассоциаций, характеризующая представление человека о себе самом, о собственном «я», о своей личности. Эта система ассоциаций позволяет отделить себя от окружающей среды и осознать себя как личность.

Составить себе более или менее четкую картину хотя бы ближайшего окружения — задача интеллектуально трудная. Но найти в этой картине свое место — еще труднее, и не всем удается. В этом тоже проявляется глупость, хотя и не всеобъемлющая. Человек может быть умен, когда речь идет о вещах, лично его не касающихся. Но при оценке себя, своей работы, своих способностей и достоинств такой человек глупеет прямо на глазах. Известно, что некий интеллигент считал себя величайшим стратегом. Один выдающийся юрист написал уйму плохих рассказов и повестей и возомнил себя круп-рым писателем; а способный математик вообразил себя проницательным музыковедом. Все это так называемая «частичная глупость». Ее охотно прощают этим людям и называют «чудачеством», если во всех остальных отношениях они остаются разумными людьми.

Особенно тяжелое испытание выпадает на долю тех, кто вкусил сладкий плод прижизненной славы. Известно, что только труд может привести талант к славе, но слава уводит талант от труда, ибо превращает человека в памятник его прошлых свершений. Поэтому фимиам славы глубоко вдыхать вредно. Когда все вокруг твердят человеку, что он мудр и велик, то очень легко поддаться искушению и начать мерить собственные таланты фальшивым эталоном. Иные доходят до того, что перестают говорить, а лишь изрекают — подобно оракулу истины, цитируют самих себя и испытывают потребность давать советы, поучать всех и вся, — вернейший симптом отупения.

Нет на свете такого умного человека, который не свалял бы дурака, не учинил бы какой-нибудь глупости. Но умный человек относится критически к своим промахам, в отличие от дурака, который не признает их, а иногда даже гордится ими. Самокритическое поведение есть высшая форма разумного поведения.

Бывают люди просто ограниченного интеллекта, не получившие образования, не обладающие обширными знаниями. Они могут быть очень сообразительны («не по уму догадлив» — гласит народная пословица). Назвать их глупыми нельзя, если они четко сознают свою ограниченность: «Дурак, осознавший, что он дурак, уже наполовину гений» (Г. Гейне). Но если такой ограниченный человек претендует на осведомленность, на непогрешимость своих суждений, то это одно из самых тягостных, самых неприятных проявлений глупости: «…ничто в глупости не раздражает меня так, как то, что она проявляет куда больше самодовольства, чем это с полным основанием мог бы делать разум» (Монтень). Обычно эти люди высказываются в самом категорическом, директивном тоне, цепко держатся за свои мнения и выводы и в споре непобедимы, так как не любят выслушивать своих оппонентов, предпочитая говорить сами. Не эти ли качества помогали им преуспевать в административной деятельности? И не об этих ли людях писал Репе Декарт: «… я никоим образом не одобряю… вздорного нрава тех, которые, не будучи призваны… к управлению общественными делами, неутомимо тщатся измыслить какие-нибудь новые преобразования»[32].

Здесь мы подошли к важному пункту. Можно ли успехи на жизненном поприще связывать с умом, а неуспехи — с глупостью? Или верно, что «дуракам счастье», а от ума — горе? По преданию, один нищий мудрец, отвечая людям, удивившимся, что дела его так плохи, хотя рассуждает он умно, ответил, что рассуждения зависят от него самого, а успехи в делах — от судьбы. Порой именно глупость служит причиной успехов. В бюрократическом аппарате превыше всего ценились послушание, беспрекословие, готовность исполнять не рассуждая. В результате оболтусы, вроде двух генералов из знаменитой сказки Салтыкова-Щедрина, добирались до административных вершин. В сказке очень точно схвачены черты административного дурака. Разумеется, административный дурак существует в разных модификациях, отражающих в известной мере «дух века». Так, в последние десятилетия получил широкое распространение тип административного дурака-энтузиаста, который, по меткому замечанию Фазиля Искандера, «может много раз прогорать, но не может до конца разориться, ибо финансируется государством. Поэтому энтузиазм его практически неисчерпаем».

Существует и дурак военный, типа подпоручика Дуба из «Бравого солдата Швейка».

Но административным, ученым и военным дураком не исчерпывается эта порода. Есть еще дурак от искусства и медицинский дурак, сельский и городской, дурак-самоучка и дипломированный дурак, дурак самодеятельный и дурак номенклатурный. Хемингуэй выделил даже зимних и летних дураков.

Распространенная разновидность — фрондирующий дурак, занятый критикой властей предержащих. Он всегда знает, что хорошо, а что плохо, и что нужно сделать, чтоб стало хорошо. («Если бы я был правительство, то сделал бы то-то и то-то — обычно что-нибудь очень свирепое».) Есть и верноподданный дурак («там наверху сидят люди поумнее нас с вами, они знают, что делают»). Эти разновидности мало отличаются друг от друга по

существу, хотя сточки зрения «бдительного дурака» (есть и такая модификация) фрондирующий дурак — это носитель крамолы и потрясатель устоев.